Сумерки неспешно ползли с востока, оккупируя небосвод и нависая над миром темной массой. У окраины городка Ла-Курнёв полицейские мигалки заливали фасады домов сапфировыми всплесками. На паркинге в пятидесяти метрах от заброшенного барака стояли пикапы мобильной жандармерии, служившие генштабом, откуда контролировался периметр безопасности, а люди в полной экипировке растянулись цепью вдоль сотни метров желтой ленты, перекрывая посторонним доступ в сектор. Там же стояли пожарные машины, автомобили местной полиции, администрации и уголовного розыска.
Зеваки, столпившиеся небольшими группками, вытягивали шею, пытаясь рассмотреть какие-нибудь пикантные детали или просто насладиться всеобщим оживлением, развеявшим привычную скуку. В окнах горел свет, на балконы высыпали жильцы, а кое-где любопытные зрители вылезли на крыши. Пока никаких эксцессов не наблюдалось. Народу собралось очень много, и всем было слишком интересно, что происходит на месте преступления.
Людивина и Сеньон уже несколько часов томились на заднем сиденье своего «пежо», раздав поручения коллегам из местной полиции. У тех были особые отношения с жителями Ла-Курнёв, им проще было собрать всевозможные сведенья о Чудиле и о завсегдатаях барака. Полковник Жиан тоже приехал – он лично руководил всеми действиями на месте событий, куда прибыли и местные чиновники, и прокурор, и все службы.
Примчался взлохмаченный Гильем Чинь – как обычно, в джинсах, кроссовках и гавайской рубашке, с электронной сигаретой в зубах и «айподах» в ушах. Гильем появился в парижском отделе расследований через четыре месяца после гибели Алексиса. Занял его место, расположился за его столом, устроился по-хозяйски, развесив на стене свои постеры, как будто Алексиса никогда и не было. Первые несколько недель Людивине приходилось тяжело, она почти возненавидела новичка, хотя не было никаких законных или разумных причин, – чисто по-человечески. Но затем природное добродушие Гильема победило, и, хотя память об Алексисе никуда не делась, Людивина приняла его. Гильем привнес немного веселого оживления в кабинет, который она делила с Сеньоном. С тех пор прошло больше года, и теперь Гильем был неотъемлемой частью их маленькой команды.
– Я что, проспал всю войнушку? – спросил Гильем, не вынимая изо рта сигарету.
– Ты вроде на больничном.
– Учитывая обстоятельства, уже нет, к тому же температура в норме. У полкана только что было совещание с прокурором. Короче, когда в следующий раз полезете в иммигрантский район, прихватите с собой узкоглазого, то есть меня. Черный громила и белобрысая – это хорошо, но с узкоглазым лучше.
– Если бы так сказала я, меня обвинили бы в расизме, – протянула Людивина.
– А надо было правильно родиться, милочка, в какой-нибудь крошечной этнической группке. Ну так что? Кто у нас покойник?
– Личность пока не установлена.
– Убийство?
– Выглядит именно так, – кивнул Сеньон. – Ждем новостей от СИПов[11]. Лулу допросила местных пацанов, чтобы составить словесный портрет Чудилы, – это парень, которого мы тут искали. Но и так ясно, что жертва не он.
– Чудила? – переспросил Гильем. – Дурацкая кличка…
– Это единственное, что нам о нем известно.
– Значит, он убийца?
Людивина пожала плечами. Гильем продолжил:
– Или убийцы – подельники тех наркоторговцев, которых вы прошлой ночью взяли? Решили убрать свидетеля…
– Или кто-то из той банды, что поставляла им человеческую кожу, – подхватила Людивина. – Сначала надо выяснить личность жертвы, а потом уже строить предположения.
– Я слышал, что об этом деле говорил Жиан. Офигеть, человеческая кожа! Куда мир катится…
– Новостей о задержанных нет? – спросил Сеньон.
– Я заскочил в отдел перед тем, как приехать сюда. Похоже, ничего нового. Во время обысков нашли чуток наркоты, кучу денег и оружие – достаточно для того, чтобы предъявить обвинение.
– Других кусков кожи у них не было?
– Нет. А вы тут навешали местным пацанам и всех отпустили домой?
– Они и так получили хороший урок, – хмыкнул Сеньон. – Хватит с них.
– То есть вы уверены, что они никак не связаны с убийством в бараке?
– Уверены. Никак. Эта мелочь пузатая просто защищала свою территорию и хотела наподдать легавым.
Людивина заметила знакомый силуэт за окном и вышла из машины. К парковке шагал Филипп Николя, на ходу снимая белый комбинезон и перчатки. Забросив все это в пакет для мусора, он поправил прическу. Волосы были зализаны назад, а на затылке завивались кудряшками. Облик дополняли поло от «Ральфа Лорена», джинсы в обтяжку, кожаные туфли, дорогие часы и загар из солярия. Он закинул в рот жвачку и направился к трем жандармам. Филипп, давний знакомый Людивины, был назначен криминалистом-координатором на это дело. Ему предстояло курировать все экспертизы и осуществлять обмен информацией между следователями и лабораториями.
– Дерьмовое дерьмище, – сообщил он вместо приветствия.
– Почему? Никаких улик, что ли?
– Уж лучше бы совсем никаких. Их до хрена! В бараке черт знает что творится. Там ДНК всего Сена-Сен-Дени[12], отпечатков выше крыши, а материала для анализа столько, что пробами можно загрузить штук пять фургонов. Короче, друзья, на науку в этом деле не рассчитывайте.
– Как это? – нахмурился Гильем.
– Слишком много лишнего. В бараке на всех пяти этажах и в подвалах месяцами ночевали толпы народа. Мы просто не справимся. Криминалисты собрали все, что было вокруг тела, еще они займутся квартирой, но that’s it[13]. И в любом случае нам не дадут добро на такое количество экспертиз. Только на анализ ДНК понадобится весь годовой бюджет Министерства юстиции, так что забудьте.
– Вот вам разница между сериалом «C.S.I.: Майами» и «C.S.I.: Ла-Курнёв», – хмыкнул Гильем. – Стало быть, работаем по старинке, свидетельские показания, лупа и дедукция?
– Увы, – развел руками Филипп Николя. – Вы получите заключение судмедэксперта, а если внутри найдут отпечатки, относящиеся к делу, мы пробьем по базе ДНК, и я передам вам результаты. Но это все, что я могу сделать.
– Отпечатки – это уже неплохо, – сказала Людивина. – Я не видела, был ли тот тип в перчатках, но он наверняка хватался там за ручки двери. Так что, если повезет…
– А мертвые животные? – спросил Сеньон.
Филипп Николя всплеснул руками:
– О-о! Я похож на человека, который будет копаться в той куче? Ты видел этот дерьмоотстойник? Попроси пожарных поделиться впечатлениями, когда они его выгребут.
– Но там же могут быть улики!
Координатор широким жестом указал на барак:
– Прошу! Ищи сколько душе угодно.
– Специалисты уже закончили? Можно туда войти?
– Вам троим можно, СИПы свою работу сделали, сейчас будут выносить тело.
Криминалист зашагал к бараку, Людивина двинулась следом. Сеньон положил руку на плечо Гильему:
– Слушай, такой вопрос… Ты верующий?
– Э-э… В церковь не хожу, но, в общем, да. А что?
– Тогда рекомендую помолиться.
– Не темни, Сеньон. К чему ты клонишь?
– Когда войдем в барак, сам увидишь. Если дьявол существует, сейчас ты попадешь в логово одного из его эмиссаров.
Сеньон хлопнул коллегу по плечу и пошел за Людивиной и Филиппом, а заинтригованный Гильем с некоторой опаской пару секунд смотрел им вслед.
С канделябра свисала цепочка, на цепочке раскачивалась металлическая подвеска – круг из паутины. Маятник отмерял время этого странного мира. Людивина остановила его двумя пальцами и огляделась. Чудила собрал в одной комнате множество диковинных вещей и старой мебели. Все эти предметы, с виду бесполезные, имели свое значение, подчинялись определенной логике, возможно, служили ориентирами в личной вселенной их владельца.
Команда из отдела идентификации преступников расставила прожекторы на треножниках, чтобы собрать и исследовать улики. В квартире с замурованными окнами, которая походила на мрачную пещеру, стало светло как днем, что лишь добавило жути. Стены с эзотерическими надписями, нанесенными кровью убитых животных, кишащая червями и мухами гора их останков и длинная захламленная комната с исповедальней, в которой сидел труп, предстали во всей своей невыносимой мерзости. СИПы в белых комбинезонах уже складывали инструменты, несколько сумок были набиты пакетиками с образцами. На дверных ручках и косяках остался черный порошок для снятия отпечатков, и такие же пятна виднелись на всех поверхностях, где могли остаться «пальчики». Ребята махнули Филиппу Николя, поздоровались с тремя жандармами в гражданском и закинули сумки на плечи.
– Оставьте прожекторы, парни, – попросил координатор. – А «Блюстар» вы не применяли?
Людивина мысленно перелистала учебник криминалистики. Реагент под названием «Блюстар» позволял обнаружить следы крови на вымытых поверхностях даже спустя много лет. Он заменил традиционный люминол, который разрушает содержащуюся в крови ДНК. Благодаря «Блюстару» стало возможным проведение генетической экспертизы найденных образцов.
Один из СИПов указал на стены, исписанные загадочными словами.
– Да тут повсюду кровища! Не вижу необходимости искать еще и скрытые следы.
Филипп Николя покивал, словно признавая, что ляпнул, не подумав. Главное отличие между детективными романами и реальными расследованиями в этом и состоит: вымышленные криминалисты пускают в дело все доступные методы, проводят все возможные анализы, не заботясь ни о потраченном времени, ни о выполнимости задачи, ни о расходах в первую очередь. Но любое расследование начинается с подсчета бюджета. Стоит ли игра свеч? Даже если бы специалисты собирали на местах преступлений максимум образцов, в дело пошла бы лишь малая часть, потому что каждый лабораторный анализ стоит денег, а кошелек у Фемиды не бездонный. Особенно во времена, когда приходится потуже затягивать пояс. В периоды кризисов страдают и мертвые, и сама истина…
Людивина достала из кармана фонарик, решив обследовать плохо освещенные закутки, и отправилась бродить среди хаоса. Сеньон подошел к трупу в исповедальне, а Гильем остался в стороне – все еще пребывал под впечатлением от горы мертвых собак и кошек.
– Безумие какое-то, – пробормотал он. – Сколько же их поубивали?..
Порог комнаты переступил жандарм в униформе. За ним следовал высокий худой человек в поношенном костюме и джинсовой рубашке, торчащей из штанов с одной стороны. В руке у него был кожаный чемоданчик.
– Доктор Леманн! – приветствовал его Филипп Николя.
Людивина радостно обернулась. Леманн был не только выдающейся личностью, но и самым компетентным судмедэкспертом из всех, кого она знала. Врач, взлохмаченный, с мутными глазами, будто его разбудили среди ночи, сдержанно кивнул. Ни на кого не глядя, он двинулся на место преступления. Проходя мимо кучи, кишащей личинками, он совершенно безразлично обронил:
– Ничего себе пудинг.
Возле исповедальни Леманн поставил чемоданчик у ног Сеньона, достал пару латексных перчаток, хирургическое зеркало и маленький фонарик, а затем приступил к внешнему осмотру трупа.
– Если бы мои пациенты знали… – пробормотал он, осторожно расстегивая ворот рубашки мертвеца, чтобы исследовать рану на горле.
– Что знали? – спросил подошедший Гильем.
– Чем я занимаюсь в перерывах между приемами! Приходя к врачу, все озабочены мыслями о проблемах и состоянии здоровья, но никто не думает о самом враче.
Людивина невольно улыбнулась. Леманн вел медицинскую практику с живыми людьми, чтобы «щупать не только холодное мясо», как он говорил. Особое удовольствие ему доставляло пугать тех, кто принимал за чистую монету все его байки.
– Приходя на прием, больные ни на секунду не подозревают, что вот этим зеркалом два часа назад я осматривал жертву с перерезанным горлом. Я его дезинфицирую, разумеется, но все равно ведь забавно! Пациенты доверчиво высовывают язык, раздвигают бедра, наклоняются, обнажая самое сокровенное. Большинство из них воспротивились бы при мысли о том, что для их обследования я использую те же инструменты, что при осмотре разлагающихся трупов.
– Да ладно! – поразился доверчивый Гильем. – Вы не меняете инструменты?
– Оно металлическое! – ответил врач, предъявляя зеркало. – Не покупать же для каждого покойника и каждого пациента. Вода, мыло, и блестит как новое! Так, у нас начало трупного окоченения, глаза светлые, билатеральный мидриаз…
При этих словах Людивина вспомнила то, что выучила не так давно. Билатеральный мидриаз – расширение зрачков, признак смерти головного мозга. Или сильной боли, испытанной жертвой в последние мгновения жизни… Может, тот, кто перерезал этому человеку горло, и есть свежеватель? Что, если мы имеем дело с серийным убийцей? С извращенцем, который упивается чужими страданиями, лишает жертву возможности сопротивляться, чтобы насладиться ее мучениями? Современный вампир…
Людивина осознала, что почти рада такой вероятности. Нужно срочно взять себя в руки, спуститься на землю. Она уже сталкивалась с подобными явлениями, и ничем хорошим это не закончилось. Ничем. Это был кошмар. Повсюду смерть, страдания, ужас. И все же с тех пор она ни разу не испытывала такого нервного подъема на работе, такой лихорадки.
Спокойствие. Ты бредишь. Ведь ты ни за что на свете не согласишься пережить это снова.
Луч фонарика в ее руке прошелся по этажеркам и задержался на полке с коллекцией маленьких уродливых черепов размером не больше клементина. Птицы. Десятки птиц. За ними стояли пластиковые баночки с пауками. Этажерка была слишком далеко, рассмотреть не удавалось, поэтому Людивина протиснулась между креслами с распоротой кожаной обивкой, обогнула колченогий мольберт, проскользнула мимо журнального столика, который оседлала пыльная лампа под выцветшим абажуром. Теперь можно было идти вдоль стены с книжными полками, заваленными всяким хламом, и внимательно его разглядывать.
Все это время судмедэксперт продолжал осмотр трупа в присутствии Сеньона. Сейчас они переговаривались вполголоса, и доктор Леманн наконец обрел надлежащую серьезность.
Людивина наклонилась к полке с флаконами, заткнутыми пробками, и сразу отпрянула. Внутри были глаза. Желтые и зеленые, с вертикальными зрачками. Глазные яблоки животных. Рядом стояли банки с вырванными когтями. Дальше – птичьи лапки. Черные перья. Засушенная ящерица. Клок белой шерсти. И пузырьки с разноцветным порошком – красным, шафрановым, бежевым, коричневым… Людивина находилась в логове безумца. Она продолжила исследование, пытаясь отыскать что-то более конкретное. Например, документ, который позволит установить личность, записную книжку, мобильник, письма, что угодно, лишь бы это навело их на след. Но, кроме нагромождения хлама и тошнотворных ингредиентов, ничего не попадалось.
В соседнюю комнату уже подоспели пожарные, и Гильем наблюдал, как они раздумывают, с чего начать очистку помещения от гниющей горы. В конце концов они принялись кое-как вытаскивать тушки и по одной закидывать в большие мешки для строительного мусора. Зловоние стояло страшное, невыносимое, не помогали даже белые респираторы.
Гильем оказывал им исключительно словесную поддержку.
– О, тут даже кролики есть, – скорбно комментировал он. – Почти все без головы! Головы свалены в кучу отдельно! У них нет глаз!
Хочешь, покажу, где глаза? – мысленно предложила ему Людивина, застряв между шкафом и огромным холстом в раме, который был разрезан тремя взмахами ножа. На картине парусный корабль боролся за жизнь в разбушевавшемся море. Прямо как я, иронично подумала девушка и разозлилась на себя за пессимизм.
Еще минут двадцать она обшаривала полки и наконец сдалась. Ничего полезного здесь не было. В другом конце комнаты Сеньон, доктор Леманн и двое жандармов в форме принялись укладывать труп в мешок. Осмотр in situ[14] был почти завершен.
Людивина извивалась, изгибалась, изворачивалась и выкручивалась, чтобы добраться до конца лабиринта из мебели и вещей, и оказалась в тупике. Но от мысли, что придется возвращаться тем же манером и проходить мимо желто-зеленых глаз, ей стало тошно. Она опустилась на колени, морщась от боли в плече, и принялась высматривать проход под столиками, накрытыми засаленными скатертями. Надо бы в медпункт заглянуть – рука слишком сильно болит… Но она себя знала: конечно же, никуда не пойдет.
В тот угол комнаты, где она сидела, свет почти не попадал – прожекторы были направлены на исповедальню. Людивина зажала фонарик зубами и полезла вперед, постанывая. Протиснулась между банкеткой и свалкой пустых ящиков из-под шампанского, затем на четвереньках поползла под столами и сервантами, глотая пыль. Когда стало совсем невмоготу, села на пол, высморкалась и позволила себе отдышаться. На мгновение в этом лесу из ножек столов, под сенью листвы из грязных скатертей, она почувствовала себя маленькой девочкой. Если меня тут сейчас увидят, будут до конца месяца стебаться! Она была рядом с участком стены, тоже покрытым безумными письменами. Красными. Чернила еще не остыли, когда автор их наносил. Это было омерзительно. Человек, сделавший это, вызывал отвращение.
В круг света от фонарика попали французские слова. Оказывается, не весь текст был на латыни. Людивина подползла ближе и приподнялась на локте, чтобы прочитать:
…Он существует! Он реален. Есть путь к обретению Его милости, есть способ причаститься Его всевластия. Зримые врата… Его пытались превратить в бесплотный образ, в миф, в легенду, чтобы пугать лишь детей и простодушных, но каждый день перед рассветом и когда сгущаются сумерки, Он ступает на землю, являет Себя среди нас, лелеет грозные замыслы и привечает избранных, дабы сделать нас пророками, провозвестниками Его пришествия. Славься, Сатана! Да настанет царствие Твое! Да осветит сияние Твоих раскаленных углей наш мир и бросит на нас отблески Твоего…
Людивина вздохнула. И вот этой чушью исписаны все стены в квартире. Чудила не терял времени, только разум.
Она продолжила свой путь по-пластунски, как на поле боя, проползла мимо трухлявого сундука по дырявому паласу и увидела проход к исповедальне и ноги коллег, стоявших вокруг черного чехла, из которого торчала рука, сведенная судорогой. Ну наконец-то. А то я тут как Алиса в Зазеркалье. Словно попала в другой, мрачный мир без ориентиров…
Она выбралась из-под стола, задев скатерть, с которой на нее тут же осыпались клубы пыли. Отряхиваясь, случайно заметила, что один из ковриков, устилавших главный проход, лежит криво. Остальные выстроились ровной цепочкой, словно обозначая дорогу от входа в комнату до исповедальни, а этот выбивался из ряда. Людивина опустилась на колени и посветила на него фонариком. Вдоль края коврика серый слой грязи, покрывавший весь линолеум, был светлее. Когда старую картину снимают со стены, где она провисела много лет, под ней остается такой же бледный прямоугольник. Этот коврик сдвинули на несколько сантиметров…
Она подползла ближе и внимательно осмотрела участок пола в поисках крови или отпечатка подошвы – без особых надежд, конечно, потому что с момента обнаружения трупа здесь уже потопталась толпа народа.
Сдвинули или… неаккуратно положили на место.
Людивина откинула коврик размером с пляжное полотенце. Старый линолеум под ним был разрезан, а в половой доске проделана дыра. Не слишком надежный тайник, если потрудиться приподнять покрытие. Людивина сдвинула доску кончиками пальцев.
Свет проник в небольшое углубление, и она вытащила прямоугольный предмет, завернутый в ткань.
Сеньон, заметивший коллегу, сразу подошел:
– Что это?
– Сокровище Чудилы? Судя по его наклонностям, надо ожидать худшего…
Сеньон протянул ей латексные перчатки, Людивина надела их и медленно развернула ткань. Там была книга формата ин-кварто в странном переплете из тонкого материала кремового цвета с янтарным отливом, переходящим в коричневатый.
– Названия нет, – констатировала Людивина, повертев книгу в руках.
– Что это за материал? – Сеньон забрал у напарницы фонарик, который она опять сунула в зубы, и осветил книгу. Стала отчетливо видна необычная текстура, похожая на пергамент, неровная, с рыжеватыми пятнышками.
И тогда они все поняли.