Глава шестая. Киллиан
Я рано понял, что не вписываюсь в нормальное, застоявшееся, назидательное общество.
Я рожден, чтобы править. Вопросов нет.
Контроль – это не просто потребность или мимолетное желание. Это необходимость, такая же неотъемлемая, как глоток воздуха.
Глубоко внутри меня живет серийный убийца с извращенными фетишами и стремлением удовлетворить свои потребности. Иногда желания достаточно тусклы, и я могу их игнорировать, но порой они становятся настолько интенсивными, что я вижу только красный цвет.
Тем не менее я умею контролировать свои импульсы, в отличие от некоторых идиотов. И уж точно не допущу, чтобы простое влечение, одержимость или помешательство лишили меня контроля.
Вот почему так важно, чтобы серийный убийца был доволен, сыт и абсолютно спокоен.
Если бы мир узнал о моей истинной природе, то ситуация осложнилась бы, а на мамином лице заблестели бы уродливые слезы. Она считает, что я исправился и стану вести себя хорошо до самой ее смерти.
Или моей.
Папа гораздо серьезнее, и поэтому его труднее убедить относительно особенностей моего общения, но со временем он все равно смирится.
Либо так, либо он добровольно причинит вред моей маме, а он скорее умрет, чем это случится.
Удобно, когда родители любят друг друга до безумия. Благодаря этому они могут уделять внимание друг другу и своей сказочной семье, а не моим безумным замашкам.
Ашер и Рейна Карсон – недосягаемые светские персоны Нью-Йорка. Папа – руководящий партнер огромной дедушкиной юридической фирмы и с помощью своего влияния спасает стариков от судебных тягот. А вот мама выбрала совершенно иной путь и является учредительницей бесчисленных благотворительных организаций. Настоящая бессмертная светская женщина и клон матери Терезы в ее лучшем воплощении.
А еще есть их золотой ребенок – Гарет. Невротичный Гарет. Тот, кто идет по стезе обоих наших родителей, – это Гарет. Образцовый, изучающий право и занимающийся благотворительностью – тоже Гарет. Определенно, именно на такого ребенка они надеялись, когда зажигали фимиам во время зачатия. Он не только похож на них внешне, но и своим существованием дарит радость родительства.
Я точно не такой ребенок. И причина проста.
Когда-то давно я жаждал заглянуть под шкуру животных. И людей тоже, но доступ у меня был только к животным. Сначала собирался порезать ножницами нашего толстого кота Сноу, но мама плакала, когда он заболел, и я не стал его трогать.
Как только удалось вскрыть несколько мышей, которых я поймал на помойке, то прибежал домой и принес их маме, очень радуясь, что наконец-то увидел, что скрывается за их красными глазами.
Она чуть не потеряла сознание.
В силу своего семилетнего возраста я не совсем понимал ее реакцию.
Она должна была гордиться мной. Когда совершенно ленивый Сноу принес ей насекомых, то мама похвалила его.
– Потому что кровь пролилась по всему дому? Не волнуйся, мама. Горничная все уберет, – так естественно говорил ребенок, когда она плакала в объятиях отца.
Я никогда не забуду, как они смотрели на меня тогда – мама с ужасом. А папа нахмурил брови, поджал губы и… я думаю, испытывал боль.
Казалось, будто они оплакивают смерть своего второго ребенка.
После случившегося и вплоть до подросткового возраста я проходил всевозможные тесты, посещал психологов и так далее.
Они налепили на меня ярлык – тяжелая форма антисоциального расстройства личности, «отклонения» в миндалевидном теле и других неврологических областях, проявления нарциссизма, макиавеллизма и еще хрен знает чего – и отправили домой с рекомендациями по лечению.
Слава богу, тогда мне удалось пережить эту ограниченную свободу и приспособиться к их «лечению», к общественным требованиям и стать в итоге тем, кем я являюсь сейчас.
Полностью собран, принят обществом, почитаем – и мама больше не плачет из-за меня.
На самом деле я уже разговаривал с ней по телефону. Она сказала, что любит меня, на что я ответил, что люблю ее еще больше, и наверняка она с радостной улыбкой положила трубку.
Если вы даете людям желаемое, вы им нравитесь, они вас даже обожают.
Все, что вам нужно делать, – это соответствовать стандартам, немного превышая норму, и подавлять свою истинную сущность.
Хотя бы днем.
А вот ночь – это особая область.
Я обвожу взглядом первый этаж особняка, вглядываясь в толпу пьяных студентов, вдыхающих кокаин и тщетно прожигающих жизнь. Их прыганье под громкую музыку ничем не отличается от кривляния обезьян, которые под кайфом.
Я нахожусь на этой вечеринке уже целых десять минут и до сих пор не нашел чего-то, достойного моего внимания.
А вечеринка, между прочим, в моем особняке.
Ну, я живу вместе с братом, кузеном и Джереми, и это все благодаря нашему лидерскому положению в Язычниках – и количеству денег, которые наши отцы вкачивают в жизнь этого колледжа.
На самом деле он принадлежит нам. Каждая его составляющая и каждый человек в нем.
Возможно, площадь особняка и огромна, и комнат в нем достаточно, чтобы открыть бордель, но иногда кажется, что дом такой маленький.
Как и весь мир.
В мою спину врезается тело, а татуированная рука с черепами и воронами обхватывает плечи, когда на меня обрушивается смрад алкоголя.
Николай.
– Эй, Киллер!
Я хватаю руку кузена и сбрасываю ее, не скрывая своего раздражения на столь отвратительное прикосновение.
Он встает рядом, прислоняется к стене, находящейся за баром, но скрытой от посторонних глаз.
– Эй, ублюдок. – Он ощупывает свой пиджак и достает сигарету, трет ее о губы, а потом засовывает в рот и прикуривает. – К чему это отвращение?
– А что? Тебе неприятно?
– В основном да. Но не сегодня. – Он снова хватает меня за плечо, и я готов сломать его гребаную руку.
Черные точки возникают перед глазами, увеличиваются, пульсируют, размножаются в крошечные, еще более мелкие точки.
Может быть, я и возбуждаюсь от прикосновений, но лишь на моих условиях и когда я контролирую все стороны процесса.
А этот придурок роет себе могилу.
Интересно, будет ли тетя Рай сильно плакать, если ее сын таинственно исчезнет?
Проблема в том, что она однояйцевая близняшка моей мамы, и если она заплачет, мама определенно будет рыдать еще сильнее. Тетя Рай принадлежит к русской мафии. А вот мама верит в то, что все на свете прекрасно, и поэтому по ней гораздо тяжелее ударит исчезновение племянника в Никогдании.
Короче говоря, не стоит давать волю своему импульсу.
Подавить.
Подавить.
Николай трогает мое плечо рукой, которая окажется в гипсе, если этот ублюдок не прочувствует мое настроение.
Он примерно моего возраста, у него длинные темные волосы, которые доходят до шеи, если их распустить, но сейчас они собраны в маленький хвостик. Завершают образ пирсинг в ушах и члене – потому что он думал, что страдает трипофобией, и гений решил, что лучший способ избавиться от страха – проколоть дырки в теле.
Оказалось, ничем он не страдает, и это был лишь временный загон. Как и тату, прическа и стиль.
Иногда он одевается в джинсы в стиле гранж. Порой наряжается в странные модные вещи, которые привлекают к нему максимум внимания.
Чаще всего Николай бродит полуголым, как сегодня, – якобы у него аллергия на рубашки. Его грудь – настоящая карта татуировок, которые видны с Марса, инопланетянам явно не по душе такой вид.
Все же его родители – главари русской мафии, и он выходец из древнего наследия Братвы. Когда-нибудь он тоже займет свою нишу. Так что колледж – это просто этап обучения, чтобы он узнал все тонкости ведения бизнеса.
На самом деле большинство студентов Королевского Университета так или иначе связаны с мафией, а наши профессора тесно общаются с важными парнями.
– Какие планы на вечер, наследник сатаны? – Николай выпускает дым в сторону проходящей мимо девушки, и она кокетливо смотрит на него. – Что устроим на посвящении?
– Спроси Джереми. – Я киваю в его сторону. Он сидит на диване, а две девушки пытаются привлечь его внимание, как глупые самки.
Он не прогоняет их, но и не обращает внимания. Джер опускает голову на сомкнутый кулак, слушая, как Гарет болтает о черт знает чем.
Наверное, о чем-то скучном.
Но Джереми не выглядит заскучавшим, нужно отдать ему должное. А это о многом говорит, если учесть, что ему жизнь кажется еще скучнее, чем мне.
– Пойдем! – Николай тащит меня к ним, и на этот раз я с такой силой высвобождаюсь из его рук, что он чуть не падает на пол.
Похоже, кузену плевать, поскольку он прыгает между двумя девушками, и они визжат от восторга. Похоже, они поняли, что Джереми не удостоит их вниманием в течение следующего столетия, и переместились на колени Николая.
Я пробираюсь к Гарету и наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо:
– Привет, старший брат. Если бы не знал тебя, то подумал бы, что ты меня избегаешь.
Он напрягается, но его взгляд не меняется.
Думаю, жизнь со мной целых девятнадцать лет научила его кое-чему. Но не сомневаюсь, что те два с лишним года, которые он провел до моего рождения, были, наверное, самыми счастливыми в его жизни.
Пусть мы и родные братья – но внешне совершенно разные. У него светлые волосы, такие же, как у мамы, а его глаза – точная копия зеленых глаз отца.
Если я достаточно мускулист, то он худощав, сложен как ваш сосед или профессор колледжа, по которому постоянно сохнут и девушки, и парни.
Хороший мальчик Гарет.
Гарет – золотой представитель и будущее семьи Карсон.
Жалкий, неврастеничный Гарет.
– Мне должно быть не плевать на тебя, чтобы я старался избегать твою персону, – говорит он достаточно тихо, чтобы я мог услышать, затем поворачивается к Джереми. – Как я уже говорил, если они откроют рты, то тебя первым втянут в это.
– Ты успел налюбоваться новыми фарами своей машины? – Я меняю тему, затем шепчу: – Потому что они могут испариться. Вместе с машиной. Пока ты спишь.
– Камеры – твои злейшие враги, Килл, – отвечает он с натянутой улыбкой.
– Может быть, они могут… – Я щелкаю пальцами. – Тоже испариться.
– Файлы, которые мгновенно загружаются в мое облако, могут случайно попасть на мамину почту. И оттуда они уж точно не испарятся.
– О нет, Килл украл мою игрушку, мама, – произношу я, а затем прекращаю насмехаться. – Сколько тебе? Шесть?
– Да хоть три, потому что эти файлы также случайно могут попасть на почту отца и деда.
– В твоем добром сердечке живет желание разрушить сложившееся у них представление о примерном Киллиане? Ты же не хочешь лишиться сна из-за этого? Ночью бывает очень больно. – Я касаюсь его виска. – Вот здесь. И не хотелось бы, чтобы потом тебе было стыдно за их душевное состояние, верно?
– Испортишь мою машину и увидишь, как далеко я могу зайти.
– Вот что я тебе скажу, братец. Может, пока я приберегу мысль о вандализме? Сейчас, подумав, я понимаю, что есть более важные вещи, чем просто фары, которые можно испортить.
Он, наконец, смотрит на меня, поджав губы, и я ухмыляюсь, хлопая его по плечу.
– Просто шутка, – а затем шепчу: – Или нет. Больше не провоцируй меня.
Джереми, который наблюдал за перепалкой абсолютно спокойно, решает продолжить разговор с Гаретом.
– Никто не посмеет пойти против меня, а если и пойдет, то с ним разберутся.
– Неужели я услышал слово «разберутся»? – Николай выныривает из-под сисек девушки, облизывая губы. – С кем нужно разобраться? Я же говорил, что хочу веселиться вместе со всеми?
Гарет наливает себе виски.
– Два студента, которые распускают слухи о первом посвящении, прошедшем несколько недель назад. Они даже болтают о Змеях.
– О? – Глаза Николая сверкают, когда он рассеянно щиплет сосок девушки через камзол. – Позволь мне, Джер. Я вложу страх божий в их души.
– А что, если они не боятся? – Я беру сигарету, опираюсь на стул Гарета и прикуриваю. – Нельзя наказывать или угрожать тому, кому не ведом страх.
Джереми поднимает бровь, помешивая содержимое своего бокала, и смотрит на меня.
– Что предлагаешь?
– Найдите их слабое место и используйте в своих целях. Если таковой у них нет, придумайте ее и заставьте их поверить, что она существует. – Я выпускаю облако дыма над головой Гарета. – Не сомневаюсь, что наш связной сумеет собрать достаточно информации, чтобы помочь нам. Если только он не слишком боится испачкать свои прелестные ручки.
– Ты мелкий… – заговаривает Гарет, но я перебиваю его.
– Что? Не хочешь помогать Джереми отстаивать власть клуба? Я думал, вы друзья.
– Успокойся, Килл. – Джереми отставляет свой бокал влево. – Нико разберется.
Я цокаю, выпустив струйку дыма.
– Да, черт возьми, да. – Николай вытирает нос. – Насилие, детка.
– Не обязательно прибегать к насилию, – бубнит Гарет с интонацией придурка-пацифиста.
– Да, обычно достаточно угрозы, – договариваю я за брата.
– Мы поступим по-моему, ублюдки. – Николай шлепает девушку по заднице, отчего она вскрикивает. – Занимайте места в первом ряду, смотрите и учитесь.
Гарет склоняет голову в его сторону.
– Старайтесь не провоцировать Змей.
– Не получится.
– Они тоже часть Братвы. Если прольется кровь, то за вас с Джереми будут держать ответ ваши родители.
– Вот тут ты ошибаешься. – Джереми отпивает из бокала глоток. – Змеи могут быть частью одной организации, но их отцы – конкуренты наших родителей в борьбе за власть. Однажды они встанут у руля, поэтому пытаются раздавить нас, пока мы не возглавили империю.
– Вот почему они все силы бросают на эти незначительные провокации, за которыми скрывается нечто большее. – Я опускаюсь рядом с Николаем и затягиваюсь сигаретой.
– Именно так, – соглашается Джереми. – Нам нельзя терять бдительность.
Девушка, которая устроила мировое турне от колен Джереми до колен Николая, на четвереньках приближается ко мне. Такая отчаянная и возбужденная.
Ее взгляд сияет, и она, вероятно, пьяна, или под кайфом, или все вместе, учитывая ее чрезвычайно расширенные зрачки.
Темные волосы падают ей на лицо – реальная сцена из того фильма ужасов, где девушка вылезает из колодца. Даже двигается, как тот призрак.
Я хватаю ее за волосы и притягиваю к ногам. Она вскрикивает, но затем хихикает, хнычет и издает всевозможные раздражающие звуки. И их достаточно, чтобы возникло желание придушить ее.
Я вдавливаю пальцы в ее голову, затем в челюсть.
– Открой. – Она повинуется, демонстрируя пирсинг в языке.
Не тот рот, который был полон моей спермы до отказа, что девчонке пришлось выплюнуть ее на мои дизайнерские туфли, хотя при этом ее взгляд сиял, а вся она тряслась.
Дрожь – очень важный момент, потому что, несмотря на очевидный испуг и полную растерянность, она продолжала смотреть на меня.
Но все равно выплюнула мою сперму, как будто в ее желудке ей не место.
Уже только по этой причине хочется заполнить все ее дырочки своей спермой.
И сейчас я возбудился.
Твою мать. Когда я перестал контролировать свое либидо?
Ответ очевиден. Три дня назад.
Три гребаных дня прошло с момента поездки на скалу, где, как я думал, смогу найти ответы.
Хотите кое-что получше? Ответ скрывается за другим ответом. Глиндон Кинг.
Я отталкиваю девушку-призрака, тушу сигарету о ее сумку Gucci и встаю.
Джереми пристально смотрит на меня.
– Неужели не хочешь остаться и распланировать последние детали следующего посвящения?
– Сам разберешься.
– Киллер, ты – ненастоящий стратег! – Николай тычет в меня пальцем, не обращая внимания на девушку, которая кончает в его руках. – Разве ты не говорил, что никто не может затмить тебя, потому что твои задумки самые лучшие?
– Так и есть.
– Так предложи нам что-нибудь.
– Джереми уже все знает, а я не хочу повторяться. Позвоните мне, когда начнется настоящее веселье.
– Ты действительно уходишь, наследник сатаны? Самое интересное только начинается.
– Кто-то из нас действительно учится, Нико. Студент медицинского, забыл?
– Ерунда. Ты гений.
– Все равно приходится стараться. – На самом деле нет, но людям становится легче от осознания того, что все вокруг страдают так же, как и они.
Я хлопаю Гарета по плечу.
– Не скучай, братишка.
Он отмахивается от меня, и я улыбаюсь, покидая главную вечеринку и спускаясь вниз. В подвале есть звукоизоляция, поэтому музыка и веселье постепенно исчезают, когда я закрываю за собой дверь.
Вижу красную комнату и встаю на пороге, разглядывая свои попытки создать шедевры, которые длятся на протяжении многих лет.
Первую фотографию мышей я сделал с помощью фотоаппарата Polaroid. Я хотел запечатлеть момент, когда удалось рассмотреть внутренности живого существа.
Вторая – это Гарет, когда он повредил колено, залил кровью весь сад и изо всех сил старался не заплакать.
Третья – на Гарета напала собака. С того момента он больше никогда не приближался к псам. Если бы Гарет понял, что собака, которая его укусила, была больной и, возможно, бешеной, он стал бы их опасаться еще сильнее. Но я давно усвоил, что реакция других людей на угрожающие, опасные ситуации значительно отличается от моей.
Когда я сохраняю спокойствие, они впадают в панику.
Когда я ищу решение, они позволяют страху завладеть ими. За многие годы я собрал много фотографий. Некоторые из них довольно кровавые.
Другие не очень. Но неизменно одно – страдания.
На некоторых изображены… человеческие слабости.
Сначала я фотографировал, чтобы понять, как чьи-то реакции на определенные ситуации отличаются от моих. Затем наслаждался осознанием того, что обладаю частью их личности, доступ к которой не имеет никто.
Даже они сами.
Вот почему это шедевры.
На протяжении многих лет я тщательно оберегал их, не позволяя никому разглядеть эту часть меня.
Никто даже не догадывается, что я выбрал медицину только ради возможности и дальше рассматривать внутренности живых существ, не убивая их.
Так сложнее, но зато удается скрывать свои наклонности и даже прослыть благородным за то, что… спасаю жизни.
Подхожу к последней новинке в моей коллекции и извлекаю ее из всех остальных.
Пальцами я пробегаю по нежным чертам лица, покрытым слезами, соплями и спермой. До сих пор я не столько вижу, сколько чувствую свои пальцы между ее губ.
Впервые я испытал такой сильный оргазм, сам того не желая. Обычно я прибегаю к большим усилиям и экстремальным фетишам, чтобы получить хоть малую толику того, чего добилась эта неуверенная в себе девушка, даже не стараясь.
И это чертовски бесит.
Предполагалось, что она всего лишь ниточка, которая приведет к ответам, и поэтому не имеет права претендовать на более высокое место.
Как бы печально это ни звучало, но, возможно, мне придется ее сломать.
Ведь я еще вчера говорил об этом. Но до сих пор не решил, что именно буду с ней делать.
Совершенно точно, что я обязательно воссоздам эту эмоцию на ее лице. Снова и снова.
И, черт, снова.
Все же одного раза было мало.
Все началось с расследования смерти Девлина. Но, возможно, это не так уж и важно, как я думал изначально.