Я не знаю, что происходило со мной в тот момент. Я помню только, что все было чёрным. И в этой черноте я не могла ни говорить, ни двигаться. Но такое состояние продлилось недолго. Я очнулась на том же месте, где и упала, а бабушка в растерянности пыталась меня разбудить.
– Мэрилин! Мэрилин, слава богу, ты очнулась!!! – она обняла меня, сильно прижав к себе.
– Бога нет, – ответила я ей.
– С тобой все хорошо?! Давай я вызову скорую!
– Не надо! Прошу, только не это! – крикнула я, подымаясь, – Со мной все хорошо.
– Такого никогда не было… – продолжала она.
Мне жутко не хотелось ехать в больницу. Я впервые видела что-то новое, помимо новых кабинетов, новых врачей и их пациентов.
Но то, что со мной произошло несколько секунд назад, я не могла объяснить. Такое я почувствовала впервые в жизни. Я никогда не падала… в обморок. Это показалось мне странным, жутким, но в то же время таким… новым и загадочным.
Неважно, было ли это плохо или хорошо, я радовалась, что испытала что-то новое. Я знала, что долго я не проживу. Дело даже не во мне, а во врачах, которые меня лечат. Я знаю, у них нет желания лечить пациентов, они лишь хотят поскорее от них избавиться. Так и со всеми моими врачами. Наверное, если бы в самом начале они отнеслись к простому кашлю посерьёзнее, всё могло получиться иначе.
Когда я думаю о лечивших меня когда-то врачах, я всегда вспоминаю одного из них, жирного мужика, который поглядывал на меня, как на идиотку. У него в руках всегда была записная книжка и батончик какого-то дорогого шоколада.
– Помимо кашля… – жаловалась я, – Меня постоянно тошнит, у меня постоянно кружится голова… А руки, они часто трясутся…
– Судя по твоим словам, ты живёшь в аду, Мэрилин.
– Да! Я прекрасно это знаю… Но мне так плохо, просто постоянно… Я засыпаю с желанием не просыпаться следующим утром, потому что этот ежедневный кошмар всё повторяется и повторяется… А самое ужасное, что я вынуждена каждый день ходить в школу! Я не знаю, может… Вы сможете выписать мне больничный, а? – умоляла его я, а он смотрел на меня так, словно я пытаюсь обвести его вокруг пальца, – Хотя бы на неделю. Собраться с мыслями, выспаться… Возможно, мне полегчает…
– Сколько, ты говоришь, ты уже болеешь? Пять месяцев, и каждый день у тебя такое состояние?
– Да…
– Ну эти пять месяцев ты же ходила в школу… Значит, ещё походишь.
На платных врачей у меня денег не было, вот и пришлось обращаться в бесплатную больницу, где врачей специально учат быть жабами и отправлять нас, больных, работать и учиться дальше, как свиней на убой. Но я знала, что всё это гораздо серьёзнее, нежели бронхит или ларингит. Скорее всего, мне просто хотелось в это верить. Потому что так интереснее. А я до сих пор думаю о том, что когда наступит миг, последний миг, и мне придется вспомнить всю свою жизнь, я вспомню только серый цвет и ничего больше. Все мои четырнадцать лет прошли настолько однообразно, что их будто и не было вовсе. Именно от этого мне становилось тоскливо.
Бабушка все еще металась около меня, расспрашивая, хорошо ли мне или плохо, и убеждая, что нужно вызвать скорую, на что я отвечала: «не нужно, прошу, не надо».
Наконец я вышла на балкон подышать свежим воздухом. Я посмотрела вниз, на людей. Они отличались от тех, что жили в моем городе. Они все были… дружелюбны и даже счастливы. Они обнимались, девочки играли с мальчиками, а взрослые беседовали друг с другом. Это было настолько непривычно и чудно для меня, что мне захотелось прямо сейчас взять и спрыгнуть с четвёртого этажа, чтобы пообщаться с этими необычными людьми. Но я не могла. Не потому что высоко, а потому что мне нельзя гулять. На душе стало так тяжело, будто не камень, а целая гора обрушилась на меня. Я сжала руки в кулаки от досады. И правда, почему эти тупые людишки могут гулять, а я нет? Почему только я одна стою здесь, на балконе, радуясь, что теперь я могу находиться на улице, не выходя из дома? Почему они не болеют так, как я??
Я не могла понять это еще с самого начала болезни. В моем городе вполне реально подхватить подобную болячку, но почему именно я? Я никогда не ходила на заводы, никогда не курила, как мои тупые ровесники. Я просто взяла и ни с того ни с сего заболела.
Все это время я пыталась вспомнить свои грехи – в чём я провинилась перед «милосердным богом»? И если он хотел наказать меня, то почему не послал пьяного водителя задавить меня на дороге своей дешёвой машиной? Или почему не позволил мне умереть во время пожара? Одно и то же событие можно считать наказанием за грехи или испытанием. Но я не думала, что это испытание, потому что жить мне оставалось совсем немного. Поэтому я больше не верила в бога. По крайней мере, в его «милосердие». Если бы бог и существовал, то он оказался бы дьяволом, раз позволяет этому миру рушиться.
В таком настроении я прожила неделю. Я уже дважды была в больнице, которая мало чем отличалась от миллиона других больниц. Там я проходила ту же терапию, что и у дома. Мой новый лечащий врач очень сильно был похож на того, что был у меня в Робин-Вилле. Даже по характеру они были очень схожи. Нового врача звали доктор Малис. Он мне нравился, довольно приятный человек. В своём «замке» мы с бабушкой наводили порядок: оклеили остатками обоев участки, где они оторвались, купили новый стул, сантехник еще в первый день починил нам трубу… Мы приобрели новое постельное бельё, вымыли весь пол, всю ванную… Закончили почти со всем, кроме шкафов, которых там было четыре. Один из них был полностью пустой, туда мы и сложили свои вещи; три остальных были набиты разными мамиными вещами, которые я пообещала в скором времени разобрать.
Свою комнату я украсила, насколько мне позволила моя фантазия: я нарисовала новые рисунки, стараясь сделать их максимально радостными, но у меня это так и не получилось, поэтому я просто купила детский журнал с героями какого-то неизвестного мне мультфильма и повесила плакаты на стену. Я даже купила цветы, чтобы новая комната казалась живой.
По вечерам я сидела в своей комнате и читала книги, которые стояли на полке в книжном шкафу. Когда мне надоедало читать, я садилась за стол и рисовала все, что только приходило мне на ум. Впервые за долгое время у меня на душе стало немного спокойнее, хотя, как и раньше, я весь день проводила наедине со своими мыслями. Из-за такой смены обстановки я даже стала реже кашлять. Но чтобы окончательно принять то, что я осела на новом для меня месте, я купила дневник, который и должен был начать мою новую, но всё-таки очернённую прошлым историю.
И всё продолжалось таким образом, пока не настал тот самый день.
Я знала, что скоро умру. И мне было грустно при мысли о том, что я умираю, сидя в четырёх стенах, будто бы меня уже и не существует. В этом-то и правда, что я не жила, а существовала в этом мире. Мне было грустно, что я уйду и оставлю после себя только медицинскую карточку, которую никто из моих родственников так и не заберёт. Останутся рисунки, которые я нарисовала лет пять назад, пара строчек неудавшихся песенок, лохмотья, которые скорее всего станут тряпками для пола, а дневники, в которых я описала всю свою жизнь, в лучшем случае будут забыты на книжном шкафу при переезде. Хотя на эти вещи вскоре мне будет уже наплевать, я понимала, что каждая секунда сейчас для меня как годы для обыкновенных людей. Они дороги мне, ведь их совсем немного. Я стояла на балконе, думая обо всём этом. И в какой-то момент до меня дошло, что в моей ситуации ограничений из-за болезни быть не должно. Кто мне запретит гулять, если мне остается жить… а сколько мне вообще остается жить?
Я взяла своё пальто, надела наушники, включила любимую песню и впервые за долгое время наконец решилась на этот шаг…
Я спустилась по лестнице.
Я открыла парадную дверь.
Солнце било в моё бледно-зеленое лицо. Было тепло, но дул холодный ветер. Сначала всё было тихо, потом будто бы издалека послышались радостные крики детей, следом за ними – пение птиц, а после – шелест листьев. Я шла осторожно. Почему-то я очень боялась. Когда я подошла к детской площадке, дети посмотрели на меня и стали расспрашивать друг друга о том, кто я. Но как только они подошли ко мне, чтобы познакомиться, я убежала. Внезапно мне стало страшно разговаривать с людьми. Даже не из-за того, что мой голос больше походил на хрип заядлого курильщика, просто страшно. Вообще, мне всегда было страшно находиться среди людей, мне всегда казалось, что все они глядят и смеются надо мной. Я бежала дальше, но вместо тяжести в груди, которая мучила меня уже довольно давно, я вдруг почувствовала легкость на душе. Я заулыбалась, я стала свободной. Я пробежала мимо магазина, мимо неработающего фонтана… Это «захолустье» мне показалось довольно милым городком. Потом я увидела тропинку, спускающуюся вниз по холму. Она вела к реке Бирюза, в честь которой и назвали городишко. Я спустилась к реке и удивилась ей. Я поняла, что никогда до этого не видела реку. Она текла медленно и спокойно, а солнце играло в её волнах. По берегам реки росли деревья, слева виднелся деревянный мост. Облокотившись на дерево, я отдышалась. Я сняла наушники и начала вслушиваться в природу, окружавшую меня. Только городской житель может понять меня. Дома, кроме гула заводов и машин, не слышно больше ничего. Хотя нет, это неправда. Где бы ты ни находился, ты всегда услышишь крики несчастливой семьи, плач ребёнка, над которым издеваются другие дети… По вечерам меня будоражили сирены полицейских и пожарных машин, а в окно бил ветер… Городская жизнь… Бесконечная нервотрёпка и спешка. Но куда они все торопятся?.. А, неважно, хотя они и толкают меня, словно городская жизнь – это бесконечное соревнование за первенство в чём угодно.
Минут десять я сидела около реки. Я кидала в воду камни, но все равно боялась потрогать её рукой. Тишину нарушали только шум деревьев и пение птиц. Но внезапно я услышала крики, совсем рядом.
На соседнем берегу раздавался визг сердитых подростков. Вскоре я увидела толпу, бежавшую за одной девочкой. Я привстала, чтобы разглядеть эту сцену получше. Вот они бегут. Девочка, за которой гнались, поскользнулась на луже и упала в грязь. Семеро подростков окружили её, потом схватили за руки и ноги и уже собрались бросить в реку, как вдруг один из них увидел меня. Я быстро спряталась за дерево, но было уже поздно. Мальчик, что заметил меня, сообщил об этом и остальным. Они отпустили девочку и убежали, ругаясь на меня и друг на друга. Тот, что сообразил и побежал самым последним, не забыл напоследок пнуть девочку ногой. А я, злясь на тупых дикарей-ровесников, всё ещё сидела за деревом. Я знала, они исчезли! Но почему я не вставала? Мне было страшно идти к этой незнакомой девочке. Я слышала, как она рыдает, и каждый её вопль бил мне в сердце. Мне очень хотелось подойти к ней, помочь ей. Я ругала себя за свою скромность, пугливость и нерешительность! Наконец я взяла себя в руки и бросилась через мост на другой берег. Я приблизилась к худенькой рыжеволосой девочке, которая всё ещё лежала в грязи и плакала. Я не нашла, что сказать ей, поэтому просто протянула руку и помогла ей встать. Сквозь слёзы я расслышала слово «спасибо». Девочка обняла меня, и я похлопала её по плечу. Она всхлипнула ещё несколько раз и посмотрела на меня.
– Как тебя зовут? – хмуро спросила я. Это было первое, что пришло мне в голову.
– С…Стася… – прошептала она.
– Тебе не больно?
Она лишь отрицательно покачала головой. В этот момент я заметила необычную маленькую косичку среди распущенных волос на левой стороне.
Я порылась в карманах куртки и нашла платок.
– На, вытри лицо.
Я подала ей его, она вновь поблагодарила меня, протерла лицо платком, но только размазала грязь и испачкала мой платок.
– Мм… Лучше в озере, лицо всё еще грязное.
Она не ответила мне, лишь подошла к озеру и начала промакивать лицо мутной водой. Я присела рядом. Когда её лицо стало более-менее чистым, она повернулась и стала ещё тщательнее рассматривать меня.
– Я Мэрилин, – наконец представилась я.
Она немного помолчала, оглядываясь вокруг.
– Мэрилин? Я… тебя впервые вижу… Ты живёшь в Домина? В соседней деревне?
– Нет, м… – тут я потерялась. Мне вовсе не хотелось завязывать знакомство с человеком, начиная с рассказа о том, что я переехала в деревушку, где выросла моя мама, чтобы потом меня могли госпитализировать из-за рака лёгких. – Я из Робин-Вилля, но сейчас живу здесь, в Бирюзовом лесу. Вообще я очень редко сюда приезжаю. Тут моя мама родилась, поэтому у нас тут квартира.
– Извини, не могла бы ты ещё раз повторить? Откуда ты?
– Из Робин-Вилля. Это такой серый-серый туманный город к северу отсюда.
– Да, я слышала о нём.
– А ты здесь живёшь, я так понимаю? В Бирюзовом лесу?
– Да… – задумалась она, потом снова поглядела на меня, – Всегда здесь жила, и моя мама тоже, и бабушка и так далее… В этом захолустье.
– А мне нравится это место, – честно ответила я, – Тут для меня родилась свобода. Леса из деревьев, а не из домов… И люди у вас чудаковатые… У вас праздник сегодня? Почему вы такие веселые?
– Причем тут праздник? – засмеялась она, – Всё как и всегда. А зачем нам хмуриться? – она удивилась, – У нас всё хорошо. Конечно, скучновато… Но мы часто играем с ребятами на улице…
– С этими ребятами? У вас такая игра, лупить друг друга по роже?
Стася замолчала. Она посмотрела в воду.
– Нет… У меня тут мало друзей. Здесь далеко не все дружелюбные, особенно мои ровесники, – она запнулась. – Прости, я не хочу об этом говорить.
Я не стала её упрашивать, хотя мне было очень интересно. Я изо всех сил пыталась не кашлять при новом человеке, но не удержалась, и у меня случился приступ. Я схватила ингалятор и стала вдыхать этот безвкусный порошок. Стася вытаращила на меня свои глаза, а когда приступ прекратился, спросила:
– У тебя астма?
– Да, – соврала я.
– Бедная… У моей сестры тоже была астма… – тут она замолчала.
– Была?
– Моя сестра умерла… – Стася всхлипнула. Я решила не продолжать эту тему и сразу перейти на другую.
– Расскажи мне… О своём городе, пожалуйста. Что-нибудь хорошее… – попросила я Стасю.
Я смотрела на неё. Она начала рассказывать, что Бирюзовый лес – не такой уж и простой город. Она восторженно описывала заброшенные дома, тёмный лес с вампирами и призраками, русалок в реке Бирюза… И мы заговорили о мистике.
Мне было очень интересно её слушать. Хоть я и не верила в бога, магия и всё необъяснимое всегда завораживали меня.
Мне захотелось побывать во всех этих мрачных историях, быть призраком или зомби, утопшим или зарытым, вампиром или оборотнем… Познать трагедию, иронию, драму, почувствовать себя особенным. Но сейчас меня делает особенной только мой кашель, а мир не перестаёт казаться скучным.
При мысли об этом всё снова приобрело серые краски.
Мы шли и разговаривали. Приступов больше не случалось, я даже не замечала, что кашляю. На время я даже забыла о своей болезни. Мы болтали обо всём: о школе и уроках, о родителях и детях, о своем потерянном поколении. Когда наступил вечер, я вспомнила, что бабушка и знать не знает о моём «подвиге» – решении выйти за дверь.
Когда мы вернулись в Бирюзовый лес, я попросила Стасю не слишком быть на виду, чтобы новые для меня люди не стали расспрашивать незнакомого им человека.
Я попрощалась со Стасей, и мы расстались. Я наконец поняла, кого она мне напоминает. В детстве я часто смотрела мультсериал, который назывался «Чувство границ свободы». Это был мультик про беспризорников и двоих детей из состоявшейся семьи. Так вот, одного из героев тоже звали Стася. И мало того, этот персонаж был очень похож внешне на эту Стасю, в реальной жизни! И, насколько я помнила, она тоже любила лазать по заброшкам и верила в призраков. Я всегда мечтала о такой подруге, и неужели я её наконец нашла?..
Поднявшись на свой этаж, я остановилась. Что сказать бабушке и как ей объяснить, почему я ушла? Я продумывала наш диалог в голове, разговаривая сама с собой, но в итоге пришла к выводу, что лучше сказать правду. Но как только я подошла к двери, чтобы постучаться, бабушка открыла и закричала:
– Ты где была? Я тебя вот уже два часа по городу ищу!
Она схватила меня за пальто и затащила в нашу лачугу. Захлопнув дверь, она ударила меня по лицу.
– Ты что делаешь?! – крикнула я ей.
– Ты хоть понимаешь? Где твои мозги?! Ты идёшь на улицу в таком положении!
– Отстань…
– Отстань? Вот как ты разговариваешь со своей бабушкой!
Она отвернулась от меня и пошла на кухню, я пошла следом.
– Ладно, извини меня, пожалуйста…
Она повернулась ко мне. Я увидела, что она плачет.
– Ты что, не понимаешь? Всем и так плохо! А теперь ты ещё и уходишь из дому на улицу! Нет ни записки, ни сообщения… Могла хотя бы позвонить!
– Ты не понимаешь…
– Чего не понимаю?
– Ты не понимаешь! Я… Я целый год не выходила на улицу! Ну и плевать, может, у меня рак лёгких! Какая разница? Самое обидное, что я так и не узнала жизнь! Ни-че-го! Я просто ни-че-го не знаю о том, что за окном! Мир за окном для меня чужой… Дом – больница, еда – лекарства… Я только стала подростком, а мне уже помирать! Возможно, я скоро умру! Так дай же мне немного побыть на улице, погулять с людьми! Я же не заразна!
Бабушка ничего не ответила. Она только обняла меня и заплакала.
– Прости меня, пожалуйста, – выплакала она, – И прости, что ударила… И так переживала…
Она ещё крепче прижала меня к себе. От объятий меня начало тошнить, хотя на этот раз меня тошнило и от самой себя. В самом деле, нужно было хоть записку оставить, что я ухожу… Эти люди вроде как «заботятся обо мне», во что с трудом верилось.