Сон медленно отступал. Вита лежала, не открывая глаз, ждала, когда Филипп ее обнимет и прошепчет: «Доброе утро, девочка».
Она привыкла просыпаться в его объятиях, но внезапно поняла, что в постели одна. Из спальни Тима и Любы доносился тихий смех. Ей тоже пора вставать, кормить Тему. Грудь налилась и ныла.
В особняке царила суета. Гости, оставшиеся на ночь, спускались к завтраку. Пока Вита дошла до детской, ей раз пять пришлось пожелать доброго утра и натянуть на губы приветливую улыбку, а самой было неспокойно от плохого предчувствия. Не мог Филипп наутро после первой брачной ночи просто бросить ее, что-то случилось. Воображение рисовало картины одна страшнее другой. Она не спрашивала его о делах, не касавшихся строек и «Пандемониума». Все, что относилось к теневому бизнесу, было под запретом, но иногда ей хотелось спросить.
Однажды Филипп приехал поздно ночью, она еще не спала. Ребенок отчаянно пинался у нее в животе, будто танцевал под музыку, которую слышал только он.
Подъехала машина, открылась и закрылась входная дверь. Вита ждала, что Филипп поднимется в спальню, но его все не было. Она спустилась на первый этаж, Филипп сидел в гостиной с бокалом кальвадоса в руке и смотрел в одну точку, на его светло-сером костюме багровели кровавые пятна. В раскрытом вороте рубашки виднелся бронежилет. Филипп моргнул, отпил кальвадоса, заметил ее.
– Ты чего не спишь?
– Ребенок волнуется, – ответила Вита, словно не заметила кровавых пятен.
Филипп поставил бокал на журнальный столик, встал, подошел к ней, положил руки на живот, оставив на пижаме багровые отпечатки. Малыш почувствовал прикосновение отца и затих.
– Сына Артемом назовем, – сказал Филипп, – он мне сегодня… он мне жизнь спас.
Вита помнила рыжеволосого парнишку-телохранителя, месяца два только работавшего на Филиппа.
Она накрыла ладони Филиппа своими, пальцы стали липкими от крови.
– Хорошее имя. Идем в кровать.
Филипп моргнул, заметил, что испачкал ее, отдернул руки и сжал кулаки.
– Ты иди, я еще посижу. Мне надо… подумать…
Вита ни о чем не спросила, но не ушла, села рядом с ним и прильнула к груди.
– Смотри, кто это у нас? – Софья приподняла младенца на руках. – Мама, да? Мама.
– Доброе утро! – сказала Вита, на этот раз искренне. – Пора кушать, маленький, проголодался?
Она села в кресло, приняла малыша у Софьи, освободила налитую грудь.
– Ай! – удивленно вскрикнула Вита, когда Тема жадно впился в сосок. – Ночь нормально прошла? Не кричал?
Софья отошла к пеленальному столику, усмехнулась:
– Спал как младенец.
– Ты не видела Филиппа?
– Он уехал еще до рассвета.
Вита нахмурилась, вспомнив, чем вчера, вернее, уже сегодня у них все закончилось. Нехорошее предчувствие только усилилось.
– Так, ты не переживай, а то он почувствует. Уже глазенки испуганно таращит.
Вита посмотрела на сына, увлеченно чмокающего губками, глазенки и впрямь были широко раскрыты. Надо успокоиться, взять себя в руки.
– О, вот и папаша.
Филипп стоял на пороге детской и смотрел на нее.
– Ты завтракала? – спросил он как ни в чем не бывало.
– Нет, сначала Тему покормить хотела.
– Тогда жду тебя внизу. Гостей выпровожу, и позавтракаем вдвоем, по-семейному, – Филипп усмехнулся. – Черт, не верю, что у меня семья есть.
Вита улыбнулась. В мягком утреннем свете, с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами, в приспущенном с плеча платье и с младенцем у груди она была невыносимо прекрасна. Филиппа будто резанули ножом по сердцу, не имел он права на нее даже смотреть, не то что женой называть. Самый чистый и светлый образ – мать, кормящая ребенка, и не ему, Дьяволу, им любоваться. Все в комнате казалось таким правильным, нужным: и свет, искрящийся в волосах Виты, и младенец у нее на руках. И лишь он – лишний.
Филипп провел ладонью по волосам, прогоняя дурные мысли.
– Помочь тебе подарки разобрать после завтрака?
Вита удивленно взмахнула ресницами. Филипп усмехнулся. Да уж, не Дьяволу такие предложения делать.
– Да, – ответила она и подняла Темку, положив на плечо, чтобы срыгнул, беззастенчиво оставив грудь открытой. Такая естественная и правильная в своей непосредственности, что Филипп со всей ясностью осознал, если с ними что-нибудь случится, ему останется только пулю себе в лоб пустить.
– Девятнадцатый век, Франция, – прокомментировала Вита, вертя в руках полупрозрачную вазу с рисунком слона, балансировавшего на шаре, – мне кажется, или нам ее переподарили?
Филипп хохотнул:
– Можем тоже переподарить, если не нравится.
Они сидели среди коробок и разорванных упаковок, клочки разноцветной бумаги устилали пол.
– Не нравится. – Вита передала вазу горничной, приносившей все новые коробки и уносившей уже распакованные безделушки.
– Так, а вот за этот подарок кто-то получит по заднице. – Филипп достал из плоского прямоугольного футляра изумрудное колье. – Не люблю изумруды. А! Это не мне. «Самой прекрасной из невест», – прочитал он карточку, приложенную к подарку. – Примеришь?
– Потом. – Вита взрезала оберточную бумагу на огромной коробке, внутри лежал мягкий нежно-розовый плед. – Даже не смешно.
Но сама улыбалась, это было так нормально – распаковывать подарки вместе с мужем, так обычно и не похоже на их жизнь, что даже неудачная попытка преодолеть страх прошлой ночью забылась. Вита подозревала, что Филипп и предложил эту совместную распаковку, чтобы развлечь ее.
В гостиную влетел Тимофей.
– Брат, ты тоже скоро станешь дядькой!
Филипп вскочил с пола и едва не задушил Тимофея в радостных медвежьих объятиях.
Люба, застенчиво улыбалась, подошла к ним, Филипп обнял и ее.
– Поздравляю! Когда?
– В марте, – пролепетала девушка.
Вита даже забыла про маленькую коробочку с принтом из обручальных колец, которую взяла в руки, прежде чем появился Тим. Пока Филипп сыпал советами о том, что брат должен беречь Любу как зеницу ока, и наставлениями, какие витамины принимать, где купить кроватку. Вита развязала ленточки, сорвала обертку, подняла крышку и замерла.
Она словно оглохла, кровь застучала в ушах с бешеной силой, в глазах потемнело. Вопль застрял в горле, не давая дышать.
– Фил. – Тимофей первым заметил: с Витой что-то не так.
Филипп все еще радостно улыбаясь, обернулся и посмотрел на жену.
– Вита, – тихо позвал он, подошел и сел рядом. Но Вита его не замечала. Она широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на содержимое маленькой белой коробочки в руках. Вита словно окаменела. Филипп заглянул внутрь и ничего не понял, ожидая увидеть там, как минимум отрезанный палец или окровавленный нож. Но в коробке лежал тюбик детского крема с сине-оранжевом принтом. Филипп и не думал, что его еще выпускают. Он попытался забрать коробочку из рук Виты, но едва дотронулся до ее пальцев, как она закричала, словно от невыносимой боли.
– Девочка… – Филипп хотел ее обнять, но Вита отшатнулась от него, отбросила коробочку, будто это была ядовитая змея. Поджала колени к груди и вцепилась в щеки, провела вниз, оставляя на коже кровавые борозды, продолжая кричать, пока крик не перешел в сдавленный вой, как у раненой собаки, на глазах которой забивают сапогами щенков. Филипп опешил, растерянно посмотрел на брата, но Тимка тоже ничего не понимал. Люба прижалась к мужу. В дверях показалась перепуганная, запыхавшаяся от бега Софья.
Она кинулась к Вите, схватила ее запястья и с силой оторвала от лица, а потом отвесила звонкую пощечину. Филипп дернулся, защитить, но Софья подняла руку с раскрытой ладонью: «Подожди!» Вита часто задышала, прижала руки к груди и разрыдалась.