Никакой записки. Пустая плита. Безмолвная квартира. В общем-то, следовало быть к этому готовым. Конечно, у нее была другая, своя жизнь, которая исподтишка наблюдала за хозяйкой с фотографий, спрятанных в ящик комода.
Я взял один из Асиных платков, ярко-зеленый, с узором из переплетающихся ветвей, пропитанный дурманящими маслами. Все, что я знал о ней – обрывки историй, даже не главы. Бессвязные эпизоды. Однажды застал ее сидящей на полу, на этом платке. Закрыв глаза, она покачивалась перед кувшином теплого коричневого цвета. Я хотел выйти, чтобы не мешать очередному ритуалу, но она открыла глаза, вскочила и сообщила радостно:
– Совсем как тогда, летом. А потом можно было посидеть в лодке и поболтать.
Кажется, речь шла об индийском храме за городом, в котором она провела какое-то время. Мне хотелось расспросить подробнее, но такие разговоры у нас не клеились. Я чувствовал себя неловко, вторгаясь в прошлую Асину жизнь, которая вся была для меня сплошной загадкой. Можно ли спрашивать ее об этом периоде жизни или он связан с Артёмом? И не вместе ли они пытались залечивать душевные раны под присмотром гуру, которого Ася иногда упоминала так буднично, будто речь шла о советах соседки?
Поначалу меня пугал этот мир – свечей, аромаламп и деревянных шкатулок, Асиных бормотаний и напевов. А главное – ее умение подчинять себе пространство, предметы, людей. Когда она готовила, солонки, ложки, крышки перемещались будто сами по себе или направляемые рукой жонглера-виртуоза.
Я гнал от себя эти образы, не хотел погружаться в миры, о которых ничего не знал. Мистическое меня никогда не привлекало, всегда оставалось на территории фильмов и книг. Впрочем, мысли о том, что Ася состоит в какой-то секте, быстро отпустили меня. По-видимому, ей нравились древние ритуалы самых разных культур и религий, но она не погружалась глубоко ни в одну их них. Среди немногочисленных Асиных книг обнаружилось старое издание Корана, думаю, ее привлекло именно это – рассыпающиеся страницы, потертая обложка, когда-то изумрудная, с золотым тиснением.
А однажды я услышал, как она, тихо всхлипывая, напевает что-то древнерусское. С трудом разобрал несколько слов: «обидимых покровительница, скорбящих радость». Нашел в интернете грустный и нежный текст этой молитвы, и мне в тысячный раз одновременно захотелось обнять Асю, утешить, защитить ото всего, что могло причинить боль ее странной, сложной, восприимчивой душе; или сбежать – в нормальную жизнь, в которой меня бы мучили привычные страхи и сомнения, но только не эта непостижимость, которая сопровождала Асю во всем.
Положил платок назад и сел ждать странную гостью, упорхнувшую от меня в большой мир.