Странный белый свет сопровождал меня, пока я поднималась по лестнице. За окном дождь превратился в мокрый снег, а потом и вовсе начался снегопад. Я добралась до верхней лестничной площадки, достала из комода парик и помчалась обратно в свою комнату. Меня не покидало ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Призрак, что ли? Хочет достать меня?
Я заперлась на ключ, спасаясь от преследования, но белый свет проникал сквозь щель под дверью.
Устроившись перед зеркалом, я опустила голову и, выдохнув, нацепила парик. Потом медленно выпрямилась и посмотрела в зеркало. В комнате стемнело, как будто день уже выдохся. Из-под белокурых прядей парика кое-где торчали мои жидкие каштановые волосенки. На меня смотрело странное существо – наполовину Холли Хоган из далекого прошлого, наполовину безумная незнакомка. «Спокойно, девочка, – сказала я себе. – Наведи марафет».
С гулко бьющимся сердцем, я убрала под сеточку выбивающиеся темные лохмы. Потом расчесала волшебные пепельно-светлые пряди, уложила их на пробор.
Закончив, я отложила расческу и, вздохнув, выглянула в окно. Потом включила прикроватную лампу, чтобы тени разбежались по углам, и снова подошла к зеркалу.
И тогда появилась она.
Новенькая в нашем квартале.
Она была года на три старше Холли Хоган, чертовски умная, злая, сумасшедшая и настоящая, классная няшка.
Няшки, девушки с влажными губами и стройными бедрами, такая же редкость, как русалки, и способны пустить пыль в глаза любому могиту. Весь мир у их ног.
В глазах этой няшки было кое-что от мамы. Я бы назвала ее помесью Холли и миссис Бриджет Хоган – возможно, своей старшей сестрой. Но она парила над нами, словно эфемерное создание из совершенно другой жизни. Как девушка на трапеции – на нее можно только смотреть, но стать такой невозможно.
Она захлопала ресницами. Приоткрыла рот. Я снова взялась за расческу. Потом потянулась за шкатулкой и достала мамино кольцо из янтаря. Оно было великовато для моего безымянного пальца, поэтому я надела его на средний. Мамин голос звучал у меня в голове, она говорила со мной, как раньше, когда я расчесывала ей волосы – там, в небесном доме. Я расчесывала волосы и смотрела в зеркало, где отражались облака, стучавшиеся в окна, высоко над землей. Мама – в черном вязаном платье с высоким воротом, которое подчеркивало ее изящные плечи и стройные ноги, – улыбалась мне в ответ. Волосы у нее ниспадали сияющими волнами, а темные брови как будто хмурились. Я не могла ничего разглядеть под дугами этих бровей – ни глаз, ни носа, ни рта. В одной руке она держала стакан с прозрачным напитком, в котором звенели кубики льда, а в другой руке – губную помаду. Она собиралась на свою танцевальную работу, и я укладывала ей волосы. Каждый взмах гребня отзывался шепотом, и светлые пряди трепетали под моими руками.
– Как мы ее назовем, Холл? – спросила мама.
Мы обе посмотрели на новенькую.
– Не знаю. Как-нибудь необычно.
Мы задумались.
И тут ее осенило.
– Помнишь лошадь, которую ты выбрала в тот раз? И Дэнни на нее поставил?
У меня перед глазами выстроился ряд скакунов – крепких, мускулистых, гнедых, с вытянутыми, как у жирафов, шеями. Самая красивая в мире лошадь, жемчужно-серая, выбивалась чуть вперед.
– Систер Солас, – прошептала я. – Я помню ее, мама.
– Эта девушка… той же масти, верно?
– Да.
– И такая же шустрая?
– Победитель.
– Тогда мы назовем ее Солас, Холл. В честь лошади.
– Солас? – Белокурые пряди коснулись моих щек поцелуем. – Да. В честь лошади, мам. Отлично. Вот, значит, кто я. Девушка по имени Солас. Я тоже в вечном движении. И никто не указывает мне, что делать.
– Верно, Холл. В общем, ты все поняла. – Она накрыла мою руку ладонью. – Не останавливайся, Холл, ради всего святого.
Я продолжала расчесывать волосы.
– Солас, – произносила я с каждым взмахом гребня. – Зови меня Солас.
Так я и стала Солас, которая идет по дороге, устремленной в ночное небо, голосуя оттопыренным большим пальцем, с рюкзачком за спиной и сигаретой в кармане. Я отправилась к маме, на свой страх и риск. В Ирландию, где зеленела трава. Я не знала, в каком городе живет мама, но не сомневалась, что найду ее. Обязательно найду. В парике Солас я собиралась пересечь Ирландское море и бродить по ирландским холмам под мелким, мягким дождем, потягивая глоточками воздух свободы, как и обещала мама. Никто не смог бы меня остановить, и я бы все шла, шла…
Внизу хлопнула дверь.
Небоскреб исчез. Вместо него снова маячил пафосный Тутинг с белоснежным конфетти на улице и тишиной в домах.
Фиона вернулась из магазина. На моих губах заиграла улыбка Солас, и над пышной шевелюрой завис светящийся нимб. Выглядела я няшкой, но в душе оставалась дрянной девчонкой.
– Холли, – позвала Фиона из холла. – Иди, посмотри, какую пиццу я купила.
Я сняла парик и спрятала его под подушкой, а сверху усадила Розабель.
– Скоро вернусь, – пообещала я обоим.
Я отперла дверь и спустилась вниз, едва касаясь перил.
– Привет, Фиона. – Я прислонилась к косяку кухонной двери.
Фиона показала мне свои покупки. Ветчину и ананас.
– Мои любимые. Спасибо.
Я так проголодалась, что могла бы съесть все и сразу. Можно подумать, что в том парике я успела слетать на Луну и обратно.
– Давай забудем о том, что было, Холли?
Наверное, мои губы шевельнулись, потому что Фиона в упор смотрела на меня, врезаясь взглядом в мои глаза.
– Да, Фиона, – сказала я. – Хорошо.
– Только при условии, что ты больше не будешь меня так называть.
Я стояла в дверях, теребя молнию на кофте.
– Ты ведь не будешь, правда, Холли? Пожалуйста?
– Не буду, Фиона. – И добавила то, что обычно говорил Майко. – Я тебя поняла.
Фиона улыбнулась.
– Спасибо, Холли. Видишь ли, это мое больное место – то, что я не могу иметь детей. – Она полезла в сумки, достала пакет с мандаринами и предложила мне один. – Несколько лет назад у меня был рак.
Я взяла мандарин, забывая о том, как ненавижу их чистить.
– Рак?
– Теперь не о чем беспокоиться. Врачи говорят, что я в полном порядке. Но мне пришлось пройти химиотерапию. Ты знаешь, что это такое?
Я перекладывала мандарин из руки в руку, как мячик.
– Ну, в общих чертах.
– Тебе дают сильные лекарства, от которых выпадают волосы и тошнит. Иногда это приводит к тому, что ты не можешь иметь детей.
Я уставилась на прожилки в оранжевой кожуре.
– Фигово, – выдавила я из себя.
– Небольшая цена за жизнь, но это не то, чего хотели мы с Рэем. Так что больше не обзывай меня, Холли. Прошу тебя.
– Хорошо, – пообещала я.
Фиона кивнула и начала распаковывать остальные покупки. Поначалу я просто наблюдала за ней, а потом отложила мандарин, схватила один из пакетов и выгрузила из него консервные банки с помидорами. Я отнесла их в шкаф, где, как мне казалось, им место.
– То время… – Запихивая в холодильник мороженую рыбу, Фиона пустилась в воспоминания. – Самые долгие восемнадцать недель в моей жизни. Я носила парик, чтобы скрыть облысение.
– Парик?
– Да, пепельной блондинки. Я его ненавидела. Из-за него щеки выглядели красными, но не здоровыми, а скорее пятнистыми. Я пробовала носить шарфы, но с таким же успехом можно сделать татуировку на лбу: ЖЕРТВА РАКА. Все это походило на кошмар, происходящий с кем-то другим, Холли. Тебе знакомо это чувство?
– Еще бы, – фыркнула я.
– Я храбрилась из последних сил. А потом, когда все закончилось, была сама не своя. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, у меня мурашки по коже. Я думала, волосы никогда не отрастут, но они выросли, Холли. Только стали другими. – Она подхватила прядь своих волнистых волос и улыбнулась мне. – Раньше они были прямыми. А теперь смотри, что делается. А у тебя какое время было худшим в жизни?
Я как раз несла в шкаф пакет бурого риса. И застыла на полпути, уставившись на прядь светло-каштановых волос Фионы, почти как у меня. Камера. Ночная вылазка с Грейс и Тримом, когда меня загребли в полицию. Ночь в поезде с кончеными алкашами, когда я сбежала. Воспоминания вихрем кружились в голове. Тот день с мамой и Дэнни в небесном доме…
Коробка памяти захлопнулась. Фиона заправила волосы за ухо. Я бросила пакет с рисом на полку и быстро прошла мимо нее, вон из кухни.
Ничего не сказав, как будто она ни о чем и не спрашивала.
– Холли? – окликнула меня Фиона. И крикнула что-то про мандарин, оставленный на столе.
Но я уже бежала вверх по лестнице.
Я подумала, что стоит еще раз взглянуть на Солас, спрятанную под подушкой.