После литературы целую вечность шла математика. Доска обрастала причудливым узором примеров и формул, пол покрывался меловой крошкой, ученики – испариной. У Миры от дробей голова пухла. Они складывались, вычитались, но все равно никак не умещались в уме. Последнее время учеба давалась ей плохо. Временами Мира словно отключалась. Она слышала, видела, записывала, всё что требовалось, но как-то машинально. Будто над задачками корпело физическое тело, а душа Миры бродила где-то в другом измерении, возвращаясь лишь по звонку.
Большая перемена освободила из плена математики шестой «В» и народ рассосался кто куда. Самые голодные помчались в столовку, кто при деньгах – срулили в магазин, будут потом до конца уроков хрустеть чипсами и шуршать обертками от шоколадок. Мира обычно на переменах отсиживалась в библиотеке. Книжный ассортимент не богатый, но зато тихо, спокойно и риск быть растоптанной стадом очумевших первоклашек сводился к минимуму.
Она вышла из кабинета, просочилась сквозь толпу одинаково черно-белых шестых классов и поднялась по лестнице на четвертый самый верхний этаж. Там было значительно тише. Четвертый этаж был скорее пристройкой школы, там располагалась библиотека, малый спортивный зал и туалетные комнаты для девочек. После математики лоб немилосердно гудел. Будто на уроке каждый пример вбивали молотком. Лицо горело как при простуде и Мира свернула в туалет, охладиться.
Подставив ладонь под струю ледяной воды, она зажмурилась. Прохлада по руками медленно поднималась по телу. Холодными пальцами Мира коснулась лба и пожар внутри шипя, начал гаснуть. Раскаленные гвозди боли остывали, превращались в лед, а затем подтаяв, выступали капельками пота на коже. Мира чудилось, будто она лежит на мягком, чистом, искрящемся снегу. Острые снежинки щиплют щеки. И мучавшая ее боль проходит.
– Одна что ли? – от грубого толчка в бок, Миру отлетела в сторону.
Она и не заметила как популярити зашли в туалет и выстроились у рукомойников. Их было шестеро и все, хоть убей, одинаковые. Брови красили на один манер, волосы завивали локонами, и одежда в стиле корейских школьниц. Мира даже имена их никак запомнить не могла. Все как одна плохая копия Крис.
– Эй! Звезду поймала? Отойди говорю! – завопила толкнувшая Миру девчонка. Корейская юбочка растянулась на весь свой предел на крутых широких бедрах. С такими спорить себе дороже.
«Чувствуй габариты!» – говорил папа, когда мама вскипала за рулем на очередного «водятла».
Вот и сейчас Мира понимала, что надо чувствовать габариты, но какого черта они лезут? Королевы Вселенной? Вслух она, конечно, не сказала. Только языком цокнула, сощурила злобно глаза и пошла к выходу. Вроде как ответила, а вроде и нет. Но популярити словно того и ждали. Они моментально вспыхнули, вздернули носы, обступили Миру как стая бродячих собак и залаяли.
– Ты на кого цокаешь?
– Офигела, чучундра?
– Самая талантливая что ли?
Видимо, первое место предназначалось Крис. А нечаянная победа Миры прилично так резанула по самолюбию. И хоть самой Крис здесь сейчас не было, свита явно отстаивала её интересы. Вот к чему были эти косые взгляды с утра.
Мира дернулась к двери. Сделала попытку прорваться через плотное кольцо популярити. Но куда там. Эфемерные тяночки уже перевоплотились в банду из девяностых. Мира нервно засмеялась. Серьезно? И что теперь? Побьют? Стычки, конечно, в школе бывали. Но так, чтоб кого-то толпой в туалете…Это абсурд.
Сзади кто-то резко дернул. И черно-белый рюкзак полетел смайликом вниз к ногам самой борзой. Кажется ее звали Милена. Или Милана. Подходящее имечко. Ничего не скажешь.
– Отдай! – рванулась к рюкзаку Мира. Понятно, что зря. В фильмах про лузеров, рюкзак сначала под безуспешные метания объекта насмешек с улюлюканьем летает по кругу, а потом закидывается куда подальше.
– А то что, заплачешь? – хихикнула борзая Милена-тян и схватила рюкзак. Рюкзак беспомощно раскрыл пасть, словно хотел укусить потянувшуюся к нему руку и тут же всё нутро его вывернули, выпотрошили на грязный кафельный пол уборной. Карандаши, ручки, тетрадки, учебники разлетелись по сторонам как стая испуганных птиц. Кстати, Мелена – это черный понос. Есть такой медицинский термин. Подходящее имечко. Грамота в золотой рамке разбилась на мелкие кусочки и Мелена-тян глядя на Миру с удовольствием наступила на нее ногой сорокового размера.
– Мамочке нажалуешься? Или к Броне плакаться побежишь? – она изогнула бровь дугой.
Мира задохнулась от злости. Их было шестеро. Кто-то из девчонок крепко держал Миру за руки. Разве что ей удастся изловчится и пнуть. А там уж будь что будет.
Значки на толстовке у Миры зазвенели. Злая сила кипевшая внутри Миры будто на дыбы встала. Ощетинилась. Оскалилась. Выросла черным голодным зверем за спиной. Пол покачнулся.
– Кёр бу… Кёр бу…– прохрипел знакомый старушечий голос.
– Выпусти! Вы-пу-сти! – нетерпеливо взревел по-звериному, холодный женский.
В груди клокотало, рвалось наружу. По делом им. Сами напросились. Мира смотрела в упор на Милену ледяными черными глазами. Милена испуганно дрогнула. И свет погас.
Темнота ожила. Зашептала. Зарычала. Завыла. Мира слышала как популярити от ужаса завизжали. Рванулись к двери. А двери-то нет. Только темнота. Черная, живая, полная кошмаров. Мира засмеялась. Как дикая. Как одержимая. Как сумасшедшая.
По щекам популярити текли слезы. Мира облизнула с губ металлический привкус чужого страха. Горький неприятный.
Темнота качнулась. Накренилась. Еще мгновение и рухнет. Мира подалась вперед, и что было силы толкнула трусливую Милену тян и всю эту свору. Прочь к выходу.
Хлопнула входная дверь. Кто-то выбежал. Мира уже не видела. Темнота схватила её за руки. За ноги. Темнота тащила её вниз. Шипя, рыча и улюлюкая. По делом её. Сама напросилась.