В темноте дорога, которую я выбрала, ушла из-под ног, как в той песенке Майко. Белые разделительные полосы разлетелись в разные стороны; горы, замки, холмы и асфальт рассыпались, и меня отбросило назад, в самое начало пути. В Темплтон-хаус, который мне пришлось покинуть. И все из-за Майко.
Майко был моим куратором. Иначе говоря, опекал меня и учил уму-разуму. Вообще-то его полное имя Майкл, но все называли его уменьшительным: Майко. У него была татуировка единорога на предплечье, и он умел жонглировать чем угодно: ломтиками хлеба, баночками с джемом, связками ключей. Майко научил меня ставить матрас к стене и молотить по нему, пока вся дурь из головы не вытряхнется. По происхождению ирландец, как я и моя мама, Майко тем не менее говорил без акцента. Он мне очень нравился. Он всегда был на моей стороне.
В ту пору мне было 14 лет. Я пробыла в Темплтон-хаусе дольше всех, включая Майко. На моих глазах они приходили и уходили, персонал и дети, но я очень обрадовалась, когда появился Майко. Он помог мне покрасить комнату в зеленый с белым. На окно повесил золотую занавеску, которую мы с моей подругой Грейс нашли на местном рынке. Так что моя комната стало зелено-бело-золотой, как цвета ирландского флага, и у меня появился свой островок Ирландии.
В комнате я собрала дорогие для меня вещи. Кареглазый Дрю из Storm Alert, моей любимой группы, томно смотрел на меня с плакатов, развешанных по стенам. Самая большая ценность – мамино янтарное кольцо – хранилась в моей шкатулке на полке. На подушке жила Розабель, пушистая плюшевая собака, с которой я никогда не расставалась. Она годилась для обнимашек и никогда не кусалась. Розабель следовала за мной повсюду с самого детства. Я приносила ей объедки с ужина, они скапливались у нее между лап и куда-то исчезали. А потом появился Майко и сказал: «Холли, ты уже старовата для таких игрушек». Мне было двенадцать. Так что Розабель переселилась в изножье кровати, где грела мне пятки, и я перестала притворяться, что она настоящая.
Темплтон-хаус был рассчитан на шестерых детей: трех мальчиков и трех девочек. Мальчики спали в пристройке на заднем дворе, а девочки – в комнатах наверху. Грейс и Трим, оба на год старше меня, были моими любимчиками. Неприятность – второе имя Трима, а Грейс я бы назвала Великолепной. Почти каждое воскресенье, а иногда и среди недели мы втроем ходили кататься в подземке. Наша банда наводила на всех ужас, и младшие обходили нас стороной.
Майко отмечал в своих отчетах, что я качусь по наклонной. И что я не должна позволять другим сбивать меня с пути. Под «другими» он подразумевал Грейс и Трима, но никогда не говорил об этом открыто.
И вот однажды он зашел в комнату отдыха и сказал: «Холли, у меня для тебя новость».
Мы в пятидесятый раз смотрели, как тонет «Титаник». На улице лило как из ведра, и больше нечем было заняться. У меня слипались глаза – в такую погоду меня всегда клонило в сон. Я смотрела в окно, представляя, что вернулась в Ирландию, где все время идет дождь. Меня увезли оттуда в пять лет, но я до сих пор все отчетливо помнила. Я видела маму на вершине зеленого холма. В черном вязаном платье с высоким воротом, с развевающимися на ветру сияющими волосами. И дождь был таким мягким, что казалось, будто идешь сквозь шелковую пелену. Я сидела на «бобовом пуфе», и Грейс положила голову мне на колени, так что я перебирала ее красивые косы и мечтала о буре. На экране мелькали кадры, в которых Кейт Уинслет бежит за топором.
– Заткнись, не мешай! – рявкнул Трим на Майко.
Он обожал «Титаник» и мог смотреть его бесконечно. Не дай бог захрустеть чипсами во время просмотра – Трим тотчас взрывался и был страшен в гневе.
– Да-а, что за новость, Майко? – протянула я без всякого интереса и едва не получила по носу от Трима.
Майко дернул головой, приглашая меня выйти. Так что я оставила Кейт Уинслет бежать по коридору корабля и последовала за Майко в маленький кабинет для персонала, где хранились все документы. Папки лежали в серых коробках, подписанных именами воспитанников, и, чем дольше ребенок оставался в Темплтон-хаусе, тем больше коробок у него накапливалось. У меня их было шесть штук – больше, чем у кого-либо.
Майко занял крутящееся кресло. Я села на деревянный раскладной стул возле окна и уперлась ногами в мусорную корзину. Отсюда я могла видеть сад – серо-коричневый, насквозь промокший, и это зрелище доставляло мне удовольствие. Я представляла себя на месте Кейт Уинслет с топором и, улыбаясь, думала о том, как бы расправилась с негодяем, который хочет жениться на деньгах.
– Холли, – начал Майко.
– Да. Что?
– Ты хочешь знать, что за новость, или нет?
– Неважно.
– Речь о помещении в семью, Холли.
Я пожала плечами. Сколько раз я это слышала, и все без толку.
– Это как раз то, что ты хотела. Симпатичная пара. Детей нет. Живут на другом конце боро[5].
Он так лучезарно улыбался, будто я выиграла в лотерею. Я потянулась вперед, достала из мусорной корзины смятый бумажный шарик и принялась жонглировать.
– На этот раз тебе крупно повезло, – добавил Майко.
– О, да?
– Честное слово. Я уже обсудил это с Рейчел.
Рейчел – социальный работник, и это совсем не то, что куратор, который не целый день, но проживает в доме вместе с подопечными. Социальный работник просиживает в офисе с девяти до пяти, как и любой служащий.
– Она с ними встречалась, и они показались ей хорошими людьми, – продолжил Майко.
Хорошие люди. Я изобразила рвотный рефлекс, засунув два пальца в рот.
– Ладно. Приятные люди. У них очень красивый дом. Викторианский стиль и все такое. У тебя будет своя комната. И, как я уже сказал, никаких детей.
– Они ирландцы? – спросила я.
– В смысле?
– Грейс все время попадались черные семьи. Поэтому я хочу только ирландцев.
– Да будет тебе, Холли. Их зовут Олдриджи. Звучит не очень-то по-ирландски. Но у большинства англичан есть примесь ирландской крови, это факт.
– Ха.
– Так что?
– Что?
– Что думаешь, Холли?
Я запустила в него бумажным шариком, целясь в нос, но Майко ловко перехватил его на лету.
– Вот что я думаю. Полное дерьмо.
Майко бросил шарик мне, я отбила, и мы какое-то время перекидывали его друг другу, пока Майко не отправил его обратно в мусорную корзину.
– Ох, Холли.
– Ох, Майко. – Мы схлестнулись взглядами, и я невольно улыбнулась. Майко был лучшим футболистом среди непрофессионалов. – Я не хочу в семью. Мне и здесь хорошо.
– Но ведь школа, Холли. Ты же совсем не учишься. С Олдриджами ты пойдешь в новую школу, начнешь с чистого листа. Это будет лучшая школа.
Я посмотрела на него так, будто хотела сказать: «Мне съесть лимон?»
– Холли. – Майко понизил голос.
– Да?
– Я хочу, чтобы ты кое-что знала. Не отказывайся от этого места из-за меня. Хорошо?
Я дернула молнию на толстовке.
– Ха-ха. Можно подумать, это из-за тебя.
– Просто я хочу, чтоб ты знала, Холли.
– Да, что?
– Я ухожу отсюда.
Повисло долгое молчание. Я отвернулась к окну и смотрела, как капли дождя летят вниз, словно муравьи-убийцы, посланные со смертельной миссией.
– Уходишь, Майко? – Мой голос походил на писк. – Что ты хочешь этим сказать?
– Холли, я устраиваюсь на новую работу. Пора.
В правилах сказано, что, расставаясь с куратором, вы прекращаете с ним всякие контакты. Навсегда.
– А как же наши планы на лето, Майко? Мы же собирались снова поехать в Девон? Ты обещал. Ты хотел научить нас серфингу, верно? Что насчет этих планов, Майко?
Он ничего не ответил.
– И что значит «пора»? – Я уже чувствовала, как тикает бомба, готовая разорвать мой мозг.
Рука Майко вдруг оказалась на моем плече.
– О, Холли.
– Ты – мой куратор, Майко. Ты и я, мы – команда. Ты сам так говорил.
– Это трудно, очень трудно объяснить. Видишь ли…
Я закусила губу.
– Мне нужно уходить, Холли. Я больше ничего не могу здесь сделать. Ты на скользкой дорожке. Что я не устаю повторять. Тебе нужен настоящий дом. Ты этого заслуживаешь. И Олдриджи – самый подходящий вариант. Они ждут тебя. Поверь мне, Холли.
Я встала со стула и схватилась за жесткую спинку. Мне не хотелось, чтобы Майко видел мое лицо, поэтому я отвернулась к окну и уставилась на мрачные деревья.
– И есть еще одна причина, Холли. Здесь у меня посменный график. Это разрушает мои отношения.
Он говорил о своей девушке, Иветте. До сих пор я даже не думала, что она существует, с таким-то именем.
– Что ж, счастливого пути, – сказала я.
– Просто дай согласие встретиться с ними. И тогда посмотришь, что ты чувствуешь. Давай, Холли. Пожалуйста.
Я уставилась на мертвые листья, устилающие лужайку.
– Надо переварить.
– Это «да», Холли?
Я не ответила.
– Просто «да» на встречу с ними, без всяких обязательств?
Я махнула рукой.
– Да, Майко. Все, что захочешь. Пойду, досмотрю, как освобождают бедных ирландцев из третьего класса.
Я вернулась к телевизору, когда «Титаник» уже накренился и торчал из воды под опасным углом. Грейс сидела на полу и, согнувшись в три погибели, красила ногти на ногах в странный цвет, обозначенный на пузырьке как «X.T.C.». В комнате разливался запах дешевого дезодоранта. Впрочем, здесь всегда так воняло. Трим сидел на спинке дивана и сотрясал кулаками воздух, пока корабль шел ко дну.
Я примостилась рядом с Грейс.
– Давай мне пузырек, Грейс. Я помогу тебе докрасить.
Но вместо этого я плеснула лаком на светлый ковер, оставив на нем уродливое фиолетовоепятно.
– Зачем ты это делаешь, корова? – завизжала Грейс.
– Заткнись, мать твою! – взревел Трим.
Заманчивое предложение? Больше похоже на игру «передай посылку».
Темплтон-хаус без Майко? Я бы, разумеется, предпочла билет на «Титаник».