Парижский Институт судебно-медицинской экспертизы походил на небольшую крепость девятнадцатого века. Первый ярус, коричневый, почти черный, наполовину врытый в землю и окнами выходивший на Сену, был отведен под гигантские холодильники и прозекторские, соединенные сетью неуютных коридоров с плохой вентиляцией. Выше находился второй ярус – красная кирпичная кладка, продырявленная высокими окнами, а над ним, на крыше, из белых строительных блоков был собран третий, с кабинетами и лабораториями. Все это было построено для того, чтобы стать хранилищем страшных тайн. Смерть разложила повсюду свои секреты – во вскрытых грудных клетках, черепных коробках, распиленных дуговой пилой, в рассеченном скальпелями эпидермисе, в телесных жидкостях и внутренностях, поблескивающих под бесстыдным светом хирургических ламп. Они хранили горькую истину: смерть лишает индивидуальности тех, к кому прикасается, трансформирует их в объекты, превращает в предметы. Плоть становится мясом, имена – порядковыми номерами, раны – уликами, тела – скелетами, люди – воспоминаниями. Человек растворяется в небытии, от него остается призрак, которого удерживает от исчезновения лишь наша память. Здесь больше, чем где-либо, эта зловещая алхимия бросалась в глаза, денно и нощно, без передышки.
Людивина и Сеньон стояли в холодном помещении первого яруса с глухими облезшими стенами. Было раннее утро, Сеньон держал в руке стакан с кофе из «Старбакса», который так и не поднес к губам с тех пор, как они вошли в здание. Его черная кожа будто впитала неоновый свет. На фоне внушительного мускулистого коллеги Людивина казалась хрупкой, почти несуществующей. Они были при исполнении, но, как и большинство сотрудников парижского отдела расследований национальной жандармерии, чаще работали в гражданском. Сегодня Сеньон был в серой толстовке с капюшоном и спортивных штанах, а Людивина – в джинсах и бледно-розовом мохеровом свитере. Они походили на случайных посетителей, на туристов, заблудившихся среди тел, накрытых простынями.
На столах из нержавейки были аккуратно разложены куски кожи, изъятые несколько часов назад. Гладкая поверхность отражала холодный яркий свет. Все вместе это напоминало причудливый тошнотворный пазл. В сумке наркоторговцев нашлось четырнадцать фрагментов. Самые маленькие представляли собой лица. Три плоские нелепые маски с опущенными веками и приоткрытыми ртами, без волос и ушей, пародии на человеческий облик. Самые большие куски кожи были срезаны со спин и животов; в последних были дырки на месте сосков и складки у пупка. Мужчина и две женщины, судя по двум отвисшим карманам вместо груди.
– После анализа ДНК мы будем точно знать, сколько тут человек, – сказал судмедэксперт с черной бородкой. – Но на первый взгляд, судя по стыкам этих фрагментов и цвету кожи, их трое. Это мое предварительное мнение, не принимайте его за официальное заключение, но, думаю, оно подтвердится. Вряд ли тут стоит ожидать сюрпризов.
– Здесь кожа со всех участков тела? – спросила Людивина.
– Нет, но почти. Не хватает нескольких фрагментов с шеи, рук, гениталий, колен и ступней – в общем, всего того, что трудно срезать. И еще отсутствуют скальпы.
– Это профессиональная работа?
– По крайней мере, очень аккуратная. Тут не надо быть хирургом. Человек без особых навыков, если он не брезглив и у него есть время, может не спеша снять весь эпидермис. Здесь много следов лезвия – либо скальпеля, либо бритвы. Кто-то действовал методично, небольшими надрезами. Не то чтобы ювелирная работа, но он старался срезать кожу как можно ровнее и крупными кусками. В общем, получилось недурно.
– Недурно? – переспросил Сеньон, поморщившись.
– Да. То есть я хочу сказать, что работа проделана тщательно, – с некоторой неловкостью поправился судмедэксперт. – Кроме того, вся кожа гладко выбрита и натерта чем-то вроде воска. Узнаем точнее, когда получим результаты химического анализа. Думаю, это было сделано для того, чтобы остановить размножение бактерий.
– То есть кожу хотели сохранить? – догадался Сеньон.
Судмедэксперт кивнул.
– А наркотиков вы в этих пакетах не нашли? – спросила Людивина. – Сумку мы изъяли у драгдилеров, должна же быть причина, по которой она у них оказалась.
– Мне так и сказали, когда ее привезли, только я ничего похожего не обнаружил. Мы даже просветили кожу рентгеном, но это опять же ничего не дало. Еще я взял пробы и провел тесты на самые распространенные виды наркотических веществ – ни одной положительной реакции.
– А сколько времени займет анализ ДНК?
– Честно говоря, я собирался заняться этим сегодня утром, но потом сюда начали свозить трупы, так что ваше дело пришлось отложить.
– Какие трупы? – удивилась Людивина.
– Нам на экспертизу передали останки некоторых погибших во время бойни в скоростном поезде.
Людивина повернулась к Сеньону и, нахмурившись, воззрилась на него.
– Что? – удивился он в свою очередь. – Ты разве не в курсе насчет вчерашней мясорубки? С луны свалилась? Об этом трубят в новостях по всем каналам!
– Я два дня не включала телевизор. Так что это было? Террористическая атака? – недоверчиво спросила Людивина.
– Нет, двое подростков.
– Много жертв?
– Пятьдесят три погибших и два десятка раненых, многие в тяжелом состоянии.
– Ох черт…
– Вот именно.
– В общем, нас завалили останками по самое некуда, простите за выражение, – снова заговорил судмедэксперт. – И сами понимаете, при таком пристальном внимании журналистов и политиков это дело будет приоритетным как минимум неделю, а то и месяц. Все остальные задвигаем на второй план, хотя останки разделили между нашим институтом, клиникой в Гарше и другими.
Жандармы с неодобрением смотрели на судмедэксперта. Узкая бородка и маленькие, близко посаженные глазки делали его похожим на куницу.
– Ладно, – вздохнула Людивина. – А на этой коже, кроме татуировок и воска, есть что-нибудь особенное?
– Ни шрамов, ни пирсинга. Но…
– Есть что-то другое?
Судмедэксперт поскреб бородку и подошел к столу с кусками эпидермиса.
– Видите метку? – Он указал на небольшой участок кожи в самом низу фрагмента, соответствовавшего бедру.
– И что это? – спросила Людивина, тоже наклонившись над столом.
Судмедэксперт протянул ей лупу, и она увидела круглую отметину… Смайлик. Такими рожицами пестрят тексты в интернете и мессенджерах.
– Это то, о чем я думаю?..
– Посмотрите внимательнее на правый глаз, – сказал судмедэксперт.
Людивина пригляделась – правый глаз смайлика был явно меньше, чем левый, и похож на черточку…
– Он подмигивает!
– Такой логотип есть на каждом фрагменте кожи, всегда справа внизу.
– Их нанесли после смерти, я полагаю?
– Этого пока не могу сказать. Но если вас интересует мое мнение, я сомневаюсь, что жертвы разрисовали себя смайликами при жизни. Тип, который их освежевал, поставил клеймо, чтобы идентифицировать фрагменты.
– Как на животных, – подытожил Сеньон.
– Или как печать на товарах в супермаркете, – добавил судмедэксперт. – Своего рода знак качества…
Жандармы уставились на него, но он лишь пожал плечами.
Людивина и Сеньон шагали к своей машине под гомон просыпающегося Парижа и грохот наземного метро.
– Значит, мы имеем дело с извращенцем, – констатировал здоровяк.
– Ты о добром докторе или о свежевателе?
Сеньон хмыкнул:
– А ты со мной не согласна?
– Это явно не в стиле наркоторговцев, у нас тут не мексиканский картель. Никогда не слышала, чтобы во Франции драгдилеры сдирали кожу с конкурентов. Это и смущает. Так методично расфасовать…
– И позаботиться о том, чтобы ее сохранить, – подхватил Сеньон. – Что за бредовая идея?
– Они перевозили эту сумку в точности так, как переправляли партии наркотиков, – продолжала Людивина. – И один из них пытался сбежать вместе с ней. Товар явно важный. Не понимаю пока, в чем дело, но что-то тут не так.
У нее в кармане завибрировал мобильник.
– Слушаю, полковник.
– Что-нибудь выяснили у судмедэксперта, Ванкер?
– Он ждет результатов анализов ДНК, но, предположительно, у нас три жертвы.
– Есть вероятность, что они живы?
Людивина замедлила шаг.
– Э-э… признаться, мне не пришло в голову об этом спросить… По-моему, такое просто невозможно – с них ведь срезали шестьдесят девять процентов кожи!
– Ванкер, мне нужно точно знать, дело срочное или нет. Мы ищем троих освежеванных заживо бедолаг, которые ждут помощи, корчась от боли где-нибудь в подвале, или три трупа?
– Я склоняюсь ко второму варианту. Никто не мог выжить при таких обстоятельствах.
– Мне нужен документ, подписанный рукой судмедэксперта. Не хочу оказаться по уши в дерьме, если выяснится, что кто-то из них прожил какое-то время, а мы ничего не сделали.
– Увы, это вряд ли, но документ я раздобуду. Задержанные уже дали показания?
– Нет. Сидят, как манекены, молчат.
– Полковник, я хочу, чтобы это расследование поручили мне.
– Всему свое время, Ванкер.
– Если у нас три трупа, расследуем мы, а не бригада по борьбе с наркотиками. Хочу взять это дело.
– Дайте сначала самому разобраться, потом обсудим.
– Не люблю ломиться в закрытую дверь, но лучше меня нет никого, и вы об этом знаете. Я живу ради таких дел.
– Да вы ж не просто в дверь ломитесь, вы стены сносите…
– Убийства такого рода – моя специализация.
– Ванкер…
– Да, полковник?
– Как вы меня достали своей одержимостью.
Шеф повесил трубку.
А Людивина обиделась. Она не считала себя одержимой, зачем преувеличивать? Ну да, подготовилась, изучила тему, это же естественно после того, что ей пришлось пережить при работе над делом Брюссена и Локара. Она видела, как погибают ее коллеги, некоторые умерли у нее на руках. Она преследовала убийц, психопатов, попадала в самые жуткие ситуации. Разумеется, у нее появился пристальный интерес, осознанное желание лучше понять психологию убийц, прежде всего садистов. Да, она охотно признает: за прошедшие полтора года прочитала все, что написано по этому вопросу, ходила на курсы и совершенствовала свои навыки под руководством первоклассного криминолога. Но делать из этого вывод, что она…
Ладно, допустим, я одержимая. Ну и что? Вполне объяснимо, нет?
Полтора года она делала все, чтобы заполучить самые гнусные дела, и в каждом расследовании проявила себя как способный и хладнокровный детектив высочайшего уровня. Хотя все эти дела казались ей почти банальными.
Да, может, она и одержимая.
Но это лишь добавляет ей компетентности. И весьма ощутимо.