Может, потому, что фамилия его начиналась с отрицательной частицы «не», к своим сорока с хвостиком Невструев еще не успел смириться с тем, что всю жизнь будет неудачником. И это несмотря на все предпосылки, коих было предостаточно. Для него все еще были актуальны рассуждения на тему: «Ну не может же так случиться, что у меня никогда не будет ни спорткара, ни яхты, ни виллы с бассейном на берегу моря». То, что в столь почтенном возрасте он оказался рядовым охранником в торговом центре, Александр расценивал вовсе не как катастрофу, а как переход на новый уровень развития, как возможность наконец стать писателем.
В четырнадцать Саша за три дня проглотил «Мастера и Маргариту». Прочитав последние слова романа, он какое-то время сидел в оцепенении. Потом закрыл книгу, выключил свет и подошел к окну. Была зима и поздний вечер. В совершенно черном небе сияли звезды. Мальчик смотрел на них долго, пока они не расплылись в его повлажневших от умиления глазах. «Господи, как же здорово!» – подумал он и рассмеялся негромко. Потом смахнул слезы и навсегда захотел писать добрые и мудрые книги.
После этого долго еще даже не пытался ничего творить, понимая, что сначала необходимо познать жизнь и понять людей. Вдохновленный многочисленными примерами докторов-писателей, Александр решил получить медицинское образование. Изучить устройство основного предмета его интереса – Homo Sapiens. Разобраться в физиологии высшей нервной деятельности. К тому же врачебная специальность подразумевала постоянное общение с самыми разными людьми и, как следствие, максимально быстрое пополнение багажа жизненного опыта.
Он прилежно учился, потом также работал и продвигался по карьерной лестнице. На двери его кабинета в психоневрологическом диспансере крупного областного центра появилась табличка «Зав. отделением А.Н. Невструев». Однако он не отдавал медицине всю душу. Наблюдал за собой как будто со стороны. Наконец осторожно начал переносить свои наблюдения в тексты.
К сорока годам у Невструева накопилось рассказов на два тоненьких сборника: один обычной прозы, другой – фантастической. Он издал их на бумаге за свой счет и выложил в электронном виде на продажу в Интернете. Его даже приняли в местный союз писателей. Кроме того, появился очень скромный, но постоянный дополнительный доход, который он тратил на то, чтобы сводить жену куда-нибудь раз в месяц. В эти дни он ощущал себя настоящим писателем, даже если приходилось при оплате ресторанного счета добавлять из основной зарплаты. Все остальное время он мечтал о том, как напишет некую «большую книгу», которая прославит его и сделает финансово независимым. Короткие истории издательства не интересовали, нужны были целостные произведения объемом не меньше восьми авторских листов, да и в Интернете повести, а тем более романы продавались гораздо лучше новелл.
Александр уже давно чувствовал себя готовым к написанию чего-то грандиозного, и лишь работа, поглощающая всю энергию, была помехой. После дня, проведенного в психиатрической лечебнице, писать абсолютно не хотелось. Рутинные действия: обходы, процедуры, заполнение бесконечных бланков от руки и в компьютере, общение с неадекватными пациентами и часто с такими же коллегами – не оставляли места полету фантазии ни во время рабочего дня, ни после его окончания. После трудового дня сил хватало только на то, чтобы завалиться на диван и посмотреть какой-нибудь фильм или развлекательное видео. Последние несколько лет он уже даже не читал книг, слушал их в аудиоформате по дороге в психушку и обратно домой. Выходные тоже были довольно однообразными: в пятницу – посиделки с друзьями, сопровождаемые обильными возлияниями, в субботу – борьба с алкогольной интоксикацией. Для литературных экзерси́сов оставалось лишь воскресенье. Романы так не пишутся. Но работу он бросить не мог по очевидным материальным причинам.
Невструев чувствовал, что драгоценное время бездарно уходит – в конце концов это стало его экзистенциальной трагедией.
И тут сама жизнь подсказала ему выход из замкнутого круга.
Первым обстоятельством явилось то, что девичья фамилия его тещи была Коган, что означало принадлежность ее рода к самому привилегированному колену еврейского народа. Жена Невструева Анна рассказала ему об этом на втором году семейной жизни и предложила уехать в Израиль. Тогда Александр положительных перспектив такого поступка не разглядел и с негодованием отказался.
Анна оставила этот разговор на долгие десять лет, чтобы вернуться к нему с началом спецоперации в феврале двадцать второго года, которая и стала обстоятельством номер два.
– Ты же не хочешь, чтобы тебя забрали воевать в Украину?
– Не в Украину, а на Украину. Да кому я нужен? Я уже старый, – не очень уверенно возразил Невструев.
– Прежде всего ты офицер медицинской службы в запасе. И не такой уж старый.
Он был старше супруги на восемь лет. Когда они познакомились в 2010 году, Анна училась на третьем курсе филфака, а Александр уже окончил институт и два года работал доктором. Ко времени начала СВО ему исполнилось ровно сорок лет.
– Ну и схожу, если что, мне же не с автоматом бегать… Опыта наберусь бесценного для писателя. Денег заодно заработаю, там хорошо платят.
– Симонов хренов… а по совместительству солдат удачи, – насмешливо произнесла жена. – Но почему в этой сумасшедшей ситуации обязательно занимать чью-то сторону? Вот представь себе такой случай: в твоем отделении пограничных состояний подрались два пациента. Санитар должен их разнимать или поддержать того, кто ему по генетике ближе?
Александр улыбнулся.
– Я понимаю, куда ты клонишь, но ты слишком все упрощаешь…
Она не дала ему закончить.
– Тогда подумай о том, что в Израиле ты наконец напишешь свою первую большую книгу. Полгода мы будем получать подъемные от государства, все это время вместо работы сможешь спокойно заниматься творчеством.
Этот аргумент сразил Невструева наповал.
Или из-за войны процедура репатриации упростилась, или каким-то образом сказалась принадлежность предков Анны к элите еврейского народа, но уехать им удалось очень быстро.
По приезде сразу получили израильское гражданство. Однако планам на творческий отпуск не суждено было сбыться. Денег, вырученных от продажи приличной трехкомнатной квартиры в центре российского города-миллионника, хватило лишь на первый взнос в ипотеку за захудалую студию с одной спальней в Холоне – городе-спутнике Тель-Авива и на десятилетнюю Мазду. Пособие для новых граждан – так называемая «корзина абсорбции» – уходило на пропитание и коммуналку. На ежемесячные ипотечные выплаты и прочие нужды его не хватало.
Александр сам завел разговор о необходимости работы. Тогда Анна предложила следующий вариант:
– Давай тогда так. Ты пока поработаешь, а я закончу ульпан1 и курсы для риелторов, – (в России последние несколько лет она работала секретарем в агентстве недвижимости, в Израиле решила двигаться дальше по этой же теме и заняться непосредственно продажами). – Потом я пойду работать, а ты учить язык и подтверждать свой диплом. И параллельно писать. Ты же сможешь учиться и писать одновременно?
– Наверное.
Целый год Александр тяжело работал. Особенно вторые полгода, когда корзина уже кончилась. Недавнему врачу высшей категории пришлось вкалывать разнорабочим. Ни о каком писательстве речи быть не могло. Он страшно уставал физически, но еще страшнее морально. Досуг скатился к пиву и сериалам.
Поначалу Невструев старался не унывать и оправдывал этот период жизни форсированным накоплением необычного и совершенно недоступного ранее опыта. Что за биография была у него до сих пор? Учился, потом работал по специальности. Скукота. То ли дело приобщиться к правде жизни через мозолистые рукопожатия с новыми интересными людьми.
Однако люди, которых ему довелось повстречать на заводе, надежд не оправдали. Интересных персонажей Невструев не повстречал. И сама работа на заводе не стала для него откровением. Ничего особенно интересного он не узнал. То, что рабочих на капиталистических предприятиях за людей не считают и постоянно унижают, новостью для него не стало – это можно было легко себе представить и без практического личного участия. В итоге Александр, имя которого редуцировалось до Алекса, возненавидел всех. Пролетариев, которые позволяют на себе ездить и ничего большего на самом деле не заслуживают. Начальство разных уровней – людишек гнусных и подлых, которые, продав душу дьяволу, не иначе, вырвались из низов и всеми силами подтверждают истину, что самые жестокие надсмотрщики получаются из бывших рабов. Владельцев предприятий, мнящих себя небожителями, а остальных лишь прахом у своих ног.
Анна тем временем подучила иврит, да так, что могла делать вид, как будто изъясняется на нем свободно. Филолог по образованию, она легко освоила немудреную ивритскую грамматику и каждый день форсированно наращивала словарный запас. Курсы риелторов также окончила очень успешно, все время обучения подавая надежды, и ее взяли на стажировку в крупное тель-авивское агентство недвижимости.
– Ну что, дорогой, теперь твоя очередь, – заявила Анна в один прекрасный день. – Увольняйся со своего завода и дуй в ульпан! А то за год только названия инструментов выучил.
Они сидели за столиком в ресторане, куда отвела его жена по случаю заключения ее первой сделки.
– Послушай… – Александр был очень серьезен. – Ты помнишь, что я согласился сюда ехать, чтобы полгода спокойно писать, а потом из этого ничего не получилось?
– Я ценю твой подвиг, – она взяла его руку со стола и крепко сжала. – И очень тебе благодарна. Можешь прямо сегодня получить с меня часть долга.
– Это обязательно, но сейчас не об этом. Как бы тебе это объяснить?.. – он поколебался немного. – Я не хочу учить иврит.
Анна еще продолжала улыбаться по инерции, но брови у нее недоуменно поползли вверх.
– Но без языка ты не сможешь подтвердить свою врачебную квалификацию.
– А я не хочу ее подтверждать.
– Ты шутишь? – ее улыбка стала жалкой.
– Вовсе нет.
– А чего же ты хочешь, Невструев?
– Я хочу пойти работать куда-нибудь в охрану. Чтобы сидеть спокойно на посту и писать книгу. Денег будет, конечно, меньше, чем на заводе, но, пока ты не вышла на стабильный доход, они нам не помешают.
– Ясно, – Анна снова расцвела, – ты беспокоишься, что моей зарплаты не хватит. Я понимаю. Но это ты зря. Я на этой сделке, кстати, восемь тысяч заработаю, плюс оклад, в итоге больше твоей зарплаты на заводе в этом месяце выйдет.
– Поздравляю.
Александр звякнул своим бокалом о бокал жены.
– Давай тогда так. Я все придумала, – по-деловому зачастила она. – Поработай пока в охране. Посмотрим пару месяцев, как у меня пойдет. Если денег будет нормально, а я в этом практически уверена, пойдешь язык учить. Чтобы диплом врача тут подтвердить, иврит почти в совершенстве знать надо.
Александр заговорил громко и твердо:
– Не хватит мне пары месяцев! И не хочу я знать иврит в совершенстве. Для работы охранника мне уже достаточно. И вообще, я русский писатель, зачем мне этот мертвый язык?
– Тише, прошу тебя. Какая тебе разница: учиться или охранником работать? Днем учись, вечером пиши свою книгу.
– Да не смогу я так. Я себя знаю. На учебу вся умственная энергия уходить будет.
– А работая охранником, значит, сможешь?
– Смогу.
Лицо у Анны стало такое, как будто она сейчас расплачется.
– Послушай, дай же мне написать только одну книгу! – Взмолился Александр. – Всего лишь одну. Если она не выстрелит, клянусь, пойду квалификацию подтверждать и язык этот долбаный учить!
– Тише. Люди уже смотрят, – шикнула она. – Что значит «выстрелит»? Что, мы тогда сразу разбогатеем? Ты же понимаешь, что так не бывает.
– Там видно будет.
Анна подумала.
– Хорошо. Полгода. Идет?
– Идет!
Супруги подняли бокалы, скрепляя новый договор.