Леонид Блюмкин / Гамбург /

Леонид Блюмкин родился в 1944 году в Зауралье, в городе Кургане. Образование высшее техническое. Вторая профессия – журналист. Более 30 лет работал на Курганской студии телевидения. Стихи публиковались в газетах, журналах и альманахах, издающихся в городах Урала, Сибири, Москвы, а также в Германии. Автор пяти сборников стихов. Член Союза писателей России. С 2004 года живёт в Гамбурге.

«Клён у крыльца дощатого барака…»

Друзьям детства

Клён у крыльца дощатого барака —

его из прошлой жизни не сотру.

Им выдержана времени атака,

поёт зелёный парус на ветру.

По улицам, где нет ещё асфальта,

гонял я маломерку – велик свой.

И через руль крутил, бывало, сальто,

спасаемый землёю и травой.

Здесь, во дворе шпаны и книгочеев,

нас проверяло детство на излом.

Чем старше мы и суше, и мрачнее,

тем чаще вспоминаем о былом.

Мы остаёмся там, где родились,

в какой земле нам не пришлось лежать бы.

Там, где судьба ещё, как чистый лист,

и далеко до зрелости и жатвы.

Всё исчезает в сутолоке лет,

кумиров и диктаторов свергают.

Но подростковый мой велосипед

везёт меня и спицами сверкает.

Снесён давно простуженный барак,

меняются и климат, и режимы.

Но сквозь десятилетий кавардак

зелёный парус реет одержимо.

Вячеславу Веселову

Писателю, журналисту, лётчику, археологу

Ты этих строк не услышишь и не прочитаешь.

К нам не зайдёшь, чтобы «трёшку» занять на похмел.

Сколько их было, победных и горьких ристалищ

в жизни твоей, где устроиться ты не умел.

В северном небе, душе не дающем привала,

с птицей железной в кабине сроднился стрелок…

Всё, что узнал ты, в тебе до конца бунтовало,

всё, что впитал ты, бродя в перекрестьях дорог.

Струи воздушные или потоки морские,

прошлых веков по раскопам рассыпанный быт —

всё сохранилось в тебе, словно золото Скифов,

всё в твоих книгах, как жёрновом, память дробит.

В ста словарях не нашёл бы я нужного слова,

в сотне пророчеств свою не узрел бы звезду.

Ты сберегал от безвкусного, глупого, злого,

ты ободрял невозможную брать высоту.

Мне ль не ответить: «Спасибо, старик, за науку!»

Мне ль не отправить тебе в неизвестность привет.

Где я пожму твою лёгкую верную руку,

где я найду твой затерянный в вечности след?

«Немки российские, немки казахские…»

Поздним переселенцам

Немки российские, немки казахские —

русские бабушки в скромных платках.

Дома вставали с рассветными красками,

с песней хлопочущих утренних птах.

В избах – уют, чистота – в палисадниках,

выметен двор, и порядок в хлеву.

Только душа беспокойная в ссадинках,

с детства цеплявшая злую молву.

Изгнаны с Волги. Вагоны телячии

вас притащили в тайгу или в степь.

Кто-то вам в спину бросался проклятьями,

кто-то делил с вами угол и хлеб.

Что перенять вы смогли от родителей? —

Верность укладу, терпенье, язык.

Где ваши судьи и ваши гонители,

где побеждённые, где победители? —

Правды и лжи нестыкуемый стык.

Здесь, вдалеке от привычного берега,

здесь вам и дом приготовлен, и стол.

Здесь вы по-русски общаетесь в скверике,

руки сложив на широкий подол.

«Слов сентиментальных не любитель…»

Брату

Слов сентиментальных не любитель,

с давних пор трудяга из трудяг,

сам себя создатель и спаситель

сам себя из бед и передряг.

Может быть, под сатанинским небом

в поезде, идущем на восток,

в страхе и беспомощности слепо

в материнский тыкался платок.

Мальчик в синей новенькой матроске,

с локонами светлыми до плеч.

Выли бомбы, скрежетали доски,

и молчаньем становилась речь.

Вырвались из смертного капкана,

приняла на жительство Сибирь,

и за всех вздыхая покаянно,

за руку взяла, как поводырь.

По снегам, по лужам, по жаре ли

шёл, обид и злости не копя.

Тут тебя любили и жалели,

огорчали тоже тут тебя.

Рано повзрослевший, по-отцовски

всё в себе стараешься сберечь…

Мальчик в синей новенькой матроске,

с локонами светлыми до плеч.

«Никуда уезжать нам не надо…»

Моим санкт-петербургским знакомым

Впрочем, нам и не надо

уезжать никуда

А.Кушнер

Никуда уезжать нам не надо,

Рим, Париж и Венеция – здесь.

Петербурга тире Ленинграда

красота, величавость и спесь.

Зародился российской столицей,

горделиво взметнул купола.

По утрам над Невою дымится

трёх веков седоватая мгла.

Ровно дышат роскошные парки,

и не гаснут проспектов лучи.

Во дворах с зарешёченной аркой

чьи-то тени блуждают в ночи.

И во граде Петровом, где мокро

от холодных осенних дождей,

улыбаясь чему-то, вдоль Мойки

Пушкин резво идёт из гостей.

Летний сад просыпается рано,

сон слетает с богинь и богов.

Сверлит небо струя из фонтана,

пробивая заслон облаков.

А картина меняется снова:

мчит троллейбус, где был экипаж.

Царь с царицей стоят на Дворцовой,

приглашают зайти в Эрмитаж.

Рядом с ними снимитесь на фото

со счастливым смущённым лицом.

Нам в России плохая погода

не мешает, – считает ВЦИОМ1.

Бродит прошлое мраморным эхом

меж дворцов и священных могил…

Разве можно отсюда уехать,

если даже ты здесь и не жил!

«Не желая Господа тревожить по пустякам…»

Валентине

Не желая Господа тревожить по пустякам,

да на это и прав никаких не имея,

всё же с просьбой к нему пробегу по райским мосткам,

избегая в деревьях уснувшего змея.

И найдя старика в небесной его мастерской,

предъявлю ему женщины снимок случайный,

затерявшейся где-то по ходу жизни мирской,

внятных весточек от неё не получая.

И ничтоже сумняшеся, осмелев, попрошу:

поскорей отыщи мне заблудшую деву.

Обозначь ей тропку домой, как в лесу мурашу,

осени на благое и доброе дело.

Я стою пред тобою с дорожной сумкой, небрит,

и бубню отчаянно: озари прозреньем,

ибо, видно, не ведает женщина, что творит —

не обидь её жалостью или презреньем.

Ей по вере воздать бы удачей на много дней —

говорят, всё можешь, чего б не коснулся.

Сделай утро ранним, а закат хоть на миг длинней,

сделай так, как прошу, пока змей не проснулся.

Загрузка...