– Какой милый городок. И жителей совсем нет. Красота! – сказал Кесо.
На пару с Гарретом они уже выпили два кувшина вина и теперь глаза наполнились блеском.
– Да, город хороший. Пока мы видели только трех жителей. И четвертый, Юрий, будет завтра нас провожать у Восточных ворот, – процедил Гаррет заплетающимся языком.
– Ха-ха. Ты тоже его хочешь увидеть? Спорим на пятьсот золотых флоринов, что он не сидит на ящике, как его брат, а лежит на мешке с соломой. И лет двести ему или может даже триста, – громко произнес Кесо.
Гаррет цыкнул и прошипел:
– Помалкивал бы ты лучше про пятьсот золотых.
Гаррет нащупал правой ногой кожаную сумку с деньгами, которая стояла под столом, откинулся на спинку стула и расслабился.
В открытую дверь трактира вошел Экил с двумя ведрами воды и начал подниматься по скрипучей лестнице.
– Все носит, носит! Сегодня поспим как люди. Отдохнем знатно! – пролепетал Кесо.
Через минуту на лестничной площадке показалась Вита.
– Комната готова! Дверь слева – ваша. Ванну муж натаскал. Как помоетесь, дерните пробку – вода уйдет вниз по трубе.
– Да у вас тут технологии, – съязвил Кесо, икая, – дернем пробку, как положено. Чертова икота меня доконает.
– Пить надо меньше! – гаркнул Гаррет и тоже икнул.
Сумерки как-то опустились на город. Пустая зала трактира быстро наполнилась темнотой. И только свеча на барной стойки тускло и монотонно светила.
Кесо встал, подошел к бару, взял свечу и заскрипел ступенями.
– Гаррет, чур я первый в ванну. А ты уже в моей воде помоешься. Я-то почище тебя буду, хи-хи, ха-ха.
Лестница заканчивалась небольшой площадкой. Две двери находились рядом.
– Общая стена с хозяевами будет, – сказал Кесо, открывая левую дверь.
Комната была отделана деревянными досками крашеными в коричневый. В маленькое закрытое окно залезали звезды. В углу рядом с окном стояла небольшая деревянная ванна. Рядом – стул. На стуле – два больших полотенца, мочалка, кусок мыла и свеча, которая мерно горела, наполняя комнату спокойствием и уютом.
– Горячая водица, – прошептал Кесо, окунув руку в ванну.
Он кинул на пол куртку, рубашку, штаны и кряхтя залез в ванну.
Слева и справа от входа в комнату стояли узкие деревянные кровати.
– Давай мойся скорее, – проворчал Гаррет.
Он плюхнулся на левую кровать. Неудачно: ударился о грядушку, которая коварно пряталась за тонкой подушкой.
Кесо мылся долго и усердно. Затем в ванну полез Гаррет. Он лег в остывающую воду и посмотрел в окно. Как же красиво!
В окне просматривались домики, окруженные каменной стеной. С облегчением Гаррет отметил, что в окнах некоторых домов горят тусклые огоньки, а из труб идет дым. Значит, город не мертвый и какие-то люди помимо стражников и семьи трактирщика живут тут.
Гаррет окунулся с головой. И ему показалось, что слышит гулкий плач, стоны. Когда вынырнул, звук стал отчетливым. Это через тонкую деревянную стену кричал ребенок.
– А малышок-то с характером, – процедил Кесо, который устроился на своей кровати, – тебе хорошо, а мне спать у самой стены.
– Зато ты первый в ванну залез, – сказал Гаррет, – не все же пряники тебе должны доставаться. А ночка сегодня хороша. Эх, понять бы, зачем люди живут. И зачем все эти горести ведьма принесла.
Кесо лежал ногами к двери, головой к ванной и окну. Он повернул голову в сторону Гаррета.
– Люди живут, чтобы рождаться и умирать. А никто и не говорил, что просто будет. Ну а ведьма… Что ведьма. Не она, так что-то другое. Да и скучно без нее было бы, Гаррет!
За стеной снова закричал ребенок. На этот раз громче, уверенней. С каждым разом плач становился сильней, отчаянней.
– Беснуется, негодник. Спать нам не даст, тьфу на тебя, козленочка, – выругался Кесо.
– Ну что ты, Кесо, в самом деле. Или сам маленьким не был? – проговорил Гаррет, натирая мускулистую руку мылом, – поплачет и перестанет.
Но ребенок не перестал. Всю ночь он орал за стенкой, будто его резали.
– Да успокоится это исчадье хоть на минуту? – бредил невыспавшийся полупьяный Кесо, – скоро рассвет, а мы мучаемся. Я бы на месте родителей придушил его – все равно второго ждут. Может тот, второй, спокойней будет. А если нет, то и второго в топку, третий-то точно уяснит, как себя надо вести в приличной семье.
– Да заткнись ты уже, и без тебя тошно, – гаркнул Гаррет, – все мы в детстве кричали. У мальца зубы видно режутся.
Младенец орал истошно, с надрывом. Видимо у него действительно резались зубы. А может ведьма стояла над ним и пугала – кто его знает?
Но в одну секунду крик оборвался. Наступила тишина, звонкая, натяжная.
– Сейчас запоет снова, – прошептал Кесо.
Однако ребенок больше не кричал. Успокоившись, Кесо и Гаррет заснули.
На утро их разбудил истошный женский вопль.
– Умер, убили! – орала Вита через стенку.
Гаррет вскочил и растолкал храпевшего Кесо. Воины наспех натянули штаны и кинулись в комнату хозяев. Гаррет распахнул дверь.
Вита стояла в свободной до пят белой сорочке и прижимала к груди малыша, лица которого не было видно за пеленкой. Экил сидел на кровати, выл и дергал двумя руками свою седеющую бороду. Напротив него качалась люлька, в которой лежало скомканное одеяльце и маленькая искусно сделанная подушка с кружевами по контуру.
Вита ошалело посмотрела на постояльцев. Экил вскочил и замахал руками:
– Все хорошо, все хорошо! Уходите, уезжайте отсюда.
Хозяин, который явно был не в себе, вытолкал гостей из комнаты и захлопнул дверь.
– Да что тут происходит в самом деле! – воскликнул Кесо, натягивая рубашку, – надо найти наместника и расспросить его…
– Бери сумку и мечи, – сказал Гаррет, – похоже в этом городе есть для нас работенка.
Когда путники вышли из таверны, то встретили в дверях толстую женщину лет сорока с большой грудью, обвисшей до пупка. В руках женщина держала корзинку, в которой лежали маленькие бутылки с молоком, заткнутые деревянными пробками.
– Утро доброе, а вы куда? – спросил Кесо, – у хозяев горе.
Женщина остановилась. Ее толстое заплывшее жиром лицо с маленькими глазами скривилось, тонкие губы задрожали.
– Опять! Да что же так господь наш город не любит! – запричитала она, – а я вот козьего молока принесла ребенку.
Женщина зашаталась. Гаррет поддержал ее и она, тучная, медленно села на мостовую старясь не уронить корзинку.
– А ведь и моего ребеночка ведьма забрала… И моего. В церковь мне надо, – слеза покатилась по круглой упитанной щеке молочницы.
Женщина начала подниматься. Гаррет и Кесо взяли ее под руки и помогли встать.
– Где наместник? Поговорить с ним хочу, – спросил Гаррет.
Молочница вытерла слезы рукавом и взяла корзину с молоком.
– Вверх по улице. Там дом большой каменный белый, не пропустите. Самый большой и самый белый в городе.
Улица сначала шла наверх, потом вниз. Кони цокали по камням, наполняя пустую безжизненную улицу звонким эхом. «Цок, цок» – топали копыта. «Цок-цок-цок», – отвечало эхо.
Большой дом на три этажа Гаррет и Кесо приметили еще издали. Это был красивый особняк из белого камня, который выделялся на фоне серых домов простых людей.
Наместник города принял путников сразу. Слуга, худой бледный юноша лет пятнадцати, провел их в большую белую залу с горящим камином.
– Господина зовут Кней, – сказал юноша и вышел.
– Надо присмотреться к этому слуге, – прошептал Кесо на ухо Гаррету, – слуги они того, бывают слегка оборотнями.
Гаррет кивнул. Через секунду в залу вошел большой высокий толстый мужчина в летах. Ему было на вид за пятьдесят. На это указывали седые волосы, седая крупная борода и глубокие морщины на лице, старческие руки. У Кнея был громкий, грубый голос.
– Ко мне сегодня ворон из Монмарка с хорошей вестью прилетел, – заговорил, улыбаясь, Кней, – оказывается, два добрых путника избавили город от чудовища. Уж не вы ли те два храбреца?
Наместник показал путникам на кресла, спинки которых украшали медвежьи головы.
– Мы, мы, – обрадованно сказал Кесо, плюхаясь в кресло.
Гаррет медленно сел в свободное кресло и вопросительно посмотрел на Кнея.
– Ну тогда может и нам поможете? Ваш тариф я знаю. Но пятьсот золотых флоринов я вам предложить не могу. Городок у нас, как видите, поменьше Монмарка. За пятьдесят возьметесь?
Кесо забарабанил по ноге и посмотрел на Гаррета.
– Работа есть работа, – сказал Гаррет, – пятьдесят так пятьдесят. Рассказывайте.
– А рассказывать особо долго и не придется. У нас в городе гибнут младенцы. Живут до года, а потом однажды ночью – того… Кто-то душит их по ночам. О том, что их душат, рассказал наш лекарь Лер, можете потом у него подробности расспросить.
– А кто душит? – спросил Кесо.
– Да известно кто. Ведьма, – ответил наместник, – но знамо дело ее никто не видел. А дело происходит так. Дети рождаются. Все хорошо. Живут. И в какую-то ночь начинают истошно кричать. В эту же ночь проклятая и приходит за их душами. Родители пытаются не уснуть. Но видно старая напускает на них дрему. А утром детёнок уже не плачет… И вот еще что…
Кней задумался. Как будто решал, говорить или нет.
– И вот еще что. Зубы у них прорезаются за эту ночь перед смертью. Да такие огромные… челюсти уродливые становятся, что лучше не смотреть.
Наступила тишина. Гаррет посмотрел сначала на Кесо, который все еще хлопал себя по ноге, затем перевел взгляд на наместника.
– Мы остановились в трактире у Экила и его жены Виты. У них сегодня утром умер младенец. В дверях мы встретили молочницу.
Наместник покачал головой.
– Молочницу зовут Ада. Она набожная женщина, держит козочек. У матерей пропадает молоко от волнений и переживаний. И это молоко помогает… Но все это напрасно, напрасно, пятьдесят золотых флоринов, сразу после работы отдам, – речь Кнея становилась сбивчива.
– У трактирщика горе. Мы уехали от него. Где бы нам остановится на время, пока мы делаем работу? – спросил Гаррет.
– Да хоть у меня, путники. Хоть у меня. Я сейчас скажу слуге, он все устроит. Диамин, слышишь Диамин! – крикнул Кней.
Диамин появился тут как тут. Бледный юноша подслушивал.