Пока Гаррет бежал прочь из леса, в доме Хека бесновался младенец. Он истошно кричал, как будто его кто-то резал изнутри. Каждую минуту крик становился противней, и в какой-то момент Кесо захотелось вынуть меч и перерезать глотку чертенку. Но охотник гнал эти мысли. Он закрыл глаза и представил, что купается в пруду, размеренно гребя руками и ногами.
Когда Кесо отрыл глаза, то увидел, как мать дергает себя за золотые волосы и закатывает глаза. Красивое лицо женщины исказилось злобой.
Хозяин дома Хек растирал кулаками щеки и кривил обветренные губы, отчего они еще больше трескались и кровоточили. Кровь бурыми струйками растекаясь по подбородку.
Младенец не унимался. Его крик вызывал непреодолимое отвращение, как скрип железа по стеклу. Кесо прикусил щеку изнутри, изо рта потекла кровь. Охотник с ужасом понял, что еще минута – и он не выдержит и укокошит младенчика.
Желая побороть ненависть, Кесо вновь закрыл глаза. Но никакие отстраненные образы не лезли в голову. Он пытался представить себя в озере, на облаке, в горах, в лесу – но ничего не получалось. Уже не крик, а скрежет невинной малютки поднимал из потаенных мест души черную ненависть.
– Смотри, что покажу, – сказала Василиса.
Она сидела в кованой железной клетке, которая стояла на телеге. Телегу неторопясь тянули четыре лошади, запряженные по паре в два ряда. Скакунов погонял молоденький безусый кучер в жилетке и медвежьей шапке.
Сзади телеги на коне ехал Цес – огромный рыцарь в позолоченных доспехах. На нижней части нагрудника доспехов был искусно выгравирован лев. Животное застыло в прыжке. Страшная открытая пасть льва испугала ни одного противника Цеса, и многие проигрывали бой еще до того, как меч хозяина доспехов в них втыкался.
Да, это был тот самый Цес, который убил свихнувшегося Белбока.
– Куда тебя везут, Василиса? – спросил Кесо. Кто ты и почему мне помогаешь? Тебя били?
Василиса сидела на грязной соломе, подобрав под себя ноги. Ее маленькое серое платье было в грязи. На бледном веснушчатом лице выделялись ссадины и кровоподтёки. На запястьях – синяки от веревки.
– Били, Кесо, и очень больно. Но я вытерпела. Я думала о тебе, и боль проходила. Понимаешь, мы связаны с тобой невидимой нитью, – Василиса, наконец улыбнулась.
Кесо догадался, что она пока не может ему всего рассказать. Но он в душе надеялся, что когда-нибудь он узнает все тайны, если доживет.
– Но мы теряем драгоценное время. Настанет время, и ты все поймешь. А сейчас смотри, – сказала Василиса.
– Что ты там болтаешь, тварь? Зря стараешься, – гаркнул Цес.
Он вытащил огромный меч и направил его наконечник в сторону Василисы.
Девушка легла на правый бок, подложив под голову кисти рук. Закрыла глаза и перенесла Кесо в город Задар на пять лет назад.
Днем улицы города были наполнены людьми, которые спешили по своим делам. Вечером из труб валил дым, а окнах всех домов горели желтые огоньки. Город жил!
Однажды местный священник заболел. Он несколько дней лежал в горячке, кашлял кровью и молил бога о смерти. Врач Лер пускал кровь, поил травами, но ничего не помогало. Через тринадцать дней священника не стало. Его место в церкви занял Флабий, высокий и худой мужчина. Откуда он взялся никто не знал да это было и не важно. Большой желтый крест на длинной цепочке, свисающей до пупка, и белый воротничок указывали на его святость. А что еще нужно людям? Только крестик и библия в руках – и можно исповедовать.
Однажды на исповедь к священнику пришла толстая Ада. Она работала нянечкой, ухаживала за чужими детьми и давно мечтала о своем. Но Ада была некрасивой. Жирное тело, отвратное круглое лицо с маленькими глазами и большим неровным носом, – все это не привлекало мужчин.
– Святой отец, я бы хотела ребеночка, малютку. Я буду его любить. Прошу господа даровать мне младенца. Хочу родить, – прошептала Ада через решетку исповедальни.
Новый священник Флабий выслушал Аду и произнес:
– Дорогая Ада, на все ли ты готова ради рождения дитя?
– На все, святой отец! На все! – сказала Ада, широко открыв свои маленькие глаза. Она всматривалась сквозь решетку, пытаясь различить за ней черты священника.
– Вот что я тебе скажу Ада. Послушай внимательно и прими мои слова со смирением. Бог тебе ребенка не даст. Но если ты попросишь, тебе помочь смогу я. Только попроси, Ада, – голос священника задрожал, как будто в сладострастном предвкушении греха.
– Прошу, святой отец, сделайте мне ребеночка. Очень прошу!
Флабий вышел из исповедальни, стянул через голову рясу и позвал Аду. Женщина вышла из-за ширмы и увидела голого священника.
– Грех-то какой! – воскликнула Ада и со смирение склонила большую голову.
Священник был невероятно силен. Он как пушинку развернул лицом к стене тучную Аду и наклонил ее, положив тяжелую руку на спину. Ада раздвинула слоновьи ноги.
– Только не поворачивайся, Ада, только не поворачивайся, – застонал Флабий.
Ада почувствовала внутри себя Флабия.
– Не смотри на меня! – шикнул в исступлении Флабий, когда Ада попыталась повернуть голову.
Через девять месяцев Ада родила. Но пока была на сносях никто не заподозрил ее в беременности: ее итак огромный живот лишь немного увеличился в размерах.
Ада жила на втором этаже ночлежки, в крохотной комнатке с низкими потолками. Ребенок вышел из нее необычайно легко. Ада перегрызла пуповину и очистила рот красивого малыша от нечистот. Ребеночек сделал первый вдох и закричал. Да так громко, что в дверь комнаты застучали кулаками.
– Ада, кто у тебя там, ребенок что ли плачет?
– Нет, нет уходите.
Малыш почувствовал тревогу мамы и сразу же замолчал.
Ада заботилась о младенце, и он отвечал ей взаимностью. Его маленькие ручки тянулись к Аде, она брала его на руки, и малыш обнимал большую голову мамы.
– Какой же ты славный! – говорила Ада и целовала его в живот.
Однажды Ада пришла к священнику Флабию и попросила его покрестить ребенка.
– Конечно, я его покрещу, Ада. Но давай дождемся, когда у него начнут резаться зубки. И тогда я сразу крещу, – сказал Флабий, – а это для твоего малыша.
Флабий протянул Аде небольшую искусно сделанную подушечку. Ах, как хорошая была это подушечка: мягкая, с кружевами по контуру.
Через семь месяцев у младенца начали резаться зубы. С каждым днем малыш был беспокойным. Он кричал, мучаясь от боли. Крики участились и усилились.
Соседи стучали в дверь Ады и спрашивали: «У тебя там что, ребенок орет, Ада?».
Это случилось темной ночью. В ту ночь младенец истошно кричал. Из его челюсти полезли большие зубы, которыми он скрежетал, вызывая у Ады невыносимое чувство ненависти.
– Да заткнись, ты, исчадье! – в сердцах воскликнула Ада.
В дверь забарабанили кулаками. Ада схватила подушечку, которую ей подарил священник, и накрыла ей зубастое лицо ребеночка. Через минуту все было кончено.
Утром Ада принесла мертвого зубастика в церковь.
Отец Флабий завернул младенца в простынку и положил в корзину.
– Я отнесу его к себе. Я живу в избушке в лесу и держу козочек. Они дают молоко, но его некому разносить деткам. Пойдем со мной, и ты станешь молочницей. А в благодарность я сделаю тебе еще одного малыша. Там, в избушке, он может надрываться сколько угодно – никто посторонний его не услышит.
Ада согласилась и ушла с Флабием в его избушку в лесу.
– Смотри, Ада, это мои козочки, – Флабий открыл дверь сарая, который примыкал к стене дома, и поставил на землю корзинку с младенцем Ады.
Черные большие козы с красными глазами смотрели на Аду и блеяли в исступлении. «Ме-бе, бе-ме».
– Какие красивые козы, – сказала Ада.
Она протянула руку, чтобы погладить козу, но та укусила ее до крови.
– Они не любят, когда их трогают, – сказал Флабий.
Флабий достал из корзинки младенца, развернул простынку и кинул дитя в загон к козам. Животные в исступлении заблеяли и кинулись рвать зубастика своими большими похожими на человечьи зубами.
Ада смотрела завороженная и улыбалась:
– Ты же сделаешь мне еще одно дитя?
Священник повел Аду за руку в избушку. Внутри она казалась больше, чем снаружи. Дверь на пружине открылась, и глаза Ады обжог яркий свет сотен лампадок, которые ярко освещали комнату с печкой и большой деревянной кроватью, устланной клетчатым покрывалом.
Священник подвел Аду к кровати, положил ее животом на одеяло и раздвинул слоновьи ноги.
– Только не смотри на меня Ада, только не смотри.
И Ада не смотрела. Но Кесо посмотрел, как и Гаррет.
Ада стала молочницей. И носила деткам козье молоко. А еще каждому младенцу Ада дарила искусные подушечки, которые делал священник Флабий из невероятно мягкой ткани.
Умерших уродцев с большими зубами хоронили на кладбище за городом у леса. По ночам Флабий выкапывал трупики из могил и скармливал козам.
У Ады родился второй малыш. Женщина заботилась о своем чаде. В это время младенцы вокруг умирали и жители в спешке покидали город Задар.
Когда у второго ребенка Ады начали резаться зубы, и Ада захотела его убить, Флабий отнес малыша к козам. Но они не съели его. Козы заботились о малыше, кормили его своим молоком, и постепенно тот перенял их привычки. Малыш с большими зубами стал обрастать черной шерстью, челюсть вытянулась, ушки оттопырились, и он стал похож на маленькую козочку.
Ада ждала третьего малыша. Он бил маленькими ножками в ее большой живот. По ночам Ада плакала, прося господа о пощаде.
Когда она шла по городу с корзинкой молока, Флабий был не властен над ней. И в эти минуты она вспоминала первого ребенка и слезы текли по ее щекам. Несколько раз она приходила к Леру, просила оживить ее ребенка, но лекарь только разводил руками и говорил, что ей надо идти в церковь и там просить помощи.
Вот что Василиса показала Кесо.
Гаррет ворвался в дом к Хеку. Кесо спал лежа головой и грудью на столе. Кех и его жена стояли над люлькой. Гаррет приблизился и с ужасом увидел, что муж и жена накрыли подушкой лицо ребенка и в исступлении давят сверху руками. Ребенок хрипел и дергал ручками и ножками.
Гаррет оттолкнул Хека и жену, малыш глотнул воздух и душераздирающе заблеял, как блеют козы. В люльке лежал черный козленочек с красными глазами и большими человечьими зубами, которые выпирали изо рта.
Воин вонзил меч из сплава серебра в шею козленка. Животное издало последний писк и умерло.
Родители очнулись от транса. Кесо проснулся и посмотрел на Гаррета.
– Я знаю как убить паука. Мне Василиса подсказала. Надо спешить, – в волнении сказал Кесо.
Охотники выскочили из дома Хека и побежали к восточным воротам. Горбатый Юрий проводил путников взглядом.
– Ходят тут всякие, – проговорил себе под нос стражник.
Он лег на мешок с сеном и наблюдал, как слуги короля бегут в сторону черного леса по полю, освещенному звездами.
– Ты убей всех коз. А я убью паука, – сказал Кесо, когда услышал блеянье проклятых коз. Избушка была рядом. Окошко ярко светило, а за занавеской виднелась большая черная тень.
Кесо разделся до гола, вытащил из кармана куртки волчий клык и вставил его в рот. В ту же секунду охотник превратился в огромное чудище с большой похожей на волчью головой, зелеными глазами и длинными клыками.
Оборотень ворвался в комнату. На большой кровати на клетчатом одеяле сидел огромный желтый паук. Его длинные лапы, которые заканчивались саблей-когтем, были раскинуты по всей комнате. На Кесо смотрели шесть больших красных глаз. Из живота паук тянул передними лапами нити и плел из них подушечку.
Кесо кинулся на паука и начала сжимать челюсти на его голове. Паук ударил саблями в грудь оборотня, но не смог пробить. Кожа была как будто каменная. Кесо прогрыз в голове паука дыру. Черная жидкость пропитала клетчатое одеяло. Через минуту на нем лежал не паук, а голый священник Флабий с обезображенным лицом.
Кесо вынул клык.
С чердака спустилась толстая Ада. Она увидела мертвого Флабия и заплакала.
– Кто же теперь мне сделает ребеночка? – проговорила женщина. Ее душили слезы, и она захлебывалась в рыдании.
Кесо прислушался. Козы больше не блеяли. Гаррет их убил.
– Гаррет, а помнишь, какую вкусную телятину мы ели? Что-то меня наводит на мысль, что это не телятина была, а козлятина… – произнес Кесо, когда путники отъехали на сто шагов от восточных ворот Задара.
Гаррета затошнило. Он посмотрел назад. В восточных воротах ходил взад и вперед горбатый Юрий.
– Лучше уж коз, чем пауков. Я их боюсь до невозможности. Именно поэтому я сбежал из избушки, когда увидел это чудище, – сказал Гаррет и замолчал.
Впереди путников ждали новые приключения.