Смотрящий «русской» камеры бухарский еврей Гриша принял Невструева радушно. Со снисходительной улыбкой выслушал его историю.
– Ты здесь по недоразумению, брат, – резюмировал он с легким азиатским акцентом. – Если твоя жена на суде покажет, что сама порезалась, тебя сразу отпустят. Ну а если нет, на полгода присядешь минимум.
– Тебе еще повезло, – заметил один из сокамерников с живым лицом и модной прической. – Может быть, полицейские и жену твою, и тебя спасли. Я вот, например, от синьки совсем дурной делаюсь. Могу и зашибить кого ненароком. Потому и не пью. Почти.
На что бухарский без особой злобы поинтересовался:
– Что это ты, Артист, за мусоро́в впрягаешься?
Невструев на всякий случай заступился:
– А ведь он прав, в натуре. Всякое могло быть.
Откуда только слова такие в лексиконе недавнего доктора взялось – «в натуре»? Видимо, блатная романтика, как любому родившемуся и выросшему в России, через многочисленные книги и кинофильмы о местах заключения и урках, и просто через наблюдения за живыми людьми, проникла в сознание, въелась в подкорку и, оказавшись в подходящих условиях, полезла в его активный словарь.
Гриша спорить не стал.
– Я тебе одно скажу: если бы ты был местный, они бы тебя не тронули и извинились бы еще за причиненное беспокойство.
– Да конечно, – усмехнулся Артист. – Мало местных, что ли, за домашнее насилие сидят?
– Не мало, но должно бы гораздо больше, – урезонил его бухарский.
Сам Гриша совершил проступок посерьезней, чем домашнее насилие. В поисках денег на дозу тяжелых наркотиков заприметил он сувенирный магазинчик, в который продавец, когда выходил по нужде, не запирал дверь, а отсутствовал минимум минуты три. Улучив момент, Гриша проник внутрь, дернул деньги из кассы, а когда выходил, навстречу ему попалась бабка, у которой на шее висела массивная золотая цепь. Будучи на кураже, он и цепь ту тоже дернул. Скачок вышел фартовый, но не учел Григорий, что магазинная камера оказалась-таки не муляжом. Приняли его тем же вечером. Тепленького и поправленного забрали прямо из дома.
Теперь он ждал суда, надеялся получить года три. Смотрящему было разрешено иметь телефон, он звонил своей девушке и просил дождаться.
За время, проведенное в СИЗО, Гриша «перегнулся», хотя мог, по его словам, и за решеткой раздобыть кайф. В общем встал на путь исправления.
Смотрящий был щедр. Когда приносили тюремную еду, доставал из своей тумбочки какие-нибудь консервы и делил на всех. Предлагал Невструеву свой телефон, чтобы позвонить жене, но тот отказался.
«Артист», как его прозвал Гриша (Невструеву смотрящий, кстати, также не особенно креативно, чисто по профессиональной принадлежности, дал кличку «Доктор»), он же Аркадий, обладал удивительной историей попадания за решетку. Он ограбил банк. Такая разновидность криминального заработка сама по себе вызывает уважение, но в его случае особое уважение заслуживал способ, который Аркадий придумал для грабежа. Профессиональный актер, окончивший в России престижный театральный вуз, в Израиле не нашел себе работы: русскоязычных вакансий для лицедеев в этой стране не так много и все они оказались заняты, а на иврите он говорил недостаточно хорошо, чтобы представлять на подмостках наравне с аборигенами. На завод он идти не хотел, так как обладал редким актерским даром. Когда закончилась его корзина абсорбции, а также накопления, привезенные с собой, Аркадий на последние деньги накупил пластического грима и спецэффектов и сделал себе маску вампира.
В строгом черном костюме и с упырским ликом он пришел в небольшое банковское отделение, в котором не было охранника, выхватил из очереди в кассу эффектную блондинку и у всех на глазах длиннющими клыками прокусил ей шею. Хлынула кровь, блондинка без чувств рухнула на пол. Кровь, конечно же, была бутафорская, а блондинка подставная – тоже безработная актриса, с которой Аркадий познакомился на одном из кастингов. Отыграли они эту сцену идеально: публика находилась под впечатлением, кое-кто даже упал в обморок. У одного из зрителей оказался пистолет, что не редкость на Святой Земле, и он навел его на монстра. На что вампир заявил, что если пули не серебряные, то обладатель оружия жестоко пожалеет о том, что родился на свет. Произнесено это было на иврите со славянским акцентом, но так убедительно, что «герой» положил свой бесполезный пистолет на пол. Кассирша выдала наличность без колебаний. Однако подельница заигралась в мертвую и упустила момент, когда под шумок нужно было улизнуть с места преступления, ее задержали доброхоты, которые попытались оказать ей первую помощь и обнаружили, что шея у нее абсолютно целая, а «кровь» пахнет какой-то химией. Она сдала своего подельника с потрохами, и того взяли в ресторане, где он ожидал ее, чтобы отпраздновать и поделиться добычей.
На втором этаже тюрьмы для выгула заключенных использовался балкон, как специально выходящий на тот самый ТРЦ «Панорама», в котором Невструев совсем недавно работал. «Я охранял, теперь меня охраняют, – усмехнулся про себя Александр. – Воистину пути господни неисповедимы. А еще от тюрьмы и от сумы не зарекайся… Как все-таки забавно и странно, насколько непредсказуема бывает судьба подчас. Работаешь такой фрезеровщиком, например, весь такой властелин металла, а тут, херак! – и палец в станок затянуло. И ничего не предвещало беды, и вроде бы трезвый. Еще секунду назад палец был на месте, а теперь его как через мясорубку провернуло и восстановлению он не подлежит. Обидно… Или еще хуже. Вот идешь здоровый и бодрый по улице, и мир тебе улыбается… а тут раз! и самосвал тебя переехал. Насмерть. Тем более обидно. А, впрочем, все это уже было: про пролитое масло и про трамвай – ничего нового уже не придумать. И вывод какой из этого всего, непонятно…»
Смотрящий любил поразглагольствовать о тюремных порядках и воровских законах. Как-то Александр спросил у него:
– А ты как думаешь, Гриша? Воры в законе булки себе раздвигают на досмотре, когда в какой-нибудь централ заезжают?
– Ну тогда сразу в петушарню, минуя пики точеные, – предположил Артист.
– Одного грузинского вора́ в России переодеться в тюремное заставляли. Он отказался, так его до смерти вертухаи забили, – проникновенно поведал Гриша.
За подобными разговорами и форсированным сном прошел остаток пятницы и вся суббота. Александр пытался представить, как в худшем случае проведет месяцы в подобных условиях. Тоскливо, конечно, но ничего смертельного. Понял, что это можно пережить и остаток жизни посвятить тому, чтобы больше так не попадаться.
В воскресенье с утра Гришу увезли в суд. Он вернулся ближе к вечеру грустный. Лег лицом к стене и часа три не отвечал на вопросы. Потом отошел немного и поведал, что, вопреки его ожиданиям и заверениям бесплатного адвоката, дали ему семь с половиной лет. У бабки, с которой он сдернул цепочку, оказались повреждены шейные позвонки.
Он позвонил своей девушке и сказал, чтоб она его не ждала.
Невструева ни на какие следственные действия не возили, весь день он терзался муками неизвестности.
– Значит, ничего на тебя нет, – утешил его Артист. —Жену твою, наверное, сегодня опрашивают. А завтра саого в суд повезут. Слушай, я-то точно отсюда долго не выйду. Может, тебе пригодится?
И рассказал, что незадолго до того, как сесть, напал в соцсетях на объявление от конторы под названием Golden Key, в котором говорилось о развитии творческих способностей с помощью некой технологии гипносна. Им в качестве подопытных нужны добровольцы. Артист не особенно вник в суть, но, будучи человеком, расположенным ко всяческим экспериментам, особенно в творческой сфере, позвонил по телефону, указанному в объявлении.
– Я записался на завтра в пять вечера. Вот адрес, – он передал Александру бумажку. – Думаю, ты после суда успеешь. Сходи, скажи, что вместо меня пришел, даст бог, тебе это поможет.
(Накануне вечером в порыве откровенности Александр рассказал сокамерникам о своих писательских потугах).