Я помню день, когда всё началось. Я я помню, что это было тринадцатое июня, я тогда сидела в двадцать третьем кабинете больницы моего города. За последний год это место стало мне вторым домом. Я запомнила эту дату, потому что незадолго до этого был очередной мой день рождения, который я уже третий год как праздную в компании самой себя и с желанием пережить этот день как можно скорее.
– Нет, – возмутился врач, – Я просто не знаю, что с тобой делать.
Мама сильнее схватила меня за руку, мне стало больно, и я попросила её не трогать меня.
– Одни анализы говорят одно, другие… другое… – врач продолжал разбирать бумаги в моей медицинской книжке, – И если НДКТ и новые анализы снова покажут тот же результат, мне придётся диагностировать вам рак лёгких первой стадии.
Я заметила лишь, как мама начала плакать. А я, уже совсем зелёный из-за болезни человечек, убито смотревший на все вокруг подросток, лишь улыбнулась тому, что мне поставили новый диагноз. По правде говоря, мне было уже все равно. Я безразлично смотрела на тихое нытье своей мамы и улыбалась так, как только могла, потому что улыбаться было очень тяжело.
– Но из-за этого вам придется переехать, – продолжил врач, не обращая на маму ни малейшего внимания, – К сожалению, в Робин-Вилле сейчас нет возможности лечить вас из-за большого количества больных, а так как это пока не официальный диагноз, срочно вас госпитализировать не будут.
У меня снова начался резкий приступ кашля, мне быстро дали платок и ингалятор. Когда я снова пришла в «нормальное состояние», врач подал маме распечатку и продолжил:
– В этой больнице вы будете проходить тот же курс лечения, что и здесь, только в случае чего вас сразу же госпитализируют туда…
– Но… – перебила его моя мама, – Этот город… В нескольких километрах от него находится деревня, где я выросла… У нас там все ещё остался домик!
– Это хорошо, очень хорошо.
– Тогда никаких проблем с переездом не будет!
Мама радостно взглянула на меня, а я, из уважения, сквозь зубы улыбнулась в ответ. Она опять сжала мою ладонь, и я в очередной раз попросила её не трогать меня.
Спустя некоторое время мы с мамой решили прогуляться. Меня очень редко выводили на улицу, и эта короткая прогулка после каждого посещения больницы была единственной возможностью для меня вернуться в мир, что прятался за моим окном.
– Вижу, тебе очень нравится болеть, – заявила мама.
Я даже не стала смотреть на неё. Я оглядывалась на обёртки из-под дешёвых конфет и сигаретные пачки, разбросанные по всей улице, и считала их, чтобы хоть как-то отвлечься от уже приевшихся мне негативных мыслей.
– Я не выбирала судьбу, – наконец ответила я ей.
– Ты хоть понимаешь, как мне тяжело? Тяжело смотреть, как ты кашляешь целыми днями! Днем и ночью, днем и ночью… Эти таблетки! И снова таблетки! Двенадцать штук в день! Столько и пенсионеры не принимают, а ты, в свои четырнадцать!..
– Мама, замолчи, пожалуйста, ты меня раздражаешь.
– У тебя же еще детство, впереди столько интересного, а ты сидишь в квартире… Да соседи и знать не знают, что у меня вообще есть дочь!
– Мама, – не выдержала я, – Хватит уже! Говоришь так, как будто это ты болеешь, а не я! Будто мне менее тяжело, чем тебе! А знаешь, кто виноват в том, что дошло до такого? Ты! Это ты отказалась вести меня к врачу первые недели, ты мне не покупала таблетки, но зато я ходила в школу! В школу! Вместо того, чтобы хоть раз сходить к врачу! Конечно, с раком легких у меня блестящее будущее, не так ли?!
Я опять не стала смотреть ей в глаза, а она молча шла рядом. Я злилась на всё вокруг. Я ненавидела весь мир, и в особенности самых близких мне людей.
Мы шли под мостом, а над нами гудели куда-то торопившиеся машины. Вдоль стены лилась вода от ещё не до конца подтаявшего снега. Было довольно морозно, и я сжала руки у груди, чтобы согреться. Наконец, едва пробравшись через грязь и лужи после недавнего дождя, мы снова вышли на грязный асфальт.
Я всегда смотрю вниз, когда куда-то иду, но не потому, что смотрю под ноги, боясь споткнуться, а потому что не желаю видеть окружающий мир. Вот рядом лежит бездомный, от которого несёт спиртным. Вот старуха, целуя асфальт, упёрлась коленями в полотенце и молится то ли божеству, в которого верует, то ли проходящим мимо людям… В любом случае, делает она это только из жалости к самой себе, прося подкинуть ей в одноразовый пластиковый стаканчик немного мелочи.
В такие моменты я не боюсь попасть в ад, потому что знаю, что уже в аду.
Я посмотрела на пасмурное небо, которое всю жизнь сопровождало меня, окружало весь мой город и все мои воспоминания. Только сейчас я поняла, что в нём больше не осталось никаких других оттенков, кроме этого серого цвета, который выводил меня из себя, который стал единственным цветом, что я вижу. Это небо тоже мертво, как и все мы, те, кто уже не видит смысла жить дальше, потому что болезнь пожирает нас изнутри, сокрушая всех нас, убивая. Этот серый цвет станет единственным оттенком, который я запомню, потому что я знаю, что больше жить не хочу.
И тогда, шагая по мокрому асфальту, такому же серому, как и небо, я стала вспоминать тот день, когда начался этот проклятый кашель…
Это было двадцать восьмого сентября прошлого года, когда я и мои ровесники, глупые и высокомерные семиклассники, отправились на выезд с ночевкой в соседний городок Юкиярви. Там были дети и постарше, и они старались держаться подальше от нас, так что мы были неким подобием изгоев среди этого веселья. Тогда, ночью на улице, мы танцевали, шутили по-взрослому, оскорбляли друг друга, обсуждали и ругали тех, кто не поехал вместе с нами… В общем, делали все то же, что и обычные дети нашего возраста. Среди тех, кто не пришел, оказалась и моя лучшая подруга Дакота. Её оскорбляли меньше всех. Не потому, что она была идеалом для каждого из нас; напротив, её все боялись. Девочка, с которой дружить мне оставалось совсем недолго, девочка, чьей страстью было только властвовать над людьми… Она не любила шумные компании, но у неё было большое окружение. Она была не из тех девочек, которые просто задирают других, считая себя королевами красоты и моды. Дакота задирала всех, потому что ненавидела себя, хотя тогда я этого ещё не понимала. Да, соглашусь, она была довольно умным человеком, в чём я ей очень завидовала. Она знала столько, что её можно было слушать часами, но она возмущалась и сердилась, если кто-то разбирался в том, что ей неведомо, потому что она терпеть не могла, чтобы кто-то был лучше её. Поэтому её окружение я называю «низкими и жалкими». Это люди, которые привыкли казаться глупыми, не способными на что-либо, кроме глупостей, но они вместе были тем, без чего Дакота не могла удовлетворить своё желание быть первой и главной, быть выше всех. И да, я сама была одной из «низких и жалких», потому что мне тоже хотелось быть такой же, как она.
После такой вечеринки неудивительно, что я начала кашлять. Хотя я и была очень уставшей, в школу мне нужно было прийти. Я быстро надела школьную форму, накинула пальто и шарф, схватила портфель и побежала туда. Я не опаздывала, но мне очень хотелось сообщить Дакоте новости и сплетни о ребятах, которые я узнала вчера, а в особенности то, что я начала кашлять.
Около кабинета я встретила Дакоту, игравшую в «Тетрис». Я специально начала громче и чаще кашлять, чтобы на меня обратили внимание.
– Кашляешь? Вы что, на улице танцевали?
– Тебе тоже привет. Да, а как же без этого.
Больше она мне ничего не вякнула. Она всё ещё не отрывалась от своей игрушки.
– Надеюсь, что это бронхит, – я снова попыталась обратить на себя внимание, – Это было бы здорово. Бронхит длится две-три недели, как раз пропущу контрольные, а после и каникулы начнутся.
Мечта каждого школьника, не так ли? Да, тогда это и вправду было моей мечтой.
Только теперь Дакота оторвалась от игрушки.
– Мэрилин, – обратилась она ко мне, – Дашь списать домашку?
Меня разбудила мама, постучавшись в мою комнату. Я притворилась, что ещё сплю, чтобы она не заставляла меня выполнять домашнюю работу. Но она лишь позвала меня выпить новые таблетки, которые мне прописал врач этим утром в больнице. Я встала с кровати, немного пошатнувшись, взяла у мамы из рук стакан с водой и таблетки, затем пошла в туалет. Я стояла у раковины, на стене рядом с которой висело зеркало. Поставив стакан рядом с почти опустевшей банкой с содой, которой мы чистим зубы, я медленно и с отвращением взглянула прямо себе в глаза.
– Ну что, приятного аппетита! – с иронией промямлила я, стукнув стакан о стакан в отражении, запила этот химический ужас и вновь направилась к кровати.
Но тут моя голова закружилась ещё сильнее, я покатилась куда-то вправо и, не сумев устоять на ногах, упала прямо на пол, успев опереться на руки. У меня постоянно кружится голова, но не так, как сейчас. Я села на колени, наклонила голову вниз, сжала руки в кулаки и начала что-то бормотать про себя. Я услышала, как капли дождя целуют моё окно и серый асфальт. Я взглянула в окно. Да, там идёт дождь. Я смотрела на него, чувствуя себя никчемной, покинутой… Я подумала о людях, которые сейчас сидят дома, потому что на улице этот проклятый дождь, и начала им завидовать. Даже в клетке внешнего мира они свободнее меня. Даже человек, сидящий днями напролёт в офисе, имеет больше возможностей, чем я, обделенный счастьем мира сего, ненужный подросток.
Собравшись с силами, я встала и подошла к окну. Посмотрела вниз, но на улице никого не было. И в тот же миг мне стало жалко этих людей, которые боятся дождя, потому что он мокрый, боятся дождя, потому что он холодный, боятся, что они простудятся…
Но мне всё равно. Всё-таки это их дело.
Я снова легла в кровать в надежде, что навсегда усну глубоким сном и буду далеко от этого гнилого мира.
Когда я не хочу думать о своём прошлом, оно всё равно напоминает о себе. Иногда я иду по улице или пишу в дневнике, и вдруг перед моими глазами всплывают неловкие моменты моей жалкой жизни. Тогда я начинаю стучать по столу или по стене и рыдать, ненавидя себя. Но сейчас мои воспоминания настигли меня даже во сне, окончательно став моими самыми назойливыми гостями.
Это было в начале ноября, я кашляла всего полтора месяца. Тогда я ещё не знала Дакоту в целом, но уже была огорчена своими «друзьями». Мама и сестра тогда забирали меня из школы. Я села в машину. Христина, моя сестра, была старше всего на год, но считала себя выше аж на целую ступень эволюции. Я, как и всегда, думала о своём, а сестра всё говорила про свои успехи в учёбе. Она была круглой отличницей, я всю жизнь ей завидовала. Я, конечно, не двоечница, но я ответственно и честно отношусь к домашнему заданию, а сестра всегда его списывает. Она мало понимала, особенно в экономических предметах, но зато отлично запоминала текст. Всегда пересказывала его на пятёрку. Я не любила её за многое: за высокомерие, за отличную учебу и за жажду внимания. Чем-то она мне всегда напоминала Дакоту.
Сестра наконец закончила рассказывать про свои достижения за этот день, и я решила тоже поговорить о себе. Я хотела поведать маме, как меня наконец заметила учительница иностранного языка.
Вообще, иностранный язык я знала чуть ли не лучше всех в классе. В своём возрасте я уже могла спокойно общаться с носителями языка. Но у учительницы всегда был любимец – Юлия. Почему не Дакота? Дакота и не старалась быть отличницей, напротив, оценки у неё были даже ниже средних. Но она считала домашнее задание пустой тратой времени для идиотов. Она действительно была умным человеком, но, в отличие от моей сестры, хорошие оценки не были показателем для неё. Хотя если у человека плохие оценки и он не любимчик Дакоты, то в ссоре Дакота всегда припоминала ему это.
Если кто-то лучше Юлии, то он высокомерен, а если хуже – он тупой. Именно тупой. А я была не только «тупой», но и одинокой. Я сидела одна за партой, и поэтому, когда я что-либо забывала, моей опорой была только память, но память у меня плохая. В такие моменты я всегда любила наблюдать, как списывает Юлия. Не терять же ей свой «статус», а она и половины не понимала, из-за этого и приходилось списывать. Я была слишком слаба, чтобы сказать об этом учителю. Я неконфликтный человек, я всеми силами пытаюсь избежать конфликта. К тому же у меня всегда такое ощущение, будто сделай я хоть одну малейшую глупость – и на меня ополчится весь мир. Поэтому я всю жизнь терпела издёвки других, лишь изредка нелепо отвечая им.
Но именно в этот день я получила пятёрку. Это было необычно, потому что учительница придиралась ко всему, вплоть до неправильно написанной заглавной буквы. Для меня похвала моей мамы была одной из самых главных вещей в жизни, по крайней мере тогда. Мама всегда восхваляла Христину, да и не только она. Многие учителя часто напоминали мне об успехах моей сестры, жалуясь на то, что я не такая, как она. Мама ругала сестру, если у той была хоть одна четвёрка, но, если я закончу семестр всего с тремя тройками, мама устроит целый праздник.
Когда моя сестра прекратила самоутверждаться и сделала небольшой перерыв, я решила тоже похвалить себя. Но, как только я начала говорить, мама, будто не услышав мои слова, продолжила говорить с сестрой. Потом я попыталась подойти к маме, пока мы были в продуктовом, но она болтала по телефону с подругами. Дома мама смотрела телевизор, но я решила не мешать ей. В любом случае, мои оценки ей не особенно интересны, потому что мною гордиться она никогда не будет.