Единственное, что чувствует Стоун во время беспощадного испытания горячим душем, это кончики пальцев которыми он пытается найти угол в порыве бесконтрольных движений конечностями. Он всё так же кричит, как и во время первого своего купания. Оскар пытался терпеть в первые секунды, но довольно быстро сдаётся. Им далеко до Бенуа. Тот, как и раньше, стоит столбом, никак не реагируя на внешние раздражители.
Новая одежда – единственное радостное событие за последнюю неделю. Побоев после первого дня почти не осталось, зато появились новые. Попадаясь несколько раз под горячую руку гладиаторов и безбилетников Стоун несколько раз получал свою долю боли, но в целом, у него успешно получается быть серой мышью.
Оскар почти оклемался за упущенный банан. Его договорённость с поставщиком оборвалась, по не зависящим от него причинам и хоть в этом есть плюс – на его репутацию это не повлияло.
– О чём думаешь? – интересует Стоун, пока клеит свой второй хлебный шарик к стенке. Хадир задумчиво сидит на полу и смотрит вдаль Мункейджа.
– Ни о чём, – отвечает запоздало Хадир.
– Ты уже полчаса так.
– Просто свои мысли. "Размышляю в пустоту" – так говорил мой дед, – Хадир вяло улыбается.
– Понятно. Не забывай голову лишним. Думай о шахматах.
– Думаю. На них нужно очень много спэйсов.
– У тебя ведь есть успехи?
– Да. Что-то начинает получаться.
– Тебе надо взбодриться, а то превращаешься в Гари.
– Пошёл ты, – отмахивается Гари, лёжа на своей койке. Он проводит на ней 95% времени нахождения в камере
– Вот видишь? Ты начнёшь так же всех посылать куда подальше.
Хадир усмехается.
– Однообразие начинает меня убивать, – произносит турок спустя несколько минут.
– Расскажи о своей жизни до попадания сюда.
– Получив в США диплом экономиста, я решил вернуться домой. Поработал два года одной конторке занимавшейся интернет-проектами. Мы стали одними из лучших в стране и на меня обратило внимание Министерство Науки. Продолжил заниматься монетизацией инновационных проектов, но на национальном уровне. Понимаешь, мне было всего двадцать два! Мне даже однажды руку пожал президент! – неожиданно его настроение резко меняется, – Потом мне предложили сделку. Кое-что теневое нужно было прогнать через государственный бюджет. Чистыми я мог заработать семь миллионов долларов. Ты знаешь, что это значит? Это значит, что всё – ты пробился, жизнь удалась, и ты заработал столько, чтобы больше не работать в жизни. Я мог купить родителям новый дом, завести семью, ну в общем больше не волноваться за финансовое состояние. Схема казалась надёжной, и покрывал нас очень весомый чиновник. Его и взяли первым, а дальше вниз по положению. Четырнадцать человек оказались замешанными в этом деле. Даже я знал только о трёх, хотя в принципе всё упиралось в меня. Этот крутой чиновник единственный кто вышел сухим из воды, а остальные на следствие. Вина всех была доказана, и почему-то я один кто попал сюда. Я… – в голосе Хадира появляется дрожь. Он делает глубокий вдох, – я как бы понимаю, что я сам виноват. Я понимаю, что нарушил закон и мне светило много лет заключения, но почему только я? Из тринадцати человек именно я попал сюда. Да, остальные тоже такие же, как и я, неудачники и я не желаю никому своей участи, но, – Хадир вытирает слёзы с лица, – почему только я? Я не хотел автомобилей, яхт и особняков. Я хотел обеспечить родителей и завести семью.
Стоун размышляет о том, что рассказал Хадир. Ему жаль своего соседа, жизнь поступила с ним гораздо более несправедливо, чем со Стоуном. С другой стороны к Стоуну приходит осознание того, что они соперники. Вряд ли посредники предложат членство в своём клубе сразу двум новичкам, не имеющим репутации тем более соседям по камере. Будет выглядеть очень туманно. Жалость к Хадиру заменяется желанием воспользоваться ситуацией. Соперник открыт, соперник изливает душу и это идеальная возможность выудить информацию об успехах соседа. Но спрашивать его об определённых сделках слишком явно нельзя. Здесь нужна другая тактика.
– Тебя нужно отвлечь.
– Чем ты его отвлечёшь? Сидим в пустой камере и целыми днями таращимся в потолок, – бурчит Гари. Стоуну уже привычно его игнорировать. За неделю знакомства сосед снизу, кажется, ничего дельного так и не сказал. Пессимизм в чистом виде.
– Расскажу о том, как я попал сюда, – начинает Стоун. Раскрыть что-то личное – знак доверия.
– Не нужно. Всё, я выговорился. Мне просто надо отпустить ту жизнь и жить этим, – Хадир бьёт ботинком по решётке. – Я продолжаю держаться за свою прошлую жизнь. Каждый раз засыпая, я думаю, начинаю вспоминать…, нет, даже мечтать. Теперь всё будет по-другому.
План Стоуна утекает как песок сквозь пальцы.
– Хадир ты мой друг и ты мне выговорился. Я тоже хочу рассказать о том, как я сюда попал.
Хадир кивает, смотря сквозь решётки. Затем с глубоким вдохом встаёт и садится на свою койку.
– Говоришь, что был программистом?
– Да. Я был маленьким винтиком большой компании. Выполнял простейшие операции: заполнял отчёты, носился по этажам с бумажками, хотя в принципе был достаточно умелым специалистом. Ну и однажды начальники всех отделов, и их заместители поехали праздновать подписание очень крупной сделки. Впервые за год моей работы мне доверили доступ к главному компьютеру отдела. Мне нужно было просто таращиться в экран два часа, пока все не вернутся. Дальше наши истории во многом похожи. Весь год, по сути, выполняя функции посредника, я изучал деятельность компании и выискивал недочёты. Сев за главный компьютер и задумался. Когда ещё у меня будет такой шанс? Я ведь мелкая рыбёшка и меня могут уволить из-за простой ошибки в отчёте. Тем более я уже получал выговор за опоздания. Я не устоял и поковырялся в системе. Речи не было о деньгах или какой-то выгоде. Это был просто риск, азарт. Я получил ключ к двери, за которой что-то скрыто и я не удержался.
– Ты взломал систему?
– Нет, я попрыгал поверхностно по данным пока не нашёл ту самую дверь с надписью “Только для начальника отдела”. Я смотрел несколько минут на эту чёртову иконку и затем нажал. Дверь для меня не открылась. Вышла надпись “ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ” и я, конечно, не знал пароля. На секунду я даже подумал, что это к добру, то, что я не смог заглянуть туда. Я нажал “Отмена” и оставшиеся полтора часа, как мне и было указанно, таращился в экран. Начальник вернулся и похвалил меня. Я ушёл домой, а на следующий день утром ко мне вломилась служба безопасности компании. Оказывается даже эта мелочь, то, что я не ввёл пароль, а нажал “Отмена” регистрировалось в системе. Это была моя ошибка. Я недооценил систему безопасности и за это поплатился. Они даже слушать не хотели мои оправдания. Вызвали Комитет по Кибербезопасности и меня замели. Пробежались по моим данным и узнали, что я мелкий хакер, имеющий судимость и просто подделавший свои документы. Вот я и оказался тут.
Хадир понимающе кивает в ответ.
– Хреново, – комментирует Гари.
– Я не могу сказать, что со мной произошло так же неудачно, как и с тобой. Я был один и, по сути, попытался получить доступ к запрещённым данным компании работающей на государство и, наверно, осуждён по делу, но здесь мне не место, так же как и тебе. Мы не убийцы.
– Я тоже, – вставляет Гари.
– Хочешь рассказать свою историю? – Хадир бросает заговорщический взгляд на Гари.
– Даже не надейтесь, – отмахивается Гари и укрывается одеялом.
– Тихий час почти закончился. Нет смысла засыпать, – убеждает его Хадир.
Очередной грохот сверху. Сигнал зверя и уже привычное Стоуну выкрикивание «Феникс! Феникс! Феникс!» из Сектора «Два».
Стоун чувствует, что тема плавно отходит от открытости. Если Хадир решил начать новую жизнь, решил смириться со своей судьбой узника Мункейджа, значит, попытается быть крепче, сильнее и более не будет открытым. Необходимо что-то предпринять. Стоун предпринимает очередную попытку разузнать об успехах соседа:
– Я думаю, что в нашем положении самое лучшее это действовать в команде. Мы можем идти медленно и успешно. Мы протолкаем тебя в посредники и затем через некоторое время по твоей рекомендации попаду и я, – для начала сойдёт думает Стоун. Неплохой план, а походу дела можно будет занять место Хадира, убедив его в том, что тот не готов или применить старый добрый метод – «палки в колёса». "Надеюсь, не придётся. Хадир наивный, но неплохой парень", – думает Стоун, всем видом убеждая соседа в чистоте своих намерений. Хадир ничего не отвечая, снова погружается в раздумья. Стоун отчаивается. Шанс упущен.
– Мне нравится твой план. Он действительно может сработать, но… – Хадир мнётся, пытается вытянуть из себя слова. Стоун решает ухватиться:
– Что-то не так? Ты мне не доверяешь?
– Нет, нет. Я был бы рад идти медленно, но мне тут кое-что подвернулось, – заканчивает мысль Хадир. Это уже кажется интересным. Стоун подаётся вперёд. Теперь ясно. Дело не в недоверии, а в нерешимости Хадира. Видимо подвернулось что-то серьёзное. – Я… я снова нахожусь в том же положении, как и тогда на Земле.
– Тебе предложили серьёзное дело? – Стоун не знает радоваться или горевать.
– Да. Дело рискованное. Его надо сохранить в секрете.
– Понял. Рот на замок.
– Гари, ты понимаешь? – серьёзно спрашивает Хадир.
– Мне вообще всё равно, – доносится приглушённый голос из-под одеяла.
– Они следят за такими как я, за такими как мы, Стоун, – Хадир показывает на себя и на Стоуна. – За теми, кто хочет получить билет. Им нужен парень не из клуба, парень, не запятнанный в этих разборках, и знающий как работает система. Я, конечно, новичок, и ещё ничего не проворачивал, но при этом знаю систему. Так они объяснили.
– Кто они? Посредники или другой клуб?
– Не могу сказать. Я должен забрать кое-что напрямую у Питта. Я рассказывал тебе о нём.
– Да, продавец, который снабжает Мункейдж всем. Я думаю, они передают это через него, чтобы никто не протянул к этой посылке свои руки.
– Что ты за это получишь?
– Членство у посредников и много синих бумажек.
– Должно быть вещица очень важная, – удивлённо размышляет Стоун.
– И опасная, – добавляет Хадир будто самому себе.
– Об этом ты думаешь со вчерашнего вечера?
Хадир кивает в ответ:
– Мне нужно определиться сегодня, потому что завтра приедет Питт и к нему меня проведёт единственный, кому из заключённых можно с ним встречаться – Марфол.
– А что будет дальше?
– Я должен буду видимо передать посылку кому-то. Питт сам всё объяснит. Мне нужно подумать. Так же было и на Земле. Я мог не участвовать в той афере и медленно продвигаться по служебной лестнице, но мой риск привёл к Мункейджу. Дальше Мункейджа только смерть.
Стоун взвешивает сказанное. Если Хадир откажется, то больше такой возможности может не представиться.
– По-моему ты слишком раздуваешь. Заказчики говорили об опасности?
– Они говорили о секретности, но зачем тогда такое вознаграждение? Билет в посредники? Сам лидер продавцов туда меня ведёт.
– Может, ты ничего из этого не получишь.
– Сатори – лидер посредников уже подтвердил через своих, что примет меня даже не зная причины, так и Малфор не знает причины, по которой должен меня провести к Питту. Кто-то ими манипулирует, а они подчиняются.
– Не знаю Хадир. Всё выглядит просто хорошо организованным. Каждый выполняет часть дела. Это отличный шанс показать свои посреднические умения. Люди узнают, что тебя приняли в клуб за какое-то большое дело – репутация. Не мне тебе говорить, что больше такого шанса может не выпасть.
– Эти же слова я слышал однажды, и это закончилось для меня плохо. Думаю, лучше отказаться. Спасибо, что выслушал и за поддержку.
– Взаимно, – улыбается Стоун. "Чёртов трус".
Стоун привык к лицемерию. Это часть его жизни, часть его характера, это образ жизни. Без лицемерия не прожить. Теперь никак. Это другой мир, работающий по другим правилам. Он давно обучился закапывать поглубже совесть. Есть чёткая система приоритетов и сегодня приоритет – выжить, если необходимо за счёт других, если необходимо манипулируя другими, если необходимо подставив других. Стоун к этому готов. Некоторые инструменты работают и на Мункейдже и на Земле. Как сказал Бенуа: условия другие, но люди те же.
Обедая Стоун, частенько поглядывает на соседний стол, за которым сидит Хадир. Рядом Гарольд и Брайан Бун, недавно пришедший в себя после «боя» со Зверем. Он что-то шепчет на ухо Хадиру.
– Что там? – интересуется Оскар.
– Ничего. Бун – посредник сидит за столом безбилетников, – Стоуну это очень не нравится. Бун – друг Хадира, его связной среди посредников и возможно он тоже в курсе секретной посылки. Хадир уже доказал, что не может держать тайны в секрете. Стоуну не нравятся эти шептания, ведь Бун вполне может сбросить Стоуна с кресла доверия и в конце Стоуну останется только пожать руку Хадиру, когда тот будет переезжать в камеру посредников. Хотя, какая теперь разница? Хадир решил отказаться от сверхсекретного задания. Стоун одумывается.
– Эй! – кричит Оскар, – ты вообще слышишь, что я говорю?
– Я задумался, – виновато опускает глаза Стоун.
– Брат, в последнее время ты слишком задумчивый. Приземлись на землю. Ну, или на Луну, – Оскар смеётся. Усмехается и Бенуа. – Я говорю, формально никто никому не запрещает сидеть за любым столом. Тому пример зверюга, – Оскар кивает на стол, за которым в гордом одиночестве кушает Павел. – Бун и Хадир на сколько я знаю друзья, тем более Бун один из самых плохих посредников, так что вряд ли Сатори волнует с кем он жрёт.
– Я понимаю, просто…
– Ревнуешь что ли? – усмехается собеседник.
– Да пошёл ты. Я просто пытаюсь быть внимательным. Раньше Бун не садился за один стол с Хадиром, а сейчас сидит себе спокойно, что-то обсуждает.
– А ты сам не слышал чего-нибудь? Может Хадир чего интересного нарыл? Или ты тоже в теме и не хочешь мне рассказывать? – Оскар бросает косой взгляд на Стоуна. Тот ошеломлённо вглядывается в глаза Оскара и пытается понять, не стараются ли его одурачить? Хадир мог рассказать многим, и слух мог и должен был разлететься по всем углам столовой. – Да не напрягайся ты так, я же шучу. – Оскар хлопает его по плечу. – Будь внимательней со своим соседом. Мне Хадир нравится, но кто знает за хорошие бабки, что он удумать может.
– Хадир умный и добрый парень. Не думаю, что он способен на подлость, а ещё он трус. Даже если что-то подвернётся крутое, не думаю, что он пойдёт до конца.
– А я готов! – ликует Оскар.
– Да, ты точно готов. Даже подохнуть готов, если в этом есть выгода.
– Ради вас мужики и подохнуть готов, – вполне серьёзно завершает Оскар, бросив взгляд сперва на Стоуна, затем на Бенуа и продолжает кушать. Бенуа никак не реагирует на эти слова. Он не в команде пытающихся получить билет, но остаётся другом, мучившимся с ними в первые дни. “Хочет оставаться безбилетником – пусть будет так”, – напоминает себе Стоун. Бросает ещё раз взгляд на Хадира. Они встречаются взглядами, и Хадир слегка поднимает руку. Стоун вытягивает улыбку в ответ. "Что-то изменилось", – думает Стоун, вглядываясь в лицо соседа, но тот не подмигивает и даже не пытается давать каких-либо намёков.
Возвращаясь с обеда Стоун теряет из виду Хадира и, попав на Тёрки, никак не может его найти. Наконец найден. Он сидит в единственной открытой камере на втором этаже.
– Чья камера? – спрашивает Стоун у Гарольда, сегодня вышедшего на прогулку.
– Малфора.
– Я не видел ни разу Малфора на тёрках.
– Потому что он почти не выходит на Тёрки. Опасается за свою жизнь.
– Его пытались убить?
– Был разок другой. Говорят, год назад они с гладиаторами устроили настоящие войны, и человек семь-восемь погибло.
– Что могут сделать продавцы против гладиаторов? – ошеломлённо спрашивает Стоун.
– Марфор – единственный заключённый, который может свободно перемещаться между своей камерой и Тёрками. Только его камера открыта и это говорит о многом. А что касается физической силы, то многие сидят на синтетике. Безбилетник за дозу способен на многое. Тем более во время расщепления. Тебе ли не знать? – Подмигивает Гарольд и теряется в толпе.
Стоун ошеломлён. Неужели он знает? Хотя, конечно знает. Видя, как Стоун потеет ночью, как стонет и бурчит что-то себе под нос во время сна, не трудно догадаться. Гарольд молчалив, но внимателен, а может когда-то и сам сидел на наркоте.
Ужинает Хадир уже как обычно. Никто из клубов не выходит с ним на контакт. Возвращаясь в камеры, все как обычно не решаются использовать Час Свободы на прогулку. Заключённые поспешно занимают свои камеры. Одна фигура находится в центре площадки и любуется звёздным небом.
– "Идиот", – думает Стоун. Вспоминает, что два дня назад ящера запустили через три минуты после начала Часа Свободы. Все еле успели в свои камеры. Вчера и вовсе почти весь час ящера не было, и появился лишь в последние пять минут и ещё сорок минус верху делал обход. В истории колонии бывали дни, когда ящер вообще не появлялся. Никто никогда не рискует выходить из камер. Семь секунд вполне хватит, чтобы вернуться в камеру, если стоять на балконе, но страх… Не все решаются покидать камеры даже на шаг. Вдруг система допустит ошибку, и камеры закроются без отсчёта времени? Стоун всех понимает, но что не так с этим парнем? Что не так со Зверем? Стоун пытался называть его Павлом, но после того боя с Буном и ещё нескольких выкрутасов, язык не поворачивается называть его по имени. Кто будет ломать кисть за простой толчок в спину? Только зверь.
Стоун возвращается в камеру.
– Я решился, – произносит Хадир улыбаясь. Он заметно приободрён.
– Уж больно ты счастливый, – бубнит Гарольд. – Я бы на твоём месте забился бы в угол.
– Нет времени забиваться в углы. Я не крыса, чтобы бегать по углам! Отбегался. Пора что-то менять. Знаете, мне даже легче стало! Я согласился и как будто камень с души!
– Адреналин в голову ударил? – улыбается Стоун. Он рад, что, наконец, что-то происходит. За неделю в Мункейдже он ещё не добился ничего существенного из его друзей. Репутация никуда не шевелится. Скорее уходит на минус. Но теперь, Хадир может быть его ключом к успеху, если такой вообще возможен в колонии.
– Да, Стоун! Да, наверно ударил. Знаешь, о чём думаю? Я думаю о шахматах!
– Будет, наконец, чем здесь заняться.
– Это только начало Стоун, это только начало.
Надо отдать должное Хадиру. Он держится очень хорошо. Если и боится, то очень хорошо это скрывает. Стоун не пытается напирать. Дав время Хадиру на отток адреналина, он снова берёт слово:
– Тебя не было на Тёрках.
– Да, я был у Малфота. Вы бы видели его камеру. У них есть чёртов морозильный ящик, а там лежит пиво во льду!
– Отлично, у нас будет такой же! – подхватывает Стоун.
– Да-а-а, – протягивает задумчиво Хадир, – но я не уверен. Я больше не дам деньгам затуманить мой мозг. Чтобы не произошло завтра, я знаю, что самое главное, чтобы я остался чистым. Это на самом деле важнее.
– Вы обсуждали с ним твоё согласие? – Стоун переходит к делу. Нет времени на радужные размышления о совести.
– Да, но не только. Малфот видит во мне партнёра, – глаза Хадира блестят, но он сдерживает радость.
– Он знает, что в посылке?
– Нет, и понимает, что это его не касается. "Видимо в тебе что-то есть и думаю, нам пора подружиться" – так он сказал. Малфот – самый умный парень в Мункейдже! Я думаю, он всё просчитал и пришёл к выводу, что дружба со мной ему будет полезна. Я доверяю его расчётам больше чем своим.
Стоун спрыгивает с койки и хлопает по плечу Хадира:
– Поздравляю, ты это заслужил.
– Не я, а мы. Ты сам говорил вчера.
"Отлично. Всё по плану. Лёгкая улыбка и акцент на слово "ты" и Хадир сам заканчивает мысль, о которой я думал".
Они слышат уже знакомый сигнал, за которым сразу наводящее ужас птичье верещание. Знакомые всем семь секунд и двери синхронно закрываются. Все счастливые мысли растворяются. Стоун залезает назад на койку. Остаётся только греть себя мыслями о завтрашнем судьбоносном дне, пытаясь скрыться от шёпота Ящера, шёпоту которому не нужны уши. Шёпоту нужен отравленный страхом разум.