В первый раз я пошла к Фионе и Рэю на пробный уик-энд. Мы втроем – я, Грейс и Трим сплелись в дружеских объятиях во дворе Темплтон-хауса. Я чувствовала нежную щеку Грейс и шершавые локти сорванца Трима. Майко стоял на крыльце и махал мне рукой.
– Срази их наповал, Холли, – крикнул он.
Как будто могло быть иначе.
Рейчел – как соцработнику – предстояло везти меня на метро к дому Олдриджей. Они жили на улице под названием Меркуция-роуд. По обеим сторонам широкой аллеи тянулись ряды деревьев с желтыми листьями. Местечко выглядело шикарно: высокие старинные дома из желтого кирпича с подъемными окнами. Самодовольные, они смотрели на меня свысока, как на мусор. Фиолетово-серые крыши сливались с цветом неба. Двери в домах были разноцветными, с резными молоточками вместо звонка, прорезями для почты и семью ступеньками перед входом.
– Вот он, – сказала Рейчел. – Номер 22.
– Да.
– Как ты себя чувствуешь, Холли?
– Прекрасно.
– Не нервничаешь?
– Не-а.
В тот первый уик-энд я делала все, как велела Фиона. Легла спать, когда она предложила. Снимала наушники, беседуя с ней. Я старалась не обращать внимания на то, что ее разговоры больше напоминают записанное объявление в метро. Во всяком случае, так звучал ее голос – как у той женщины, что приглашает на выход и просит не забывать про зазор между поездом и платформой. Голос аристократический, уютный и фальшивый.
Как и дом. Повсюду дерево, даже в туалете. Каблуки цокают по полу, куда ни пойди. Мне приходилось ступать на цыпочках, чтобы не слышать этот мерзкий звук, и клянусь, я даже дышала через раз с пятницы до вечера воскресенья.
К счастью, у Фионы и Рэя не было детей. И я была избавлена от этих мерзких скунсов, не то что у Каванагов, куда меня однажды поместили. Их маленький негодник довел меня до ручки. Хуже всего то, что он порвал единственную фотографию моей мамы. Для меня это был удар в самое сердце, а его мать отказывалась верить, что он на такое способен.
Здесь у меня была своя комната, где я могла держать дорогие мне вещи. Полкомнаты занимали большая кровать с мягким покрывалом абрикосового цвета, комод с ключом и шкаф с зеркалом во весь рост. С потолка свисала низкая люстра со стеклянными подвесками, которые играли на свету. У окна с видом на сад и стену, увитую плющом, стоял письменный стол со стеклянной столешницей. За стеной просматривался еще один желтый кирпичный особняк с самодовольными окнами, а дальше тянулась общая территория. Все аристократично, уютно и фальшиво. Тутинг Бек. Понты навек.
– Тебе нравится? – спросила Фиона. – Мы ее только что отремонтировали.
Я вспомнила, как Майко драпировал золотые занавески на окне моей комнаты и как красиво они смотрелись.
– Все чудесно. – Я взяла с собой Розабель и положила ее на подушку вздремнуть.
Фиона поинтересовалась моими любимыми блюдами. Я сразу предупредила, что ненавижу яйцо.
– Хорошо, – сказала она. – Никакого яйца.
Потом я сказала, что обожаю пиццу, и мне ее принесли.
Второй уик-энд прошел по такому же сценарию. В воскресенье вечером я вернулась домой. Меня подвез Рэй. Он вел машину и всякий раз, поворачивая за угол, говорил: «Вот, почти приехали». Я догадалась, что идея опекунства принадлежала Фионе. Ему не терпелось поскорее сбагрить меня.
Перед самым Рождеством Майко и Рейчел объявили, что у них для меня подарок-сюрприз: Олдриджи готовы поселить меня в своем доме. Рейчел сказала, что я им очень понравилась, и выразила уверенность, что я у них приживусь.
Да уж, подумала я, как вокалист хеви-метал в балетном классе.
– И на какой срок они меня берут?
– Неограниченный, Холли. Разве это не замечательно? Они очень заинтересованы в тебе, – сказала Рейчел.
– Неограниченный? Значит, в любой момент они могут отправить меня обратно?
Майко всплеснул руками.
– Зачем им это делать, Холли? Ты ведь будешь хорошо себя вести, да?
Как будто я разбойник с большой дороги.
– Не знаю, Майко. Хулиганить – это ужасно весело.
Майко медленно приподнял бровь.
– Ладно, ладно, попробую, – успокоила я его. – Но, если они отправят меня обратно, чур, я не виновата. Это будет означать, что я им попросту не нужна. Как было с Каванагами.
– Но у Олдриджей нет детей, – возразила Рейчел. – В отличие от Каванагов. Ты ведь этого хотела, не так ли?
– Наверное.
– В общем, договоренность, открытая с обеих сторон, Холли. Ты тоже можешь решить, что с тебя хватит. – Рейчел усмехнулась.
Она вообще-то ничего, эта Рейчел. Только на 50 процентов могит. У некоторых, как у той же Грейс, соцработники такие, что даже близко не подойдут к своим подопечным, а разговаривают так, будто им принадлежит Биг-Бен. Рейчел не из их числа.
В январе, перед самым началом занятий, в пятницу, она отвезла меня на Меркуция-роуд и оставила там, быть может, навсегда. Она постучала в дверь молоточком, а я спустилась на пятую ступеньку, чтобы надышаться вволю. Падал пушистый снег, и я думала о Триме, Грейс и нашей троице. Но больше всего я думала о Майко, вспоминала, как он обнял меня на прощание в то утро. Во мне теплилась надежда, что, может быть, это не конец и он нарушит правила и пришлет мне когда-нибудь письмецо, или однажды, прогуливаясь по улице, я случайно встречу его, улыбающегося.
– Холли, – сказал он. – Все будет в порядке. Я знаю.
– Да, Майко. Все будет хорошо.
– Просто помни. Трюк с матрасом. И щелкай все невзгоды…
– Да-да, как орех.
– Вот именно, Холли. Ты молодчина.
Но он не оставил мне номер своего мобильного или еще какой-нибудь контакт.
В то снежное утро, стоя на тех ступеньках в Тутинг Бек, я кусала губы и крепко сжимала веки, сдерживая слезы.
– Ты в порядке, Холли? – встревожилась Рейчел.
– Да. В порядке. Просто холодно.
– Я понимаю. – Она коснулась моей руки и потопталась на месте.
Дверь открылась. Фиона закивала, как те дурацкие собачки, что болтаются на лобовом стекле в машине.
– Проходите. Адский холод сегодня.
Я ступила на коврик и почувствовала руку Фионы на своем плече.
– Холли, – сказала она. – Знай, что тебе здесь всегда рады. Очень рады. – Под ее взглядом я почувствовала себя мелкой игрушкой из рождественского крекера-хлопушки. Она чуть повысила голос, обращаясь к Рейчел. – Чай готов.
Рейчел вскоре ушла, и Фиона принялась наводить порядок на кухне, мурлыча что-то себе под нос, как будто это обычное дело – держать в своем доме малолетку с сомнительным прошлым, взятую из приюта. Я разглядывала блестящую лакированную столешницу с сервировочными салфетками и думала: «Какого черта я согласилась сюда прийти?» В животе разлилась тупая боль, когда я вспомнила стол у нас Дома – щербатый, с белесыми пятнами от горячих кружек и следами от шариковой ручки; вспомнила, как заводился Трим от наших подколок, как жонглировал Майко, а Грейс гоняла по столу замороженный горошек, вместо того чтобы его съесть. Черт возьми, что же мне теперь делать?