Говорят, Парис рассказывал братьям, что по совету обещавшей ему помощь в похищении Елены Прекрасной милоулыбчивой Афродиты он начинает строить корабли, чтобы плыть в Спарту, хотя брат Гелен ему предрекал:
– За похищенье прекрасной Спартанки, мощно вооружившись, вся оскорбленная Эллада отомстить поклянется. К нашим устремятся брегам на кораблях без счета разгневанные данайцы. Могучий Ахиллес брата нашего Гектора убьет и его тело будет влачить в прахе вокруг стен Трои святой, которые до основанья разрушит сын его Неоптолем.
То же пророчила, зелеными сверкая глазами, огненно – рыжая дева Кассандра:
– Если в Спарту Елену похищать Парис поплывет, смерть неминуемая на нас всех ополчится! К нам Атриды явятся на тысяче кораблей и с ними Эакид устремится свирепый! Без счета смертей обретет святая наша твердыня, а потом и сама в огне запылает. Ждет меня в храме Афины ужасный позор, без могилы оставят обезглавленного Приама. Мы, невинные, страшную кару будем сносить за нечестивого похитителя!
Но никто не верил бесноватой Кассандре. Все только посмеялись над девой, а Приам велел увести дочь и опять, как безумную запереть в башне высокой, где ей оставалось только бить себя в грудь и горько стонать, оплакивая свою ужасную долю и будущие несчастья народа Трои.
Гомер поет, что сын Гармонида Тектона Ферекл был руками во всяких художествах очень искусен, так как, среди всех отличая, его возлюбила мудрая богиня Афина. Он Парису суда равнобокие строил с носом и кормой одинаково высокими.
Парис приказал украсить нос своего корабля большой фигурой Афродиты с крылатым Эротом на руках, что и было сделано. И вскоре красавец Приамид отплыл в Спарту на корабле, изготовленном Фереклом по чертежам искусной в ремеслах Афины Эрганы.
Драконций в поэме «Похищение Елены» поет, что царский почет разделив, считает Парис малоценными скипетр, трабею и власть, – ему ведь суд был доверен над олимпийскими божествами, добавить новую славу он жаждет к почестям предков и вечную память в потомстве оставить, чтобы люди прежнюю его жизнь забыли пастушью. Едва лишь закачались на волнах корабли у причала он в мыслях волны Эгейского моря уже бороздить собирался. Старый отец сына, обретенного вновь, попросил отправляться на Саламин послом к царю Теламону и потребовать его сестру Гесиону, которую он держит в плену. Еще старик попросил сына в спутники взять выдающихся светочей Полидаманта, Антенора и могучего сына Киприды Энея. Царь повелел прислужнику тотчас быстро за ними бежать, чтобы вместе явились все трое. Скоро с вождями посол вернулся под царскую кровлю, тут и узнали они, зачем паруса поднимают, мигом взошли на корабль и покинули берег родимый.
Даррет говорит, что подошло время, и корабли были построены, и войска, которые Александр и Деифоб набирали в Пеонии, собрались. Когда стало ясно, что можно отправляться в плавание, Приам обратился с патриотической речью к войску, Александра назначил военачальником, послал вместе с ними Деифоба, Энея и Полидаманта (в «Киприях» упоминается один Эней). Царь широкоуличной Трои приказал Александру:
– Сделай Александр все для возвращения из плена моей любимой сестры Гесионы. Если же тебе откажут, то немедленно пошли в Трою вестника, и тогда уж я сам двину большое войско на Саламин.
За несколько дней до того, как Александр прибыл в Грецию, Менелай, направляясь в Пилос к Нестору, встретил в пути корабли Александра и удивился тому, куда держит путь царский флот Трои; оба увидели друг друга, не зная, куда каждый из них плывет. В Аргосе в эти дни был праздник Геры. Александр в это время прибыл на остров Киферею, где было святилище Геры и принес в жертву богине охоты и дикой природы Артемиде 12 овец. Те, кто были на острове, удивились прибытию царского илионского флота и спрашивали спутников Александра, кто они и зачем приплыли. Они отвечали, что царь Приам послал Александра послом для переговоров о возвращении Гесионы на родину в Трою.
О похищении Елены рассказывают по-разному, и даже местом первой встречи Елены и Париса называют не только Спарту, но и Кипр и реже другие места.
Большинство древних авторов говорит, что Александр, прибыв в гористый Лакедемон, был принят более, чем радушно царем Менелаем в Спарте. Там на пиру он преподнес дорогие подарки Елене, в числе их была нить драгоценных самоцветных камней, которая на ее дивной шее особенно прекрасно смотрелась.
Так Малала говорит, что Париса, Менелай встретил очень гостеприимно. Он обнял гостя, радуясь ему, как родному сыну, почтил всеми почестями и в своем дворце предоставил лучшее жилище и множество слуг. Он просил Париса остаться в городе и отдохнуть после долгого плавания, а потом уж отправляться в храм Аполлона, чтобы принести жертвы.
Согласно Аполлодору, девять дней гостеприимно принимал Александра Менелай; но на десятый день царь Спарты решает отправиться на остров Крит, чтобы похоронить своего деда по материнской линии, Катрея. Говорят, что Менелая вызвал Идоменей, который частым гостем бывал у Менелая, приезжая с далекого острова ста городов.
Все греческие цари, которые приходились правнуками Миносу, сыну Европы и Зевса, съехались на Крит, чтобы разделить между собой богатство Катрея, погибшего, как и предсказывал оракул, от руки своего сына Алтемена. Дело в том, что Катрей перед смертью приказал разделить поровну между своими внуками, родившимися от его дочерей, все, что останется после него: золото, серебро, дома, а также и весь скот. Однако власть над государствами и землями он исключил из этого наследства: ее разделили между собой по его приказу Идоменей, сын Девкалиона, и Мерной, сын Мола. Приехали туда же сыновья Климены и Навплия, Паламед и Эакс. Сын Аэропы Менелай, его сестра Анаксибия, которая в то время была замужем за Нестором, и его старший брат Агамемнон также стремились получить свою долю при разделе.
Узнав об этом, на Крит стекаются все, ведущие свой род от Европы, которая на Крите почиталась как высшее божество; их радушно приветствуют и отводят в храм. Там, по древнему обычаю, торжественно принеся в жертву многих животных и устроив пышный пир, с ними обходятся с благородной щедростью, так же, как и в последующие дни.
Уверенный в жене, как в себе, Менелай отплывает на Крит, приказывая Елене предоставлять гостям радушно всё, что они попросят.
Некоторые говорят, что только увидев, как на горизонте исчез белый парус корабля, на котором царь Спарты уплыл, Парис, охваченный всепожирающей страстью к Елене, ведь она была самой прекрасной из женщин во всей Ойкумене, окончательно решается на ее похищение, так как до этого в силу своего не решительного характера он колебался. Говорят, так же, что не малую роль в этом роковом решении Париса сыграли богатые сокровища Спарты, которые ему простодушный показал Менелай и которые троянский царевич планировал похитить вместе с Еленой поскольку все равно: за семь бед – один ответ.
Даррет говорит, что супруга царя Менелая Елена в то время, когда Александр был на Киферее, решила туда отправиться, чтобы в приморском городке Гелея, где находилось святилище Аполлона и Дианы, совершить жертвоприношение. Когда Александр узнал, что Елена приехала к морю, он, желая посмотреть на ее красоту, стал разыскивать ее. После того, как они увидели друг друга, любовь вспыхнула между ними с первого взгляда, красота каждого стала не давать другому покоя, и они оба стали ждать времени, чтобы выказать друг другу свою благосклонность.
Согласно Драконцию, такое время скоро настало. Стадо Парис давно невзлюбил, ему надоели деревни, хижины, рощи, луга, источники, реки, свирели, к нимфе-супруге душа не лежит, он стал считать Энону уродкой, и с той поры, как, представ перед ним обнаженной, Киприда в жены такую ж ему обещала, – бывший пастух ее жаждет.
Только увидев Париса, сразу все подмечает Спартанка: что его взор говорит, каким одеяньем украшен, как пробивается золотистый пух на щеках, юный лик оживляя и оттеняя красу на лице, румянцем нежным покрытом. Искренно им восхищаясь, влюбилась в Париса Спартанка, факелом Эрота огнем жарким охвачена, ибо давно уж сыну крылатому мать, огненосному крошке – богу, велела сердце Елены кипарисовой пронзить стрелою пылающей тайно. Елена, то, как мак краснеет лицом, то бледнеет, как свежий снег; вот опять щеки покрывает румянец, и, признак надежный, бледность опять сменяет его, выдавая сильное любовное чувство.
На пиру Парис одарил Елену привезенными из Трои дарами, а его откровенные взгляды, в которых светилось неприкрытое мужское желание, поначалу ввергали ее в смятение. Улучив момент, когда его никто не слышал, кроме Елены, Парис стал так жарко ей говорить, что даже задергалась его чуть выступавшая вперед правая бровь:
– Должно быть, Менелай к тебе охладел, прекраснейшая из женщин, иль к любви совсем уж стал не способен, что оставил, тебя здесь одну, пренебрегая твой несравненной красой. Если б мне посчастливилось иметь несравненную такую супругу, с невыразимо красивым лицом и с таким таинственным мерцающим взором прекраснейших глаз в ореоле гнутых ресниц, я б ни на день, ни даже на миг не оставил ее. Хотел бы, как богине, тебе я молиться, Елена, быть тебе рабом и слугой, даже, если б назывался супругом, ночью и днем я бы ждал от тебя любых приказов, что ты изречешь в красоте своей несказанной.
Такие речи, вместе со стараниями Афродиты, стали сильно тревожить и возбуждать в Елене подобное любви, смешанной с похотью чувство, и она дрожащим голосом низким и нежным, наконец, так Парису ответила:
– Как же приятно тебя слушать – ты один умеешь ценить красоту. Я знаю тебя недавно, но уже желаю, красавец, чтоб в твое мы вместе отправились царство: ты будешь мне мужем любимым, тебе я – женою достойной. Сама Судьба, мне дав уже двух супругов, ради третьего велит Атрида покинуть при жизни, смерти его не дождавшись. Поторопись же, пока муж мой на Крите, прямо сейчас увезти меня в свою славную Трою из Спарты унылой. За тобой всюду последую я, как велит Киферея – всех супружеств царица, и не побоюсь Менелая, ведь в жизни людей любовь все превышает, и любые преодолевая преграды, становится лишь сильнее! Признала б только меня твоя великая Троя.
После таких слов откровенных будущую невестку Приама на руки бодро вздымает Парис, так спину могучую подставил Зевс Олимпийский, в образе дивного быка похищая Европу, Агенора красавицу дочь. Осыпав страстными поцелуями нежные щеки Елены, ее искрящиеся от счастья глаза и обе дивные родинки, быстро, как ветер, несет прекрасную Спартанку Парис к своей колеснице.
Даррет рассказывает, как Александр приказывает, чтобы все на кораблях были готовы ночью сняться с якоря, похитить из святилища Елену и увезти с собой. По данному им сигналу они нападают на святилище, похищают – не против ее воли – Елену, отвозят на корабль и вместе с ней захватывают несколько ее служанок.
Некоторые горожане говорят, когда они увидели, как Елену по ровным улицам Спарты везут на корабль, хоть и не против воли потому, что она стояла в колеснице, обнявшись с Парисом, они все равно стали сражаться с похитителями, пытаясь не позволить им увезти свою царицу. Однако Александр одержал верх над ними благодаря не столько многочисленности своей свиты, сколько из-за внезапности этого похищения и благодаря организованным действиям его спутников. Примчавшись в гавань Прасима, он тут же снялся с якоря, поскольку все было давно подготовлено к незамедлительному отплытию, и вот корабль под надувшимися белыми парусами уже мчится по хребту широкодорожного моря.
Только, прибыв в гавань Тенедоса, Парис утешил ласковой речью вдруг погрустневшую Елену и послал отцу вестника с подробным рассказом о всем происшедшем после его отплытия из Трои.
В «Одиссее» Елена говорит об ослеплении, какое ей Афродита послала, когда уводила ее из отчизны, бросить заставив и дочку, и брачную спальню, и супруга, который крепостью духа и видом своим мог потягаться со всяким мужем для смерти рожденным.
Спутники, сопровождавшие в этом плавании Париса, рассказывают, что фиалковенчанная Афродита сразу безумной страстью ослепила и Елену Прекрасную, и красавца Александра, как только свела вместе их. Он в первую же ночь после знакомства в полное владенье взял ее спальню, стены и ложе которой были все в пурпурных тканях. Вдоволь насладившись ласками на ложе любови, наутро они нагрузили несколько повозок сокровищами (драгоценные украшения и посуда, пурпурные ковры и одежды, более трех талантов чистого золота…) из богатой спартанской казны и повезли их на корабль. Так Александр в сопровождении Энея и других знатных родственников, гостеприимно принятый в доме Менелая в Спарте, совершает бесчестный поступок, которому нет оправдания. Ведь, если соблазнение на побег Елены можно объяснить вспыхнувшей взаимной любовью, то похищение сокровищ – преступное воровство.
В «Илиаде», Парис говорит, что на быстрых судах мореходных Лакедемон он с Еленой прелестной покинул и на скалистом острове они соединились впервые любовью и ложем.
Согласно Птолемею Гефестиону, некоторые говорят, что Елена была похищена Александром, когда она охотилась на горе Парфений; пораженная его красотой, она под могучим влиянием Пафийки, как собака, восторженно последовала за ним.
Дион же в своей речи говорит о том, что никакого похищения Елены вообще не было. Тиндарей посовещался со своими сыновьями, и подумали они по здравом размышленье, что не худо было бы им вступить в союз с могущественными царями Азии. Породнившись с Приамом, они получат влияние на тамошние дела, и никто уже не будет препятствовать их владычеству над всей Азией и Европой. Узнавшему об этом Агамемнону было, конечно, очень досадно, ведь он очень хотел, чтоб брат женился на прекрасной сестре своей жены Клитемнестры. Однако он не мог помешать Тиндарею, ибо тот был хозяином собственной дочери, да и сыновья его могучие внушали страх. Так что Елену Александр получил по праву, с согласия ее родителей и братьев, и возвратился с нею домой, полный торжества и ликованья. Приам, и все его сыновья, включая Гектора, и все остальные знатные и простые троянцы радовались этому законному браку и встречали Елену, прекраснейшую из земных женщин, жертвоприношениями и благословениями.
Фетида давно с нараставшей тревогой ожидала начала большой войны, на которой, согласно оракулу, убьют ее милого сына Ахилла, если он будет сражаться и потому, как только узнала о похищении троянским царевичем Парисом Спартанской царицы Елены, до чрезвычайности взволновалась и решила весь его флот погубить.
По зыбким волнам плыли троянские корабли над пучиной, где была похоронена маленькая Гелла, сорвавшаяся со спины златокожего барана Крия, на котором она с братом Фриксом проносилась над морем. С ужасом видит со дна идейские весла Фетида и понимает, что никогда не бывают предчувствия матери ложны. В окружении таких же среброногих сестер богиня морская без промедления Нерея водный чертог покидает, но воды бушуют, Нереидам путь преграждая. Море все переплыв, Фетида всплывает на воздух, и сама себе молвит:
– Вижу, наконец, я этот флот, который сулит тяжкие мне печали и неминуемый траур. Вижу, сбылось предсказанье и истинны речи Протея. Брачные факелы ярко горят на корме корабля – то невестку Приаму Энио неистовая Ареса спутница по волнам быстро несет. Знаю, что скоро тысяча кораблей чернобоких покроют Эгейские и Ионийские воды. Мало того, что все присягают надменным Атридам, будут еще и Ахилла искать на воде и на суше, но хуже всего, что к ним и он сам захочет примкнуть. Видно, выбрала зря я для моего милого сына знаменитого двувидного мужа пещеру на Пелионе, там его точно будут искать. Горе мне! О материнского сердца поздние страхи! Я не сумела, несчастная, только лишь спущены были в волны наших морей корабли ретейские, вздыбить грозные воды и алчных злодеев преследовать страшной бурей, в помощь сестер всех созвавши. А может, еще успею? Поздно! Увы мне! Разбой уж свершен и свершилось бесчестье. Все же надо мне попытаться – пойти и к ногам припасть повелителя моря. Буду я бури одной лишь молить у Посейдона и Тефии.
Тут же владыку морей узрела Фетида. От Океана седого он ехал неспешно, из гостей, едою доволен, губы со всем лицом нектаром морским измазаны были. Свита большая следом неслась за царем – оруженосцы тритоны тихо пели и в трубы играли, славя морского владыку, а сам он правил огромным трезубцем своим золоченую колесницу, возвышаясь над водной гладью. Приблизившись к Посейдону, умоляюще молвит Фетида:
– О, глуби великой отец и владыка! Видишь ли ты, для кого злосчастную гладь на морской поверхности открываешь? Ныне плывет без опаски божественной красоты судья безрассудный, богатые трофеи везя, что украл у хозяев радушных. Ах, сколько стонов земле принесет он и небу и сколько мне неизбывного горя?! Чтоб этого не случилось, ты корабли их в море обрушь или позволь мне самой с сестрами их потопить! Нет в этом несправедливости и жестокости: может же мать за жизнь сына бороться! Скорбь мне развей, если не хочешь, чтоб я у троянской могилы, оставалась навечно.
Щеки себе и грудь расцарапав, так Посейдона молила Фетида. Однако моря властитель ей отказал, сурово сказав в утешенье:
– Я не трону флот дарданийский и ты его потопить не пытайся напрасно! Рок запрещает. Непререкаемой Мойрой выткано: надолго сплетутся окровавленные руки Европы и Азии; многолетней войны ход давно предрешен, Зевс отдал эти годы убийствам. Но великим ты сына узришь на поле сигейском! Ты победишь, ведь во Фригии стольких детей похоронят матери, теплою кровью, когда Эакид твой затопит тевкров поля, а вздувшимся рекам поток перекроет трупами и колесницу свою замедлит волочившимся Гектора трупом. Неотмщенной ты не будешь страдать: все моря тебе в помощь и бурю дам тебе в день возвращенья данайцев после разрушения Трои.
Молвил так Посейдон, и Фетида потупила взор, огорчившись строгим отказом. Очень хотела она потопить в бурном море флот весь троянский – теперь же планы иные стала лелеять в любящем сердце материнском своем и печально устремилась к земле Гемонийской. Трижды руками взмахнула, ногой оттолкнулась от глади, и уже дно фессалийское ее стоп касается белых. Печальная Фетида пребывает в тяжких раздумьях, томима своей материнской любовью.
48. Фетида решает спрятать Ахилла на Скиросе
Стаций поет, как праведным гневом была вся объята Европа, безумием сладким битв воспылав. К справедливому возмездию цари призывают; и всех по кругу обходит Атрид, чью жену не украли. Он в рассказах своих сильно приумножает коварство троянцев: будто подло увезли прекрасную питомицу Спарты могучей, дщерь Олимпийца. Будто бы попрано было все разом нечестивой той кражей и законы, и справедливость, и боги.
Когда пребывавшая в глубокой печали Нереида узнала о том, что оскорбленный Менелай с братом Агамемноном уже собирают по всей Элладе царей для похода на Трою, совсем побледнело среброногой богини лицо, нестерпимая мука ее ввергла в смятенье, и она сказала своему трепетавшему сердцу:
– Они, конечно, захотят забрать и моего мальчика, чтоб и он воевал под троянскими стенами, хоть и не был он женихом, да и сейчас для войны лет ему еще мало. Но ведь не забудет про него никогда не дремлющая старая Ткачиха Лахесис.
Узнав о прорицании Калханта, согласно которому, грекам не взять Трою без участия в войне Ахиллеса, Нереида забыла обо всем на свете и была одержима одной только мыслью, которую, как заклинанье себе твердила:
– Надо мне как можно скорее явиться к Хирону, чтоб Ахилла забрать, ведь в знаменитой пещере на горе Пелионе наверняка его будут искать посланцы Агамемнона. Я сама должна сразу же увезти его на дельфинах и спрятать так, чтоб никто его не нашел. Лишь бы дозволила ему не идти на войну седая пряжа столетий, что ткут непреложные Мойры, дщери жутколикой Ананке, ее наместницы на земле.
Стаций поет и о том, каким был Ахилл, когда в пещеру Хирона за ним мать Фетида явилась: мил он для взора ее: пурпурный румянец играет на белоснежном чистом лице, ярче золота длинные кудри сияют. Первый пушок не покинул еще щеки Ахилла, тихо сияют еще очи его, лицом же похож он очень на мать. Радостен был Ахилл, ведь под Фолойской горой кормящую львицу железом он поразил и в логове оставил убитой, львят же принес и с ними играет. Сразу, однако, отбросил он львят, лишь на пороге мать увидал. И жадно в объятья ее заключил он. Ростом Ахилл стал уже равен Фетиде, а ведь она богиней была, превышающей ростом обычных мужей.
Следом Патрокл появился, любовь его с Ахиллом возвышенная связала в те уже «пелионские» дни. Состязаться во всем он стремится с Ахиллом; почти равен ему был в делах, и по возрасту, уступая лишь в силе и безудержной смелости, и та же судьба ожидала его под древним Пергамом.
Разные яства дружелюбный Хирон выставляет на стол, и кубки он наполняет медосладким вином – дарами веселого Вакха. Лиру Кентавр, в прорицаньях искусный, вдруг достает, чтоб облегчить страданья Фетиды, струны слегка испытав, отдает черепаху Ахиллу. Юноша петь начинает о славы великих началах. Скоро ночь всех призвала ко сну, и Филирид огромный ложится среди замшелых камней, и утомленный за день Ахилл привычно стремится к нему и засыпает мгновенно.
Фетида же всю ночь бродила по скалам окрестным, сегодня особенно звучным от мерного рокота бьющихся волн, в тяжких раздумьях:
– Какое найти мне убежище надежное любимому сыну, в каких никому не известных краях его спрятать, чтоб не поплыл он под троянские стены, где ранняя смерть, согласно оракулу, его ожидает. Но, ведь Протей мне вещал о том, что Ахилл может, согласно предоставленной Мойрой людям свободе воли, может не плыть к Илиону, и тогда он проживет, хоть и бесславную, но долгую жизнь.
Тут вспомнила Фетида о мирном дворе царя долопов Ликомеда на небольшом острове Скирос. Девы, резвясь и играя, морской оглашают там берег. Эта земля Фетиде показалась самым надежным тайником для Ахилла. Богиня решительно хватает на руки спящего крепко сына – сон детский таким и бывает – и от Гемонийской пещеры быстро относит его на берег к водам, притихшим по ее божественной воле.
Тут к матери с сыном подходит полусонный Хирон, мудрый кентавр, сведущий в прорицаньях, он все давно понял без слов. И все же, хоть знал, что это напрасно, просит, чтоб Ахилл вернулся скорей и слезы тайком утирает. Встав на дыбы, уплывающих вдаль провожает он взглядом, смотрит, как пенятся в море следы их поспешного бегства. Знал прекрасно Хирон, что уж не вернется Ахилл никогда в Фессалийскую Темпу.
Вот уже гасит созвездия и астры наступающее светлое утро, и златояркий Титан вывел коней своих пламенных, и с горних высей прозрачнейшего эфира воды морские низвергаются с осей огненной его колесницы.
В водах острова Скирос Фетида выпрягла из своей сделанной для моря повозки уставших за ночь дельфинов. Очи сонные мальчика наступившего дня приход уловили, и благостный сон вмиг улетел. Оглянувшись изумленно вокруг, Ахилл потрясенный увиденным, громко промолвил:
– Что за места вокруг незнакомые? Что за неизвестные воды? И где лесистая гора Пелион и мой мудрый наставник Хирон?
Незнакомым и измененным видит он все вокруг, с трудом узнавая даже мать свою. Та же, ласково его обнимая, нежно сказала:
– Если бы, милый мой мальчик, Могучая Судьба справедливо дала мне брак, достойный меня, как богини, я б тебя сейчас в лазурных небесах обнимала, словно яркую звездочку, и нисколько на небе блаженном, удела земного бы, посланного Мойрой зловещей для тебя я б не боялась. Низкий твой род от отца тебя недостоин, мой сын, и к ранней смерти дорогу может лишь мать для тебя затворить, а ведь близится уже страшное время, и опасность великая тебе угрожает. Так послушайся мать и пойми, даже, если это тебе покажется странным: ныне тебе следует Могучей Судьбе уступить и, умерив мужские повадки, в платье мое временно облачиться.
– Что это, милая матерь, ты мне предлагаешь?! Если б кто другой мне предложил одеться, как дева, я б расправился с ним за столь дерзкие речи, похожие на издевательскую насмешку!
Удивленно молвил Фетиде Ахилл, отбрасывая от себя ее пеплос. Но богиня не теряла надежды сына уговорить облачиться в женское платье. Она даже хотела его обмануть, сказав, что одевание женской одежды – это такой существует обряд для перехода мальчика в юношу, но потом передумала, решив, что нельзя сына обманывать. Не придумав ничего лучше, она стала говорить о переодеваниях великого Геракла и маленького Диониса:
– Милый вспомни, наверняка Хирон тебе говорил, как лидийскую пряжу ткал сам Тиринфиец суровый, и не раз самый могучий в мире герой одевался в платье Омфалы. Обманутый ее женской одеждой, на ложе к Гераклу, Пан похотливый возлег. А на острове Кос обессиленный голодом и морем Геракл после поражения в схватке с пастухом Антагором разве не прятался в женском платье у красавицы фракиянки? … А маленький Вакх? – По совету хитроумного Гермеса маленького бога Ино и ее муж Афамант стали воспитывать как девочку – содержать в одежде девочки на женской половине дома, чтобы Гера не могла найти его на мужской половине. Милый, так же могли бы и мы избегнуть грядущего горя. И потом – эти одежды мужественную душу твою никак не затронут. Что ж ты потупил свой взор? Стыдишься одеяний ты женских? Мальчик, об этом ни старый Хирон, ни возлюбленный твой Патрокл не узнают.
Тревогу в груди успокоить тщетно пыталась Фетида: мешают ее уговорам смертный отец, мудрый четвероногий наставник и больше всего – твердый характер самого Ахилла. Так же коня, мятежного пламенем юности страстной, если впервые подвести под ярмо, он, статью своею столько кичившийся и наслаждавшийся вольным простором лугов и полей, хомуту не подставит уж шею, а морду от удил отворотит.
– Я тебя умоляю, мой мальчик, и в материнской мольбе твои обнимаю колена. Давай пока в шутку, подобно Гераклу, как будто играя, ты мое платье оденешь, а потом будет видно, если захочешь, то в любой момент снимешь.
Видит Фетида, что сын готов ей кое в чем подчиниться. В женское платье она быстро его одевает и крепкую шею смягчает, руки его истончает она и могучие плечи. Когда же она попыталась сыну волосы расчесать и женские украшенья на шею и руки повесить, и он попытался противиться, она мягко сказала, лукавую скрывая улыбку:
– Неужели, храбрец, ты простой боишься игры? Иль это и вправду для жизни иль здоровья опасно, волосы расчесать и руки браслетами оковать?
И вот волосы смущенного подростка, никогда гребня не знавшие, ровной ложатся прической, и ожерельем любимую шею мать украшает. Потом уже временно принявшего правила такой игры, не сопротивлявшегося сына Фетида учит женской походке, шаг смиряя поясом пестрым, учит так же девической грации и скромности в речи.
В это время волоокая Зевса супруга, невзлюбившая не только Париса, но и Елену и за ее красоту, и за то, что она была дочерью ее любвеобильного мужа, с помощью царя ветров Эола на корабль, на котором плыли Елена и Парис, насылает заключенные в пещере скалистой горы на Липаре ветры. Поднявшаяся буря их относит в небольшой городок Сидон.
Некоторые рассказывают, что доблестный Александр с ходу захватывает этот прибрежный городок, сидонцы же утверждают, что он, попросив приюта, предательски убил и ограбил гостеприимно принявшего их царя в его собственном зале для пиров.
Согласно Аполлодору, предприимчивый Гермес, выполняя волю Зевеса, незаметно выкрал Елену (ведь он был в том числе и богом воров), привез ее в Египет и отдал царю египтян Протею, чтобы тот неустанно ее охранял. Александр же прибыл в Трою, имея с собой сотворенный из облака призрак Елены, причем подмены он не заметил.
Некоторые, подобно Еврипиду, говорят, что не вынесла Гера обиды, и ложе парисовой утехи обратила в ничто, и не Елену женой Парис получил, а призрак из эфира чистейшего, по ее подобью, сотворенный для сына Приама. Призрак обнимал троянский красавец, подобно влюбленному в Геру Иксиону, обнимавшему Тучку Нефелу, принявшую образ супруги Зевеса.
Невероятная история появления призрака Елены в рассказах людей хорошо известна: Когда Стесихор, устав от лирики, опозорил Елену тем, что назвал ее изменницей мужу и истинной виновницей губительной войны, то тут же внезапно ослеп. Знаменитый поэт взмолился богам, прося вернуть драгоценное зрение, и тогда во сне ему явилась сама Елена и объявила, что ее могучие братья Кастор и Полидевк за позорящие любимую сестру стихи отняли у него зрение. (Согласно Павсанию, к Стесихору явился по поручению Елены раненый в грудь военачальник кротонцев Леоним). Тогда ослепший Стесихор написал палинодию (отречение от слов или песня с обратным значением), в которой утверждал, что подлинная Елена никогда не бывала в Трое, Парис же увез в Трою совсем не Елену, которая мужу не изменяла, но только ее призрак, сотворенный ее отцом Зевсом. Настоящая же Елена Гермесом была перенесена в Египет и вручена мудрому Старцу морскому Протею, царившему на острове Фаросе, где она пребывала около до самого конца войны, верная Менелаю. Эта история с придуманным призраком умилостивила Елену и ее братьев, и зрение поэту было возвращено, и он возвратился к лирике.
Некоторые говорят, что Стесихор изменил свою поэму и выдумал призрак Елены под давлением воинственных спартанцев, которые не хотели, чтобы их царица (или даже богиня!) представлялась в непристойном виде блудницы.
Однако самые мудрые вещают, что призрак Елены был сотворен не затем, чтобы умилостивить могучих братьев Диоскуров, обелив Елену, а затем, чтобы вызвать большую войну, необходимую Громовержцу и Мойрам, непререкаемым дщерям жутколикой Ананке. Ведь для развязывания войны надо было, чтобы хотя бы призрак Елены был в Трое.
Геродот же утверждает, что ни настоящей Елены, ни тем более ее призрака все-таки никогда не было в Трое.
Отец истории Геродот рассказывает, что, согласно задокументированным сообщениям египетских жрецов, после похищения Елены из Спарты, Парис поплыл с ней на свою родину. И вот, когда он был уже в Эгейском море, противные ветры отнесли его к египетским берегам, где стоял храм Геракла – убежище для всех рабов, которые бежали от своих господ. Несколько слуг Александра бежали в храм и, сидя там как молящие бога о защите, стали обвинять Александра в разных преступлениях. Чтобы его погубить, а себе заслужить жизнь и свободу, они рассказали всю историю о похищении Елены и об обиде, нанесенной гостеприимному царю Менелаю, ее супругу. Обвиняли же они его в этом перед жрецами и перед стражем нильского устья по имени Фонис, который отправил в Мемфис к тамошнему царю морскому богу Протею весть о пребывающем у них Парисе и похищенной им Елене.
Владыка Протей приказал схватить нечестивца и вместе с его слугами под надежной охраной доставить к нему. Когда все предстали перед грозным царем, Протей сам допросил Александра и его слуг и после вынес приговор в таких словах:
– Ты коварно соблазнил супругу своего гостеприимца, уговорив ее бросить родину и дом, чтобы бежать с тобой. Мало того, ты еще и ограбил доверчивого Менелая, из казны сокровища славной доблестью Спарты похитив. За столь тяжкие преступления ты заслуживаешь смерти, но, так как я уже давно не желаю казнить чужеземцев, ты можешь невредимым уехать. Женщину же и сокровища я не позволю тебе увезти, но сохраню их для твоего эллинского гостеприимца, если он сам пожелает приехать ко мне и взять их. Тебе же и твоим спутникам я повелеваю в течение не более, чем трех дней покинуть мою страну и уехать куда угодно. В противном случае мне придется поступить с вами против своего желания, как я поступаю с заклятыми врагами и нечестивыми преступниками.
Многие, как Геродот, говорят, что, если бы Елена действительно была в Илионе, то ее наверняка выдали бы эллинам даже против воли Александра. Ведь ни Приам, ни его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать смертельной опасности и свою жизнь, и своих детей, и родной город для того лишь, чтобы Александр мог, сожительствуя с Еленой, удовлетворять свою безумную похоть. Если бы они даже и решились на это в первое время войны, то после гибели множества троянцев (в том числе и многих сыновей Приама) в битвах с эллинами, живи даже сам Приам с Еленой, то и он выдал бы ее ахейцам, чтобы только избежать столь ужасных бедствий. Притом царская власть переходила не к Александру, а к Гектору, который был и старшим, и более разумным, и уважаемым, и мужественным. Без сомнения, он не стал бы потворствовать своему преступному брату, тем более что тот навлек такие страшные бедствия и на него самого, и на всех остальных троянцев. Мало того и поле смерти Париса, главного противника выдачи Елены, ее даже не попытались возвратить Менелаю в обмен на мир. Все это объясняется тем, что троянцы просто не могли выдать Елену или ее призрак, потому что ни ее, ни призрака не было там. Однако Елены не было и у Менелая, и потому эллины не верили защитникам Илиона, хотя троянцы и говорили сущую правду.
Все сказанное, по мнению Геродота, было заранее уготовано божеством, чтобы массовая гибель воинов показала оставшимся жить людям, что за великими преступлениями следуют и великие кары богов.
По‑видимому, и Гомеру эта история была хорошо известна. Это очевидно из того, что в “Илиаде” поется о скитаниях Александра, а именно, как Александр вместе с Еленой, отнесенный ветрами, сбился с пути и как он, блуждая по разным местам, прибыл также в Финикийский Сидон. Упоминает Поэт об этом и в “Одиссее”.
Однако в «Киприях» которые, по мнению некоторых, принадлежат самому известному Поэту, рассказывается о том, как Александр на третий день дерзкого побега из Спарты прибыл с Еленой (настоящей, ибо призрак – не более, чем поэтическая выдумка Стесихора) в Илион, с ветра попутным дыханьем по глади совершенно спокойного моря.
Драконций рассказывает, что первым к берегу Париса корабль, снабженный символом царским, подплывает, увитый праздничными венками, и шелк украшает туники, розовый цвет венчает белые платья, свежее дыхание ветра радостно их колышет, вверху на мачте виднеется большая ветвь мирта, посвященного златой Афродите – ее укрепил там собственноручно счастливый жених.
Подбегает к морю первой смуглая телом все еще красивая Гекуба, за ней важно подходит седовласый старец Приам с целой толпою народа и новую принимают сноху. Бывший пастух раздает радостные поцелуи всем, приближаясь к отцу и приветствуя матерь родную. Нежно обняв, они поцелуями щеки его осыпают.
Позже, совсем не радостный, появляется Гектор – храбрейший герой из всех конелюбивых троянцев, следом за ним и Троил с гладкими волосами охотно пришел. Явился и совсем унылый Гелен, духом страдая, не телом, – ужасные предчувствия разум его и сердце тревожили, и он себе под свой большой нос бормотал:
– О, ужас! С трепетом зрю, как Смерть с окровавленной пастью между троянцами станет метаться, полчищам диким подобна. Сколько, увы, кровожадные Керы похитят душ погибших мужей, сколько троянских жен и детей будет брошено в позорное рабство!
Пагубный жребий вручила непреложная Мойра Лахесис царевичу – пастуху в виде жены самой красивейшей на земле. Вот уж достигли ворот, вот идут вдоль домов, вот уж в царский входит невеста дворец, и накрылась прозрачной фатою. Ждет ее празднично убранный брачный покой, а в городе радость и пляски повсюду, в тимпаны бьют, деревенская дудка пастушьи выводит простые, но жизнерадостные напевы. Впрочем, не сладостным звуком ей откликаются горны.
Высокий сутулый Гелен, еще молодой, почти безбородый, но уже пользовавшийся уважением, как птицегадатель, владевший искусством предсказания не хуже греческого провидца Калханта, слушая пастушью свирель, опять стал печально вещать:
– Ужасной войною всем нам этот рожок угрожает; вовсе не радость поет он, а медью гулкою грозный грохот копий и мечей о щиты возвещает, вождей воинственный клич и скрип снастей на тысяче устремившихся к нам кораблей, будто все горны Тидида священному Илиону войну объявили.
Парис же, посмотрев на брата красивыми, как у девы глазами, приятным голосом при всех дружелюбно ответил ему:
– Ты так вещаешь, милый мой брат, из одной только ревности, ведь видно, что ты тоже влюбился в Елену, но я не ревную, ведь я лучше других знаю, что в нее нельзя не влюбиться.
Гелен покраснел до самых корней своих светлых волос, и все поняли, что ему действительно очень нравится появившаяся в Трое Спартанка, как женщина и потому его пророчествам никто не поверил.
Тут рыжеволосая подбежала Кассандра, и зелеными сверкая глазами, стала безумно вопить, царапая себе смуглые щеки и нежную девичью грудь:
– Матери страшные сны прибывшие сейчас молодые свадьбой своей подтвердили, подожгли преступной своею любовью страшный факел кровавый, явившийся ей ночью во сне, – он дотла нашу любимую Трою спалит, и тысячи фригийцев смерть неизбежно сразит, пускай, без вины виноватых. Кровью и ахейской, и троянской еще обернется красавицы – невесты Спартанской приданое, смертью обогатится дочь Прекрасная Леды и Зевса. Даже бессмертные боги лишатся многих детей и потомков! Не только многострадальная наша земля, но и само бескрайнее небо застонет, и море Троады будет рыдать: преступный разврат Елены и Александра такое получит отмщенье.
И опять бесноватой красавице никто не поверил – таким роковым оказался плевок обиженного ее отказом лучезарного бога во время его единственного поцелуя с Кассандрой. И опять властным голосом старец Приам приказал запереть сумасбродную дочь в башне высокой, чтобы своим криком безумным она светлый не портила людям праздник, всеобщее не отравляла веселье.
Между тем, великая Троянская война была уже совсем близко, она тысячами копий и мечей в стучалась во все шесть ворот Илиона, особенно в Скейские.