Леонид Блюмкин родился в 1944 году в Зауралье, в городе Кургане. Образование высшее техническое. Вторая профессия – журналист. Более 30 лет работал на Курганской студии телевидения. Стихи публиковались в газетах, журналах и альманахах, издающихся в городах Урала, Сибири, Москвы, а также в Германии. Автор пяти сборников стихов. Член Союза писателей России. С 2004 года живёт в Гамбурге.
Друзьям детства
Клён у крыльца дощатого барака —
его из прошлой жизни не сотру.
Им выдержана времени атака,
поёт зелёный парус на ветру.
По улицам, где нет ещё асфальта,
гонял я маломерку – велик свой.
И через руль крутил, бывало, сальто,
спасаемый землёю и травой.
Здесь, во дворе шпаны и книгочеев,
нас проверяло детство на излом.
Чем старше мы и суше, и мрачнее,
тем чаще вспоминаем о былом.
Мы остаёмся там, где родились,
в какой земле нам не пришлось лежать бы.
Там, где судьба ещё, как чистый лист,
и далеко до зрелости и жатвы.
Всё исчезает в сутолоке лет,
кумиров и диктаторов свергают.
Но подростковый мой велосипед
везёт меня и спицами сверкает.
Снесён давно простуженный барак,
меняются и климат, и режимы.
Но сквозь десятилетий кавардак
зелёный парус реет одержимо.
Писателю, журналисту, лётчику, археологу
Ты этих строк не услышишь и не прочитаешь.
К нам не зайдёшь, чтобы «трёшку» занять на похмел.
Сколько их было, победных и горьких ристалищ
в жизни твоей, где устроиться ты не умел.
В северном небе, душе не дающем привала,
с птицей железной в кабине сроднился стрелок…
Всё, что узнал ты, в тебе до конца бунтовало,
всё, что впитал ты, бродя в перекрестьях дорог.
Струи воздушные или потоки морские,
прошлых веков по раскопам рассыпанный быт —
всё сохранилось в тебе, словно золото Скифов,
всё в твоих книгах, как жёрновом, память дробит.
В ста словарях не нашёл бы я нужного слова,
в сотне пророчеств свою не узрел бы звезду.
Ты сберегал от безвкусного, глупого, злого,
ты ободрял невозможную брать высоту.
Мне ль не ответить: «Спасибо, старик, за науку!»
Мне ль не отправить тебе в неизвестность привет.
Где я пожму твою лёгкую верную руку,
где я найду твой затерянный в вечности след?
Поздним переселенцам
Немки российские, немки казахские —
русские бабушки в скромных платках.
Дома вставали с рассветными красками,
с песней хлопочущих утренних птах.
В избах – уют, чистота – в палисадниках,
выметен двор, и порядок в хлеву.
Только душа беспокойная в ссадинках,
с детства цеплявшая злую молву.
Изгнаны с Волги. Вагоны телячии
вас притащили в тайгу или в степь.
Кто-то вам в спину бросался проклятьями,
кто-то делил с вами угол и хлеб.
Что перенять вы смогли от родителей? —
Верность укладу, терпенье, язык.
Где ваши судьи и ваши гонители,
где побеждённые, где победители? —
Правды и лжи нестыкуемый стык.
Здесь, вдалеке от привычного берега,
здесь вам и дом приготовлен, и стол.
Здесь вы по-русски общаетесь в скверике,
руки сложив на широкий подол.
Брату
Слов сентиментальных не любитель,
с давних пор трудяга из трудяг,
сам себя создатель и спаситель
сам себя из бед и передряг.
Может быть, под сатанинским небом
в поезде, идущем на восток,
в страхе и беспомощности слепо
в материнский тыкался платок.
Мальчик в синей новенькой матроске,
с локонами светлыми до плеч.
Выли бомбы, скрежетали доски,
и молчаньем становилась речь.
Вырвались из смертного капкана,
приняла на жительство Сибирь,
и за всех вздыхая покаянно,
за руку взяла, как поводырь.
По снегам, по лужам, по жаре ли
шёл, обид и злости не копя.
Тут тебя любили и жалели,
огорчали тоже тут тебя.
Рано повзрослевший, по-отцовски
всё в себе стараешься сберечь…
Мальчик в синей новенькой матроске,
с локонами светлыми до плеч.
Моим санкт-петербургским знакомым
Впрочем, нам и не надо
уезжать никуда
Никуда уезжать нам не надо,
Рим, Париж и Венеция – здесь.
Петербурга тире Ленинграда
красота, величавость и спесь.
Зародился российской столицей,
горделиво взметнул купола.
По утрам над Невою дымится
трёх веков седоватая мгла.
Ровно дышат роскошные парки,
и не гаснут проспектов лучи.
Во дворах с зарешёченной аркой
чьи-то тени блуждают в ночи.
И во граде Петровом, где мокро
от холодных осенних дождей,
улыбаясь чему-то, вдоль Мойки
Пушкин резво идёт из гостей.
Летний сад просыпается рано,
сон слетает с богинь и богов.
Сверлит небо струя из фонтана,
пробивая заслон облаков.
А картина меняется снова:
мчит троллейбус, где был экипаж.
Царь с царицей стоят на Дворцовой,
приглашают зайти в Эрмитаж.
Рядом с ними снимитесь на фото
со счастливым смущённым лицом.
Нам в России плохая погода
не мешает, – считает ВЦИОМ1.
Бродит прошлое мраморным эхом
меж дворцов и священных могил…
Разве можно отсюда уехать,
если даже ты здесь и не жил!
Валентине
Не желая Господа тревожить по пустякам,
да на это и прав никаких не имея,
всё же с просьбой к нему пробегу по райским мосткам,
избегая в деревьях уснувшего змея.
И найдя старика в небесной его мастерской,
предъявлю ему женщины снимок случайный,
затерявшейся где-то по ходу жизни мирской,
внятных весточек от неё не получая.
И ничтоже сумняшеся, осмелев, попрошу:
поскорей отыщи мне заблудшую деву.
Обозначь ей тропку домой, как в лесу мурашу,
осени на благое и доброе дело.
Я стою пред тобою с дорожной сумкой, небрит,
и бубню отчаянно: озари прозреньем,
ибо, видно, не ведает женщина, что творит —
не обидь её жалостью или презреньем.
Ей по вере воздать бы удачей на много дней —
говорят, всё можешь, чего б не коснулся.
Сделай утро ранним, а закат хоть на миг длинней,
сделай так, как прошу, пока змей не проснулся.