Знакомый звук. Зелёный свет лампы. Двери открывают. Стоуна тащат два охранника по полу. Он не пытается сопротивляться. Нет сил даже оглянуться. Ребра, как и ноги, он давно не чувствует. Лицо заплыло ещё сильнее и вид у него ещё более жуткий из-за переливающегося сине-жёлтого оттенка синяков. Доктор зашил рассечённую бровь и короткий, но глубокий порез под глазом. Небольшой шрам на всю жизнь, но, сколько ещё такими темпами протянет триста третий? Его бросают на пол. Стоун видит сотни уставившихся на него глаз из камер. Тихий час, но никто не спит. Последние события слегка разбавили однообразное времяпрепровождение. Смерть заключённого всегда ведёт к молчанию. Его камера, кажется, пуста. Не видно Гарольда. Возможно, спрятался поглубже в пещеру.
Стоун слышит тяжёлый стук металла. С трудом оборачивается в сторону забора. Ничего особенного. Девушки так же сидят в камерах. Ложится ровно в надежде полюбоваться родной планетой, но окно в небо закрыто. Вспоминает, что потолок становится прозрачным лишь по ночам и в местные праздники.
Что-то не так. Осветители бьют в лицо, так что Стоуну тяжело различить какое-то движение в высоте над ним. Он морщится. Картинка становится яснее. В центре Мункейджа вверх по забору тянется столб. Охранники привязывают Стоуна к другому столбу лежащему рядом с ним на полу. Затем вместе со Стоуном поднимают столб в небо и закрепляют к забору лицом к Сектору «Один».
«Жители» Мункейджа ошеломлённо разглядывают изувеченного триста третьего заключённого. Его ноги одним метром высоты защищены от забора.
Герой дня. Герой Мункейджа. Герой? Почему? Расплата за секундный срыв и необдуманный поступок? Стоун ищет оправдание поступку.
"Его же убивали. Браун душил его. Я должен был дать ему умереть? Я же поступил правильно, но оно того стоило? Зверь никому не нужен. Никто бы по нему не скучал, если бы он погиб. А по кому из нас вообще скучали бы? Для всего мира мы мертвы".
Собравшись с силами, он поднимает взгляд на свою камеру.
"Хадир мёртв? Хадир мёртв…" – осознание этого ложится тяжёлым грузом на плечи. Грусть? Боль? Сожаление? Есть ли в этом его вина? Всё кончено. У Стоуна ничего больше нет и после перевоплощения в этот памятник, символ позора, о какой-либо репутации можно забить. Билета не будет. Смысл лепить чёртовы хлебные шарики пропадал. Зачем отсчитывать остатки жизни? Ничего не осталось.
А что с Оскаром и Бенуа? Стоун всматривается в соседнюю камеру. Живы. Смотрят на него.
– Хорошо, это хорошо, – бурчит он сам себе. Силы покидают его. Уставшая голова опускается.
– Как зовут?
"Опять? Расщепление должно было остановиться", – Стоун игнорирует галлюцинации. Голос слишком близко, чтобы быть явью. Сжимает глаза сильнее пытаясь выбросить из головы голоса.
– Имя есть у тебя?
Голос сбоку. Стоун тяжело поднимает голову и впервые поворачивает голову вбок. Человек рядом. Он парит на воздухе? "Это уже слишком, разговаривать с самим собой перед всеми". Пелена мыслей растворяется и перед глазами появляется относительно ясная картинка. Последний, кого Стоун хотел бы видеть рядом с собой, точно так же выставлен на обозрение публике. Состояние Павла немного лучше, чем Стоуна. Родная мать его точно бы узнала, а Стоуна вполне могла бы не узнать.
– Дэниел Стоун, – выдаёт Стоун.
– Дэниел, ты идиот.
Стоун в недоумении смотрит на Павла. Тот смотрит в пол. Отхаркивает кровь. Не зная, что ответить Стоун поворачивается. Режим выживания активирован. Стоун пытается сохранить остатки репутации. Общение со Зверем, пожалуй, хуже, чем общение с самим собой и тем более на глазах у всех.
"За что он тут?", – задаётся вопросом Стоун и сам же отвечает на свой вопрос, "драка с Брауном".
Нависает тишина. Стоун не может выбросить его из головы. Опять куча вопросов пробирается в его голову: " Зачем он полез в драку? Он пытался убить Брауна или защищал нас? Кто он? Павел другой. Он отличается от всех остальных. Единственный кто не боится Брауна и опять же он всё ещё жив. Как такое возможно? К нему одному девушки относятся по-другому. Он говорил с Луной. Каждый раз во время тихого часа из его камеры доносится грохот, после которого Сектор «Два» скандирует "Феникс". За эти две недели у Стоуна поднакопилось вопросов связанных со зверем. Даже безбилетники являются частью Мункейджа. Они пытаются выжить, они следуют правилам, но не он.
– Спасибо, за то, что вступился за нас, – говорит Стоун. Силы в шее поднакопились, чтобы опять поднять голову и посмотреть на соседа. – Он мог убить Бенуа.
– Твой друг всё равно умрёт, а ты умрёшь ещё раньше. Твоё тело вместе другим мусором отправят бороздить космос в белой капсуле, а на твоё место придёт другой кусок мяса.
"Неблагодарный ублюдок… Я спас тебе жизнь и это одна из причин, по которой я здесь вишу! Сукин сын…" – думает Стоун, но вслух произносит:
– А когда умрёшь ты?
Павел не отвечает. Оно и к лучшему. Стоун понимает, что не собирался с ним говорить. Несколько сотен осуждённых парней хоть и не слышат их разговора, но всё видят.
Ворота открываются. Пять охранников во главе с начальником Брауном появляются на площадке. Они идут кольцом, и в центре находится парень в форме заключённого. На голове мешок. Стоун пытается его разглядеть. Смотреть в правую сторону полу боком на Павла у него получалось, но левый глаз почти полностью закрыт отёком.
Браун по-привычному бодр, словно сидит на синтетике. Стоун молчит, а Павел и вовсе находится в своих мыслях. Его не особо интересовало происходящее, но как в зоне видимости появился Браун, Павел словно очнулся.
Охранники останавливаются в центре площадки прямо перед Стоуном.
– Заранее прошу прощения за то, что я нарушаю ваш законный Тихий час, – Браун обращается к заключённым. Стоун замечает на начальнике небольшой микрофон за ухом. Теперь понятно, как его голос передаётся на динамики.
Они все поднимаются с коек и подходят к решёткам. Слегка запоздало включается трансляция и звук во всём Мункейдже. Заметив, что трансляция налажена, Браун, улыбнувшись в камеру, продолжает: – Начну я с того, что объясню, почему эти два гражданина за моей спиной оказались на нашей доске позора. Заключённый номер один и заключённый номер триста три, Павел Самсуров и Дэниел Стоун соответственно. Вчера, во время Терок, сговорившись, они искусственно создали конфликт с клубом гладиаторов. Дракой они отвлекли внимание, как охраны, так и моё и во время этой шумихи был хладнокровно задушен сосед мистера Стоуна Хадир Кадер. Воспользовавшись случаем, Самсуров так же устроил покушение на меня, но как вы знаете, мне не привыкать и уж тем более не привыкать к агрессии со стороны этого зверя! – Браун указывает пальцем на Павла. Толпа гудит и кричит. – Я понимаю, понимаю ваше возмущение! Я так же понимаю, что не все из вас меня любят, но я абсолютно уверен в том, что вы все ненавидите заключённого номер один и на правах самого бесчестного преступника он три года назад стал первым заключённым Мункейджа, – Браун, жестами рук, успокаивает толпу. – Сегодня к нему прибавится ещё один ненавистник Мункейджа. Дэниел Стоун – друг покойного, человек, который провёл с Хадиром две недели и по свидетельству многих стал его близким другом. Дэниел Стоун, человек, которому доверился Хадир и в порыве доверия Хадир рассказал ему о том, что на Тёрках ему перепало большое дело и возможность открыть для себя все блага Мункейджа! Такова наша основная версия. Дэниел Стоун! – Браун кричит ещё громче, – человек предавший своего друга, человек попросивший Зверя убить Хадира и узнать или забрать, то, что досталось Хадиру! Самсуров сделал это, пока все мы все были отвлечены дракой, а затем, как ни в чём не бывало, он и сам стал её участником! – толпа забрасывает Стоуна и Павла оскорблениями. – Дэниел Стоун человек, не ценящий дружбу, не ценящий ваш труд, клубы и Тёрки, человек ищущий блага лишь для самого себя! Если Павел Самсуров – худший пример агрессивного поведения, то мистер Стоун худший пример лицемерного и омерзительного поведения! Поэтому они оба и здесь на доске позора! Перед вами! Это наказание со стороны руководства. Мы своё дело сделали и показали им наше отношение к таким поступкам, но они и дальше будут делить с вами стены нашего дома, делить с вами пищу и воздух. Следующее слово за вами, заключённые Мункейджа!
Толпа рычит ещё громче.
– Ладно, ладно, успокойтесь! У нас ещё одно важное событие. Быть может, вы забили, но сегодня наступил Чёрный день – день, когда устав колонии в принудительной форме требует, чтобы мы казнили одного из вас. Раз в месяц, не больше, не меньше.
– И зачем оно нужно?! Как вы оправдываете убийство? – врывается из-за спины Стоун.
– Перенаселение, триста третий. Я не могу допустить перенаселения Мункейджа, а ведь с Земли к нам всё присылают заключённых и присылают! Во многих камерах сейчас находится по четыре человека, и мы плавно приближаемся к своему максимуму, а что делать тогда? Мне придётся заселять новичков к Зверю и на утро выносить их трупы?! – смеётся Браун. Затем его улыбка до жути резко сменяется серьёзной гримасой. Он срывает мешок с головы заключённого. Стоун узнаёт вечно ворчавшего соседа с нижней койки.
– Гари!
Гарольд морщится от яркого света. Заплаканное лицо теперь выдаёт только смирение с неизбежной кончиной. Рот туго завязан тряпкой, но он и не пытается говорить.
– Если ты и дальше будешь меня перебивать, то составишь ему компанию! – рычит Браун и Стоун замолкает. – Гарольд Финч, порядковый номер двести пятьдесят три. Избран совершенно случайно и станет первой жертвой нового метода казни. – Браун вынимает из нагрудного кармана пластиковую фигуру вытянутой цилиндрической формы. Прозрачные стенки выдают ярко зелёную жидкость внутри. – Это капсула, но капсула не простая. В ней есть таймер, после активации которого, включается обратный отсчёт. Через полчаса капсула сама распадётся, высвобождая чудо-жидкость, моментально улетучивающуюся при взаимодействии с кислородом. При вдыхании она плавно парализует жертву и, по словам изобретателей этого вещества, вызывает в начале проблемы с дыханием, затем адское жжение в дыхательных путях, а затем… ну вы и сами понимаете. – Браун нажимает на капсулу и бросает под майку Гарольда. Тот в ужасе мычит. – Извините мистер Финч, назад дороги нет. – В обоих секторах гробовая тишина. Никто не пытается возразить. Они размышляют над очередным нововведением. – Подготовленный к казни заключённый, будет отбывать последние полчаса жизни в одиночке при полной изоляции. Ядовитые пары будут высосаны через вентиляцию, поэтому не волнуйтесь. Никто из вас не пострадает. – Браун кивком отдаёт команду охране и двое, грубо схватив Гарольда за подмышки, тащат на пятый этаж, в одну из трёх доступных изоляционных камер.
– Ну, что ж, на этом объявления закончены. Скоро вас всех отправят на обед. – Браун разворачивается и направляется к воротам. Звучит крик и за ним стук пятками по трубе. Браун, развернувшись, смотрит на Павла. Тот ещё раз просто кричит. Усмехнувшись, Браун разворачивается и уходит, но снова останавливается, когда слышит доносящийся крик с Сектора «Два» – “Феникс! Феникс! Феникс!”. Скривив лицо, Браун смотрит на инициатора ежедневной акции. Павел так же не отводит хищного взгляда от Брауна, затем начальник, увидев на экране трансляции себя, и происходящее вокруг резко разворачивается и покидает площадку.
Через трубу электричество бьёт по пальцам рук.
– Даже чёртова труба… – бурчит Стоун, – даже она под напряжением…
Поворачивается к Павлу. Тот, перетерпев боль, смотрит на камеру, где дожидается своей смерти Гарольд. Стоун осознаёт, что оба его соседа убиты, а против него настроена вся толпа. Отсчёт последних дней пошёл и теперь уж точно хлебные шарики не пригодятся. Целая камера зачищена. Хадир был убит вчера, Гарольд умрёт сейчас, а когда его очередь?
Теперь Стоун осознаёт, что он стал символом предательства, памятником подлости. Он надеется, что толпа простит его, учитывая то, через что ему пришлось пройти, но эти мысли быстро улетучиваются. Периодически оскорбления и угрозы вылетают из камер.
Новой волной электричество бьёт по Стоуну и Павлу. Через четверть часа ещё раз. Стоун кричит, но видя, что зверь сдерживается, тоже пытается. Безуспешно. Контролировать крик невозможно.
“Очень умно. Чтобы мы не уснули”, – думает Стоун и даже вытягивает улыбку и продолжает мыслить в позитивном ключе, – “Пожалуй, теперь общение с Павлом не особенно повлияет на мою репутацию. Умирать так с улыбкой”.
– Ты убил Хадира? – Стоун не знает, что из сказанного Брауном правда, но Павел вполне мог убить его соседа. Павел молчит. Стоун смотрит на него, но тот, кажется, уже уснул. – Эй! Ты убил Хадира?! – приступ гнева, а чего теперь боятся? Стоун напирает дальше, – Ты его убил?! Чёртов зверь!
Павел медленно открывает глаза, смотрит на Стоуна. Приступ страха охватывает триста третьего. Не перегнул ли он палку? Вспоминает о том, что они рядом, но туго привязаны к столбам. Особой уверенности это не придаёт. Быстро опускает взгляд.
– А ты просил кого-нибудь его убить?
– Нет. Браун врёт.
– Ты ответил на свой вопрос, а теперь заткнись. Через двенадцать минут твой друг умрёт. Думай об этом.
– "Этот парень редкостный подонок", – размышляет Стоун. Он пытается выбросить головы всё, что связанно с Гарольдом, но не может. Этот парень сейчас бегает по четырём углам карцера в ожидании смерти. От капсулы никак не избавиться, ведь помещение полностью заблокировано, да и тело тоже. Через некоторое время Стоун слышит худшее – судорожный стук в дверь карцера. Стоун молит бога, чтобы это скорее прекратилось, чтобы прекратились муки его соседа.
– Вот что ожидает тебя, – комментирует Павел, – и всех остальных. Смотри и слушай.
– Заткнись! – срывается Стоун. – Заткнись ублюдок! Заткнись! – Стоун ревёт. Не имея возможности вытереть слёзы руками, он пытается это сделать плечами. – Ты умрёшь раньше меня! Ты должен находиться там! Ты должен был подохнуть такой смертью, а не он!
– Я знаю, – спокойно отвечает Павел и отворачивается. – Сейчас ударит.
– Плевал я на… – начинает Стоун, но напряжение, бегущее по рукам, прерывает его возмущения. Опять кричит, не в силах это терпеть.
Сигнал. Двери открываются, заключённые выходят на обед. Стоуна в очередной раз поражает разряд, но он уже не чувствует ничего. Он не знает, сколько уже тут висит. Теперь ему понятна реакция Павла на электричество, тот вполне возможно висит здесь с утра и давно перестал чувствовать что-то.
Стоуну в лицо летит что-то деревянное. Он рывком открывает глаза. В ушах недавно появился гул. С трудом он разбирает ругательства, бросаемые в его адрес. В сторону Павла никто не решается кидаться, оскорблений вполне хватит, ведь закрытые его глаза не значат, что он спит, да и оковы не вечны. Павел скоро вернётся.