Ангельский факт #72
Если не стремишься попасть в Абаддон, сократи грехи.
Обливаясь потом, я бил кулаками и ногами по черной кожаной боксерской груше. Занимался этим с самого рассвета. Пока все члены моей команды спали, измотанные ночным наблюдением, я встретился с Довом в кишащей винилом круглосуточной закусочной, чтобы обсудить Найю. Он заявил, что она отличный кандидат и что зря я отказался от нее. Его слова побудили меня вернуться в спортзал еще более напряженным и взбешенным, чем до нашей встречи.
– Что у тебя на уме? Или скорее кто? – донесся до меня голос Ноа от двухстворчатого входа в домашний спортзал. – Может, некая чернокрылая неоперенная? – Друг издевался с того самого момента, когда я высадился в Чикагском потоке и мы вместе добрались до дома.
Я бросил на него укоризненный взгляд, чем только вызвал его улыбку.
– Ни разу не вспоминал о ней с тех пор, как уехал из Лондона. – Я зашипел, когда перо выпало из моих крыльев. Прекрасно, наследница серафима маячила у меня на уме, приклеившись, как дешевая переводная картинка. – Почему тебе обязательно нужно было рассказывать ей о нашей деятельности?
– Она загнала меня в угол, чувак. Смотрела на меня своими очень напряженными глазами. Напугала до чертиков.
Закатив на Ноа глаза, я набросился на грушу с кулаками.
– Она невысокая блондинка и краснеет сильнее, чем половозрелый подросток на церемонии вручения крыльев. Она может быть кем угодной, но устрашающей ее не назовешь.
– Все потому, что ты ничего не боишься.
– Чего бояться, когда ты бессмертен?
– Мы еще не бессмертны, Адам.
– Технически бессмертны. По крайней мере на ближайшие шесть лет.
Мы с Ноа получили кости крыльев в четырнадцать, с разницей ровно в месяц. К тому времени, как у него проросло третье розовое перо, у меня появилось первое черное, цвет которого шокировал всех, кроме отцов. Поскольку Найя обрела крылья за год до меня, они знали, чего ожидать. В конце концов, мы с ней оба родились от внебрачных связей.
– Во сколько вы с Галиной вернулись из морга прошлой ночью? – Ноа сложил свои пастельные крылья с золотыми кончиками. Пучки его пятисот с лишним перьев торчали вокруг плеч, обрамляя смуглое лицо, как та шапочка для душа, которую Галина достала из ванной наверху и надела в первую ночь нашего воссоединения.
Она пыталась компенсировать нервную энергию, исходящую от всех нас, и, хотя зрелище того, как она поглощает пиццу, надев на себя эту отвратительную вещицу, было забавным, оно мало помогло отвлечься от мыслей о серийном убийце.
– Поздно. – Половицы дома в стиле прерий скрипели под поролоновыми матами, как мой скелет во время последнего визита к мануальному терапевту. – Вы с Леви закончили составлять список чикагских Троек для Дова? – Моя кожа горела в тех местах, где потрескалась, заставляя сожалеть о том, что я не надел перчатки для спарринга, которые подарили мне отцы, огорченные постоянным видом моих разбитых костяшек.
– Закончим сегодня днем. Их много.
Я похлопал по груше, чтобы придать ей устойчивость.
– О каком количестве идет речь?
– Больше тысячи. После завтрака мы с Буном собирались отправиться в гильдию, чтобы завершить список, а затем прогнать его через новую программу Леви по перекрестной проверке.
Самый младший в нашей команде, пятнадцатилетний технический гений, сумел подключиться к отчетам ведущего следователя о первых трех убийствах и проанализировать все улики, дабы сузить круг неизвестных по возрасту и физическим характеристикам, чего не смог добиться даже наш вознесенный наставник с помощью своих чудесных небесных инструментов. Очевидно, система ранжирования в Элизиуме такая же простая, как и у нас.
– Преступник уже оставил «визитную карточку»? – Социопаты обычно жаждали признания и «подписывали» свои убийства.
– Кроме надрезов в форме слез и отрубленных… нижних частей? – Ноа вздрогнул, будто его причиндалы на кону. – Ты ждешь, что он подпишет свое имя кровью на месте преступления?
– Почему ты говоришь «он»?
– Ну может, и «она», но парни, которых убил преступник, огромны. – Ноа приподнял бровь, когда я подошел к фонтанчику с водой, чтобы попить. – Ты думаешь, мы имеем дело с серийной убийцей – женщиной?
– Возможно. В конце концов, у жертв отрублены члены.
Ноа тяжело вздохнул, затем сжал ладонью пах, вероятно чтобы напомнить себе, что все на месте.
Пока тяжелая кожаная боксерская груша раскачивалась, звеня цепью в тишине зала, я смял стаканчик и выбросил его в мусорное ведро.
– Ты упомянул завтрак. Я выбираю яйца. Омлет.
– Готовь яйца сам.
– Никто не делает их лучше тебя.
Ноа вздохнул, не в силах противостоять комплиментам по поводу его кулинарных навыков.
– Ладно.
– Приготовь побольше. – Я направился вверх по широкой лестнице, которая казалась вырезанной из цельного куска красного дерева. – Мне нужно подкрепиться, прежде чем пойду на встречу с моим грешником.
– Как ее зовут?
– Энтони.
Ноа вздрогнул, отчего задрожали золотистые кончики его перьев.
– Энтони? Ты выбрал грешника-мужчину?
– Ага. А что?
– А то, что ты никогда не выбирал мужчин.
Я пожал плечами.
– Самое время начать.
– Это не связано с Найей?
– Почему это должно быть связано?
– О чем вы двое болтаете в половину, во имя оперенья, десятого утра? – спросила Галина, громко зевая. Она стояла прямо перед дверью спальни, раскинув крылья и руки в стороны так, что искусно разорванная майка задралась, показав рельефный живот.
У русской девятнадцатилетней новенькой пресс лучше, чем у Ноа и Буна, вместе взятых. Возможно, потому, что она занималась спортом так же религиозно, как ортодоксальная еврейка, которую я исправил в прошлом году, отучив от посещения местного казино.
– Адам подписался на парня, – самодовольно заявил Ноа, будто он каким-то образом обыграл меня, поделившись новостями.
– Вот черт, – скривив губы, она сложила крылья. – Потянуло на эксперименты?
– Боже… Я не сплю со всеми своими грешниками.
– Позволю не согласиться, мистер Грешниколюб. – Галина покрутила бриллиантовую шпильку в носу.
– Ну, я не готов отвлекаться, пока мы не закроем это дело.
– Ты многое теряешь, дорогой. Дамы этого города восхитительны, особенно неприличные. – Галина щелкнула шеей.
– И это я еще Грешниколюб, – пробормотал я, исчезая в спальне и пинком закрывая дверь. На моей двуспальной кровати царил беспорядок. Я дважды взмахнул пледом, взбил подушки, а затем запихнул всю грязную одежду в сумку, с которой приехал из Лондона.
В доме стояла стиральная машина и сушилка, но ничто не сравнится с небесными корзинами, а поскольку Ноа собирался в гильдию, то мог закинуть туда мою одежду, сумку и все остальное.
Приняв горячий душ, во время которого изо всех сил старался выкинуть Найю из головы, я спустился на кухню, напоминавшую амбар, где все сделано из дерева, за исключением кухонных приборов и стеклянных светильников, и поднял свою сумку.
– Есть шанс, что ты сможешь закинуть мое белье в корзину гильдии, когда будешь там позже?
Ноа поднял глаза от теста, которое выкладывал на сковородку, затем кивнул в сторону двери, ведущей в гараж.
– Просто оставь ее там.
Сделав это, я занял место напротив Галины и положил в тарелку яичницу.
– Напомни, как ты нашла это место?
– Помогла одной женщине избавиться от продажного финансового консультанта, на которого я подписалась. Она почувствовала себя в долгу и одолжила мне свой второй дом на время, пока я в нем нуждаюсь. – Галина потягивала свой любимый напиток – зеленый чай. Как кто-то может пить то, что воняет грязными носками, – выше моего понимания.
Я изучал стеллажи, заставленные аккуратными стопками кулинарных книг, которые явно стояли там для украшения, учитывая, насколько безупречно они все выглядели.
– Она ведь не заглянет в гости?
– Нет. Она путешествует по Таити на своей яхте.
– Звучит неплохо. Мне следовало подписаться на нее. – Ноа поставил тарелку с блинами на стол, вырезанный из огромного ствола.
– Ты все еще можешь, – заметил я.
Ноа покачал головой.
– Перестань пытаться избавиться от меня.
Иногда мне действительно хотелось, чтобы он все бросил, но парень упрям.
– Происходящее может принять опасный поворот. Мы имеем дело с серийным убийцей, который неравнодушен к высоким мужчинам с коротко стриженными волосами. Не хотелось бы, чтобы кто-то вырезал слезы на твоих прекрасных скулах или отрезал твои фамильные драгоценности.
– Высокие человеческие мужчины, которые носили короткие стрижки еще в колледже. Не говоря уже о том, что всем им за тридцать. – Он помешивал что-то в большой кастрюле. По запаху я догадался, что там жареная фасоль. – Кроме того, мне нравится моя новая кухня.
– А мне нравишься ты на новой кухне. Такой домашний и милый. – Галина подула на чай, посылая в мою сторону гадкие травяные пары. – Мы должны купить ему фартук. Чтобы были оборочки. Может, даже немного кружева. И обязательно розовый, в тон его крыльям.
За язвительность в нее прилетела полоска бекона.
Галина зашипела.
– Как низко, Ноа. Нападать на вегана продуктами животного происхождения. Я удивлена, что ты не потерял одно из своих милых перышек за атаку.
Ноа сжал пальцы в кулак и щелкнул запястьем в сторону Галины – жест, демонстрирующий непристойность, напоминавший поднятый указательный палец Найи.
Нет.
Никаких мыслей о Найе.
Я съел яичницу, затем нанизал на шпажку несколько блинчиков и полил их кленовым сиропом.
Галина поставила одну согнутую ногу на скамейку, чтобы опереться рукой на колено.
– Ты только что подсластил блины? Мне казалось, ты ненавидишь сладкое.
Так и есть. Я не любил сладкую еду. Сладких людей. Сладкие запахи. Все, что наверняка обожала Найя. Я сжал виски. Черт побери, ведь надеялся перестать о ней думать, а не наоборот.
Обжигающий укол заставил мои лопатки сжаться.
Галина проследила за падением черного пера.
– Что за гнилое настроение?
– Он весь на взводе из-за Найи, – объяснил Ноа.
Я вытер липкий рот уголком салфетки.
– Нет. – Упало еще одно перо. Зарычав, я встал, схватил свою тарелку и поставил ее в раковину. – Я ухожу на встречу с грешником, но вернусь к ужину. Все еще планируешь столкнуться со старшим следователем, Джи?
Она кивнула.
– Я запомнила его маршрут. – Она постучала себя по виску, вставая и огибая стол. – Давай посмотрим, чем занимался Адам, когда заработал это перо.
У Галины страсть к подбиранию случайных перьев и просмотру воспоминаний, заложенных в стержнях. В детстве она ходила по своей гильдии, подбирая перышки, чтобы собрать сведения о своих товарищах по гильдии. Ее страсть к накоплению информации помогла ей стать отличным профайлером и занозой в моей заднице, потому что она узнала обо мне слишком много с тех пор, как Дов направил ее в Бангкок восемнадцать месяцев назад, дабы присоединиться к моей команде из двух человек. Хотя я старался не впутывать Ноа, он сам вмешался, потому что… имел проблемы с привязанностью.
В прошлом году к нашей скромной команде присоединились братья из Голландии, истинные неоперенные, Леви и Бун. Сначала Леви, который стал предан мне после того, как мы взялись исправлять двух грешников из одной семьи в Амстердаме, в первый год его путешествий по миру. Его грешница оказалась не очень покладистой, пока мы с ней не обсудили ее пристрастие к запрещенным веществам и то, как она их финансирует средствами из кошельков родителей. Тогда она стала податливой.
С Буном я познакомился пару недель спустя, когда тот разыскал меня, чтобы выразить благодарность за помощь его младшему брату.
Как получилось, что они стали хранителями? Оказалось, что Леви – тот еще проныра. Он поймал меня, когда я обсуждал с Довом по телефону банду мотоциклистов, которую я пытался прижать. Парню стало любопытно, он покопался и в итоге раскрыл мое дело. Затем начал шантажировать меня, чтобы я принял его в команду. За шантаж он потерял перо, но заслужил свое место. А потом он ошеломил меня, пригласив к нам Буна.
Я не испытывал радости.
И до сих пор не испытываю.
Дов напомнил мне, что необходимо расширять команду, но он не только вознесенный, но еще и чистейший истинный, а значит, имел больше привилегий, чем гибриды-неоперенные.
Когда я вышел в яркий чикагский день, входная дверь дома распахнулась, и раскрасневшийся Леви, который, казалось, за ночь приобрел дополнительные три дюйма благодаря удару головой об изголовье, выскочил наружу, балансируя планшетом на раскрытых ладонях.
– Адам, постой! – Он дышал тяжелее, чем те двое мускулистых русских, что гнались за нами по десяти лестничным пролетам с заряженными автоматами в Москве. – Ты должен это… увидеть! – Хотя все то время, которое он проводил перед экранами, приносило много пользы, ему серьезно нужно заняться кардио.
Я вернулся, подходя к Леви.
– Мне удалось обнаружить связь… между… жертвами.
Мой взгляд переместился с его пухлых щек на веснушчатое лицо девочки-подростка с пронзительными голубыми глазами.
– Кто это?
– Фелисити Голд. Покончила жизнь самоубийством… двенадцать лет назад… в пятнадцатилетнем возрасте.
Самоубийство…
Самоубийство означало, что малахим не собрал ее душу.
Самоубийство означало настоящую смерть – не только тела, но и души.
Я не отводил взгляда от этих сверкающих голубых глаз, полных жизни, оборвавшейся навеки.
– Что подтолкнуло ее к самоубийству?
Леви поморщился.
– Ее изнасиловали.
– Мужчины, которых убили?
– Да.
Хотя я стоял под ярким солнечным светом, по спине пробежал холодок, распространившись по всему телу. Значит, мы имели дело не с аморальным убийцей. Мы столкнулись с тем, кто жаждет мести.
Перед глазами мелькнули изуродованные тела трех мужчин. То, что раньше вызывало жалость, теперь вызывало лишь отвращение. Как мой народ мог позволить людям избегать наказания за изнасилование? Как они могли допустить, чтобы невинные гнили, а преступники процветали? Как могли ишимы вверять судьбы душ весам, выверенным еще в античности?
Мои крылья задрожали, напоминая мне не критиковать систему, но, ангелы, я в такой ярости. Может, мне все-таки стоило взять Найю в нашу команду? Возможно, если бы дочь серафима примкнула к нам, я бы смог убедить Дова ввести Ашера в нашу тайную организацию. Под руководством и защитой одного из Семи мы смогли бы направить всю энергию на охрану людей, а не нашего секрета.
Во мне бурлила злость.
– Это все меняет.
Мне плевать, что преступники, вероятно, набрали огромный балл за свой мерзкий поступок, они подтолкнули девушку к последнему шагу, и, в свою очередь, к последнему вздоху ее души. Не говоря уже о том, что счет первых трех жертв был двузначным, что означало: их душам позволят вернуться на земную карусель.
– Сколько мужчин ее изнасиловали?
– В отчете, посмертно поданном родителями Фелисити, говорится о шести.
– Имена названы?
– У двух – да. Четверо – неизвестные. Трое, которых убили, не были названы.
Итак, наш преступник знает личность каждого насильника…
Бун, Ноа и Галина появились позади Леви, их лица выражали разную степень мрачности.
Бун провел рукой по каштановым волосам длиной до плеч, все еще спутанным после сна.
– Полагаю, наше расследование провалилось и мы все разойдемся каждый своей дорогой? – Его непоколебимое разочарование отразилось в выражениях остальных.
– Нет, – сказал я.
Карие глаза Буна расширились.
– Ты хочешь, чтобы мы продолжали копать?
Я кивнул.
– Но мы меняем сторону. Достань мне семейное древо Фелисити Голд. Ищем кровного родственника, который был ребенком во время ее самоубийства.
Ноа склонил голову набок.
– Ребенком?
– Потому что убийства происходят спустя более десяти лет после преступления, – ответила Галина, будучи всегда на одной волне со мной.
Ноа выпрямился.
– Взрослый тоже мог выждать десять лет. Взять время на планирование.
– Ты прав, – согласился я.
Он моргнул.
– Я… правда?
– Мы не должны упускать из виду старших родственников, хотя я все еще думаю, что более вероятно, что наш субъект молод. Нам также нужно выяснить, с кем дружила Фелисити на момент смерти. А затем пропустить все имена через голоранкер и проверить, нет ли всплеска показателей. Так сможем установить личность нашего убийцы-мстителя.
– Что будем делать, когда узнаем его или ее личность? – Солнце отразилось от украшений на лице Галины.
– Мы найдем нашего мстителя и поможем ему завершить работу.
Бун охнул.
– Дов никогда не поддержит этот план.
Галина, которая перебирала маленькие колечки, продетые в ухо, замерла.
– Бун прав. Умышленное убийство будет стоить нам крыльев.
– Никто никого не убивает. Мы просто прикроем задницу нашего субъекта, пока он не закончит. А потом один из нас подпишется на него, чтобы помочь искупить грех, дабы его душа не погибла, как у Фелисити Голд.
– Дову не понравится… – У Буна хватило ума замолчать.
– Дов назначил меня главным в этой команде. Если вы недовольны тем, как я веду дела, то можете уйти.
Все они остались.