С момента как они проснулись, Хадир напоминает юриста на пороге многомилионной сделки. Однако разум его чист. Он максимально осторожен, понимая, что вполне возможно, что десяток человек уже знает о посылке. "Малфору нельзя доверять, ведь заказчик ему не доверяет. Малфот даже не знает о существовании посылки, а значит, хочет узнать", – размышляет Хадир. До обеда всё тихо и спокойно. Понемногу Хадир начинает нервничать, но Стоун его постоянно успокаивает и отвлекает. Стоун пытается не терять его из виду даже в столовой во время обеда. Нужно быть аккуратней. Оскар может что-то заподозрить. Стоун чешет спину, при этом оборачиваясь.
– Что с тобой? Чесотку прихватил? – интересуется Оскар
– Нет, не думаю. Лопатка страшно чешется.
– До крови не зачеши, – усмехается Оскар.
Дешёвая отговорка работает. Слежка продолжается. Хадир иногда поглядывает на него. Стоун подмигивает ему, пытаясь успокоить своего… друга. Иногда поглядывает и на всех остальных. Ни торговцы, ни гладиаторы ничем не выделяются, а должны ли? Малфор ведёт себя спокойно, в прочем как обычно. Даже если бы он замышлял убийство Леона, лицо бы его не выдало. Под привычный гул толпы появляется Павел. Садится как обычно за первый попавшийся стол. Стоуну теперь понятны чувства толпы. Он с трудом сдерживает собственное желание крикнуть что-нибудь в спину. То как Павел уделал Буна, говорит о многом: грязные приёмы, неуважение, как к нему, так и к толпе зрителей. Хадир всегда оглядывается, когда видит Павла. Он боится зверя как никто другой. По словам Хадира однажды он даже слышал, как Павел говорил с ящером. Это не был испуганный лепет, как часто бывает. Павел говорил, что-то этой твари. Плот фантазий испуганного соседа и именно такие плоды создают этот образ зверя. "Просто чувак, сошедший с ума из-за долгого нахождения в изоляционной камере", – думает Стоун. – "Он не особенный, он не робот, не инопланетянин и уж точно не зверь".
– Слышал чего интересного? – спрашивает Стоун у Оскара. Конечно, тот как позёр начнёт строить из себя крутого мафиози.
– Слышал много чего. Что именно тебя интересует Стоун?
– О чём-нибудь большом и особенном на сегодня слышал?
– Нет, – сознаётся Оскар, но глаза его загораются, – а ты?
– Я тоже.
– Что значит "я тоже"? Брат с чего это ты спрашиваешь о больших делах именно на сегодня?
Шах и мат. Стоун понимает, что загнан в угол. Нельзя теперь сказать Оскару, что его это не касается. Тогда недавняя «мы с тобой команда» ничего не стоит.
– Я подозреваю, что кое-что ожидается, – выдавливает он из себя нехотя.
– У Хадира всё-таки получилось что-то замутить? – улыбается Оскар.
– Хадир? – включает дурака Стоун.
– Брось брат, я же не идиот. Ты весь день на него пялишься и перестань мучить плечо. То, что ты следишь за другими, не значит, что за тобой не следят. Не хочешь рассказывать, не рассказывай.
– Не обижайся Ос. Дело очень секретное. Хадир просит молчать.
– Я понимаю брат, так что ты не загружайся. Хадир отличный парень. Я вижу, вы хорошо сдружились и как бы… вы будете отличными лучшими друзьями. Не теряй его.
– Да, – Стоун понимает реакцию Оскара. Может это даже к лучшему. Остаться хорошими друзьями и в будущем работать в связке. Именно то, что нужно Стоуну, но отчего-то колит внутри.
– Я говорю не потому, что у него что-то намечается большое. Преданный друг на Мункейдже, круче любого билета, – Оскар хлопает по плечу Стоуна. На удивление мудрые слова от убийцы собственного отчима. Стоун никогда не доверял ему с момента их знакомства. Все эти "брат", "друг" просто манера речи и не более того.
Следующие на очереди Тёрки, после которых наступит момент истины.
Выходя на площадку, Стоун сразу начинает поиски Хадира. На лестнице никого, а добраться до камеры он бы не успел. Хадир растворился в толпе. Площадка уже заполняется осуждёнными. Стоуна аккуратно берут за плечо.
– Я тут, – тихо произносит Хадир.
– Что дальше? – спрашивает Стоун в пол оборота.
– Дальше – не светиться. Торговцы сами со мной свяжутся. Думаю, меня приведут к Малфору.
– Он же не выходит на Тёрки.
Хадир обходится без слов, указывая пальцем на Малфора. Тот вместе с друзьями занимает территорию продавцов.
– Сегодня встреча с Питтом. Все знают, что в этот день Малфор выходит на Тёрки. Мы с ним выйдем в те ворота, – Хадир кивает на ворота, через которые их ввели в клетках в первый раз. Оттуда появляются только охранники и Ящер, – я думаю, за мной следят. Нам надо разбежаться.
– Да, ты прав, – Стоун вспоминает про инстинкт самосохранения. Если дело опасное, то Хадир сейчас мишень и рядом с ним сейчас лучше не тереться.
– Встретимся после Тёрок друг, – улыбается Хадир, тянет руку Стоуну и тот её пожимает. "Мы могли бы стать друзьями, где-нибудь на Земле", – думает Стоун. Жаль, что это не Земля. Хадир теряется в толпе.
Время пошло. Двери закрываются, и Тёрки официально стартуют. Замечает неподалёку Оскара, тот подмигивая, уходит на привычный ему фланг. После первых же минут ожидания Стоун осознаёт, что это будут самые долгие и мучительные его Тёрки. Если в первый день Тёрок он был просто растерян, то теперь он стал частью организма, правда пока совершенно не нужной, как волос на голове, выпадет, не заметишь. А ведь могут и вырвать с корнями за ненадобностью. Цель – стать нужной, полезной частью организма, получив желанный билет. Хадир – трамплин к успеху.
Спустя два часа появляется движение. Специально или случайно, Хадир проходит прямо перед ним вместе с Буном. Он нервничает, но не пытается обернуться и бросить последний взгляд на партнёра. Они выходят на плитку, предназначенную для перемещения на территорию торговцев. Стоун оставаясь в толпе, преследует их взглядом, медленно перемещаясь в их сторону. Увидев Хадира, Малфор встаёт со стула, который принесли из его камеры безбилетники, охотящиеся за билетами. Ни слова не говоря, он подходит к Хадиру и, кивнув, идёт к воротам. Хадир за ним. Сигнал, зелёный свет и они за воротами. Теперь ждать. Не ясно пять минут или несколько часов, но, по словам Хадира, Малфор обычно возвращается через полчаса.
Ждать лучше всего в толпе и особо не выделяться напряжённым поведением, хотя тут все в своих переживаниях и выделиться получится разве что если голышом встать на руки. Завершив фейерверк бредовых мыслей, он подходит к Бенуа. Тот присоединился к кружку, обсуждающему политические проблемы Земли. Смысла в этом деле мало, но хотя бы интересно. Многие собирают тематические кружки и обсуждают всякую чушь лишь бы убить угнетающее время Тёрок.
– Эй, как дела?
– Нормально, – отвечает по привычному спокойно Бенуа. – У тебя как? Ты какой-то дёрганный.
– Ты наверно слышал наш разговор с Оскаром.
– Слышал, но не слушал. Это меня не касается.
– Чтобы не должно было произойти, оно сейчас происходит, а я нахожусь в неведении.
– Волнуешься?
– Мягко сказано.
– Послушай этого парня. Он рассказывает о перевороте в Японии в пятьдесят пятом году.
– Я помню этот переворот. Был у меня знакомый хакер Эйджи. Убежал от ареста на Малую Америку вместе с семьей, потому что отец был за старую власть.
– И как он теперь?
– Пропал без вести, – пожимает плечами Стоун, – может в тюрьме, может, выслали обратно или даже убит.
– Сожалею.
– Я тоже и о многом. – Стоун смотрит вдаль Мункейджа куда-то в сторону Сектора «Два». Он часто смотрит ночью в ту сторону, размышляя над тем, чем заняты девушки. Замечает подходящую к забору девушку. Спустя неделю она, наконец, подошла. Стоун столько времени смотрел через забор, надеясь, что она подойдёт, но всякий раз или она не появлялась или быстро пропадала. Он даже не успевал попасть ей на глаза. Иногда сомневается, помнит ли она его.
"Да как тут забыть мой поступок", – напоминает он себе первый день – день стыда и унижений. С этими мыслями Стоун поднимается с пола и идёт к забору, вдоль которого протягивается тонкая территория четырёх на весь Мункейдж центровых. Она что-то обсуждает с центровым. Серьёзным взглядом оглядывает территорию парней.
– Привет, – улыбается Стоун, но встречает противоположную реакцию. Уровень доброжелательности равен нулю.
– Что тебе нужно? – вопрошает она и сразу бросает взгляд на смотровую.
– Уходи отсюда чувак, – добавляет центровой.
– Я просто хотел извиниться за то, что случилось в тот день, – Стоун с виноватым взглядом смотрит на неё, пытаясь импровизировано извиниться, но Луна грубо обрывает его. Не церемонясь, она поворачивается к центровому:
– Ну, так что? – задаёт она вопрос, игнорируя присутствие Стоуна.
– Не знаю, тебе к четвёртому, – центровой указывает головой в конец забора, – Джурич лучше знаком с ними.
Луна кивает головой в ответ и решительно направляется по указанному направлению вдоль коридора. Стоун направляется за ней.
– Меня зовут Стоун.
– Я помню, тебе больше нечем заняться?
– Нечем, я безбилетник и пытаюсь это изменить.
– Мне всё равно кто ты.
– Если ты не остановишься, я буду кричать твоё имя и привлеку внимание всех, – Стоун сам не понимает, как мог произнести такое. Луна останавливается. Разворачивается и, посмотрев опять на смотровую, подходит к забору.
– Что тебе нужно?
– Я просто хочу познакомиться.
– Я – Луна, ты – Стоун, теперь мы знакомы. Доволен?
– Почему ты так со мной общаешься? Что я тебе такого сделал?
–Ты – пустое место. И в первый же день это показал.
– А Павел? Я видел, как обмениваетесь словечками перед Часом Свободы.
– Тебя это не касается.
– Разве то, что я извиняюсь за свой поступок, не доказывает что я другой?
– Твой поступок был основан на страхе за свою жизнь. Мужчина способен стерпеть боль, – каждое слово Луны звучит грубо, чётко и отточено, будто она солдат. Но пугает больше её уверенность, в собственные слова. Это определённо не то, чего ожидал Стоун.
– Да, я знаю, я виноват.
– Хочешь доказать обратное? Давай выкрикни моё имя. Ты же мужик.
Стоун молчит.
– Я произнёс это, не подумав, как и тогда. Извини. Я выбрал тебя из всех потому, что ты просто первая попалась мне на глаза, и только твой образ пришёл мне в голову, когда Браун приказал мне выбрать кого-нибудь… выбрать «ту самую».
– Ну и как? Ты доволен своим выбором? Я «та самая»?
– Нет, не думаю, – отвечает Стоун. Он совершенно раздавлен этим разговором.
– Вот именно. Я остановилась, не потому что ты мог выкрикнуть, а чтобы сказать тебе, что ты ошибся, если решил, что между нами может быть дружба или что-то такое. Ты пустое место.
– Так значит мне, не хватает репутации, что бы ты со мной заговорила?
– Дело не в репутации. Нет смысла тратить внимание и время на не представляющего ничего из себя человека. Докажи, если ты считаешь себя чем-то большим, чем просто существо пытающееся выжить.
Стоун молчит. Луна, кивнув несколько раз продолжает:
– Вот именно. Предлагаю просто разойтись, как будто этого разговора и не было. – Не дожидаясь ответа Стоуна, она уходит дальше.
– Стой, я не согласен! – кричит Стоун ей вслед, но она его игнорирует. Стоун идёт за ней. На дороге очередной центровой, но не тот, что нужен Луне. Стоун обходит его со стороны площадки. Луна всё дальше и почти утеряна.
– Луна! – кричит ей вслед Стоун через всю площадку так громко, как только может. «Хочешь, чтобы я доказал что мужик? Вот, я Кричу!» – думает он. Подействовало. Она останавливается, но вместо того, что взглянуть на него она смотрит встревоженно на смотровую.
– Эй, ты! – кричит из-за спины крепкий высокий парень. Стоун оборачивается и видит приближающегося к нему Ханца, того самого гладиатора не вышедшего драться против Павла. Стоун испуганно замирает. Смотрит на него, а затем в сторону Луны, но её уже нет. – Стой на месте! – рычит Ханц.
– Стою, стою, – испуганно опускает взгляд Стоун.
– Ты наступил на нашу территорию! – Ханц размахивает пальцами, указывая на территорию под своими ногами. Стоун смотрит вниз, но видит, что стоит на территории центровых. Последние относятся нормально к нарушениям границ, лишь бы их работе не мешали.
– Я не на вашей территории, – протестует Стоун.
– Я всё видел. Ты бежал по краю, и чтобы обойти центрового сделал пару шагов по нашей территории и прыгнул назад, как чёртов заяц.
– Да брось мужик, если и было, то всего два шага!
– Мне плевать!
– У меня нет ничего, чтобы отдать тебе, – разводит руками Стоун. Ханц оборачивается назад. В центре за столом сидит Леон. Тот кивком даёт добро на небольшую долю насилия. Нужно напомнить всем о правилах. Трусливый безбилетник – хорошая жертва для примера.
– А мне от тебя ничего и не нужно! – кричит Ханц и, схватив Стоуна за воротник, толкает его спиной на забор. Ударившись об прутья, Стоун моментально получает заряд тока по спине. Давно он его не чувствовал, но не забыл этой боли, парализующей всё тело. Стоун падает на пол не в силах контролировать конвульсии конечностей. Ханц хватает его за шиворот и тащит лёгкое тело триста третьего по полу на нейтральную территорию безбилетников. Вокруг них быстро образуется круглая стена из зевак. Стоун ощущает лицом трение о гладкий прохладный пол. Шок проходит. Теперь он ясно чувствует острую боль в боку. Треснутое ребро напоминает о себе.
– Это напоминание о том, что будет с теми, кто нарушает границы! – кричит Ханц и, приподнимая Стоуна, бьёт ногой по лицу. Стоун мечтает о том, чтобы потерять сознание и не чувствовать боли в груди. О лице можно подумать потом. Пол мигом заливается кровью изо рта и из носа новичка. Ханц размахивается ещё раз, метя ногой в грудь. Стоун автоматически сжимается, готовясь получить тяжёлый удар самое больное место. Это происходит. Стоун слышит стук, напоминающий шлепок. Видимо ребро окончательно сломалось, а может что-то того хуже. Ещё один грохот, словно уронили огромный чемодан перед ним. На земле лежит Ханц, а над ним стоит Бенуа. Тяжёлый удар по крепкой челюсти даёт о себе знать. Кисть болит и довольно быстро опухает. Чтобы вырубить такую тушу нужна не только сила, но и умение. Бенуа явно имеет подобный опыт. Что дальше? Стоун не может подняться. Он с уровня пола наблюдает за происходящим. Гладиаторы подступаются вперёд. Недовольный подрывом репутации своего клуба, Леон поднимается из-за стола, выбросив колоду карт. Они одинакового роста с Бенуа и проблема лишь в том, что Леон в два раза шире. Громила подходит ближе.
Сигнал означающий, что ворота открыты. Все зеваки мигом расступаются. Отряд из десяти охранников во главе с Брауном приближается к эпицентру беспорядков. Браун как не странно улыбается. Расталкивая всех по сторонам, охранники создают для него проход. Он выходит в центр импровизированного ринга. Леон теряет всякое желание участвовать в этом, и медленно пятясь назад, становится одни из зевак.
– Что тут у нас? – Браун разглядывает лежащих на полу, и затем медленно поднимает взгляд на Бенуа. – Понятно. Ханц! – гладиатор не реагирует. Браун ошеломлённо поднимает брови, – Триста второй, у тебя я вижу крепкий удар, но кто бы сомневался, учитывая твою богатую историю! Ханц, наконец, получил по морде, в частности за свою трусость. Инициатор я полагаю, этот молодой юноша. – Браун ногой толкает Стоуна, переворачивая его на спину, тот корчится от боли. – Ах вот оно в чём дело. Триста второй вступается за триста третьего и идёт против гладиаторов! Давно такого не было! Леон! – кричит Браун и оборачивается назад.
– Да сэр! – отвечает гладиатор и делает шаг вперёд.
– Что думаешь по этому поводу?
– Ханц получил по заслугам, сэр. Вступиться за друга достойно уважения!
– Ты прав, это действительно достойно уважения. Уважение – слово, которое давно забыли в наших стенах. Я уважаю тебя триста второй за твой поступок. Наверняка уважает каждый из нас.
– Меня зовут Бенуа.
– Ты забыл кое-что добавить.
– Сэр, – бурчит Бенуа.
– Вот! Об этом я и говорю! Я тебя уважаю за твои правила, за твои принципы Бенуа, но ты меня не уважаешь! Я просил обращаться ко мне как того предусматривают правила нашего учреждения! Это не моя прихоть, это не моё высокомерие, это правило! Я не хочу заставлять тебя уважать меня, я хочу заслужить твоё уважение и думаю, что лучше всего это сделать в том виде, который ты и люди подобные тебе уважают. Ты воин и был воином большую часть своей жизни в отличие от этих отбросов! – Браун брезгливо отмахивается от заключённых. – Ты воин, ты уважаешь силу, и я покажу силу. Покажу, то, что ты должен во мне уважать.
Браун разворачивается и передаёт охраннику дубинку вместе с ремнём и пистолетом. Так же снимает с себя жилетку и свой неизменный головой убор – картуз. Затем аккуратно снимает чёрные кожаные перчатки. Не оборачиваясь, он говорит:
– Десятки лет назад на земле был популярен такой вид спорта как бокс, до всей этой виртуальной чуши. Настоящие люди выходили на ринг и дрались по чётким правилам. – Браун разворачивается к Бенуа и руками приглашает его ближе на импровизированный ринг. Бенуа делает несколько шагов вперёд. Становится в стойку. Браун продолжает, прыгая с одной ноги на другую, – так вот, вплоть до запрета бокса люди до последнего спорили, что же важнее в боксе? Скорость или сила? Сила? – Браун поднимает правую руку, – Или скорость? – поднимает левую руку. – Я думаю скорость! – начальник делает резкий скачок вперёд и бьёт передней левой рукой по лицу Бенуа. Тот сразу теряется. Удар действительно оказался очень быстрым. Капли крови пачкают пол. Бенуа смотрит на пол. – Ты не беспокойся, я попрошу помыть пол после нас. Продолжим? – ещё один скачок вперёд, лёгкое уклонение и та же левая рука отправляется в район печени чернокожего осуждённого. Тот складывается вдвое, но всё ещё стоит на ногах. – А это, кстати второй, не менее важный вопрос. Куда лучше бить? В лицо или в корпус? Я больше люблю корпус. Потому что хорошим ударом в голову ты отключишь противника, а удары в корпус вызывают боль. Ты со мной согласен? – Бенуа приходя в себя, размахивается и тяжёлым ударом летит к начальнику, но тот уклоняется и отправляет контрудар снизу. Бенуа падает на колени. В глазах огни. – В те времена говорили, что бокс это философия, бокс это образ жизни… Как же легко эти подонки отказались от такой эффективной философии… – Браун добивает сидящего на одном колене заключённого и тот стелется на пол. – Насколько я помню, в день нашего знакомства ты просил освободить тебя, чтобы ты раскроил мою голову или нечто подобное. У меня память хорошая и тогда мне понравилось твоё предложение. Но как мы только что убедились, это были не более чем пустые угрозы. – Браун указывает охраннику на свой шокер и тот бросает его начальнику. Браун ловит источник боли и активирует его. Подносит ближе к Бенуа, но из толпы вымахивает чья-то стопа и выбивает шокер из рук начальника. Тот трёт повреждённую руку и смотрит в сторону угрозы. Толпа испуганно раздвигается. Один человек стоит, так же как и стоял.
– О-о-о, – растягивает Браун, – как это на тебя похоже! Грязный, подлый приёмчик, исподтишка! Ничего, я прощаю тебе это! Нет смысла осуждать зверя за проявление его натуры.
Павел медленно входит в круг, не обращая внимания на болтовню начальника.
– Насколько я помню в боксе не было добивания лежачего противника, – произносит он холодно смотря на приходящего в себя Бенуа, затем переводит взгляд на Стоуна, лицо того в крови. – Я вижу у вас тут весело.
– С тобой будет веселее, – улыбается начальник и становится в боевую стойку. – Давно мы с тобой не разминались. Интересно чему ты научился с прошлого раза?
Браун предпринимает попытку нанести удар, но тщетно – Павел уклоняется. Начальник, кажется, приятно удивлён. Ещё несколько попыток не увенчались успехом. Павел тоже атакует его, но начальник с лёгкостью уклоняется и попадает контратакой по рту. Бросает с улыбкой, – Неприятно да? – Павел делает ещё несколько ударов, но их блокирует Браун и отталкивает его. – Должен признать, бьёшь ты сильнее, чем раньше, но тобой управляет злость, а здесь важен холодный разум.
Павел делаешь ещё несколько ударов, и добавляет коленом в корпус. Начальник кашляет. Удар пришёлся точно под дых. Охрана заметно нервничает, переглядывается между собой.
– О, нарушаешь правила? Не хочешь бокса – не будет тебе бокса. Начальник лёгким движением расстёгивает ремень и вытягивает его из-за пояса. Наносит им хлёсткий размашистый удар и попадает по спине Павла. Тот корчится от острой боли. Начальник делает рывок к нему, но тот так же срывается с места и, схватив начальника за пояс, валит на землю. Садится сверху. Начальник снизу обхватывает его горло ремнём и начинает душить. Павел наносит несколько сильных ударов, но начальник уклоняется и кулаки бьют по полу. Силы покидают Павла. Лицо краснеет и, теряя сознание, он ослабевает хватку. Предпринимает несколько вялых попыток достать начальника руками, затем хватается за ремень, сжимающий его горло. Браун легко его скидывает с себя и продолжает душить уже обмякшее тело. Зеваки испуганно наблюдают, а охранники не решаются остановить озверевшего начальника. В драку ввязывается ещё одно лицо. Стоун, что есть сил, размахивается ногой и попадает по лицу начальника. Тот ошеломлённо отпускает Павла и оглядывается. Стоун в ужасе, не может поверить в то, что он сейчас сделал. Боль его в рёбрах даёт о себе знать. Удар получился не сколько сильный, сколько неприятный и очень «неуважительный», по мнению начальника. Забыв про еле дышащую жертву, он свистом командует помощнику и в его руки прилетает ещё одна дубинка. Она активируется уже знакомым Стоуну режущим уши звуком. Начальник размахивается, но его прерывает сирена и объявление во все динамики:
– Внимание! Объявляется тревога! Заключённый убит! Всех отправить по камерам!
– Какой сегодня весёлый день, – фыркает Браун, почёсывая тонкие усы. – Всем вернуться по своим камерам! – бросает взгляд на Стоуна и добавляет, – коме тебя. Твоё веселие только начинается! – размахиваясь, начальник бьёт Стоуна по ноге шокером и тот с криком падает на одно колено. Толпа испуганно разбегается. Пришедшего в себя Ханца, уводят гладиаторы. На полу лежит Бенуа, не подающий признаков жизни Павел и Стоун, на одном колене, ожидающий очередного удара. Но у праздника насилия оказывается ещё один внимательный зритель. Луна смотрит на него. Её лицо не выражает особенной жалости к Стоуну, она опять смотрит тем взглядом, с которым держала его руку. Затемнение. Стоун больше ничего не чувствует.