«Было горло красненьким, голодным, прогорклым…»

Было горло красненьким, голодным, прогорклым,

горькое, как масло, слепое, жадное горло —

жалким и жадным горлышко, как рыбешка, было,

всех проглотила жадная жалкая рыба.

А ты беги отсюда, вон пошел, скотина,

хватай за жабры и бросай, как палку.

Но уже не рыба – слышишь, не голос

и запах рыбный,

а змея цветущая, голод ее жалкий.

Уж и вьется уж, всех сожрал, мокрый:

нет у него теперь ни снохи, ни свекрови,

ни свекра.

Грабли взял – опоздал: не жало и жабры,

а глядит на тебя несчастная морда жабы.

Ам, – сказала жаба и съела тебя. Странно,

почему она плачет жемчужно и с тоски зеленей

лука,

почему она плачет жемчужно и ломает зеленые

руки:

нет у жабы ни брата, ни мамы,

ни любимого, ни любимой – всех она съела, сука.

Всех она заманила в свое горькое, горькое горло,

в рыбку свою, в свою змеиную трубку

и свистит теперь дудкой, и ей отвечает гулко,

как в органе, то одно, то другое горло.

А твой звук – самый нежный, самый высокий,

лежи без муки, пой высоко – будет

плакать тебе: скоро жаба разбрызжет дольки,

полетят, как ракета, ноги ее и руки,

полетят, как ракета, руки ее и ноги,

выйдешь ты из нее, выйдут другие люди.

Май, – скажут, – ай; май, куличи да пасхи,

победили мы суку эту, рыбу, змею, жабу,

будем лапками в лапту играть; царские примерять глазки.

А у меня горло болит: жалко жабу.

Взял я мертвое горло, склизкую трубку в тряпку

(тошнило меня, тряпкою взял, боялся),

вырыл ямку и горло укрыл в грядку:

спи спокойно, недолго уже осталось.

Третий день молчу, глотку покрыла корка,

болит, болит, братец, у братца твоего горло.

Загрузка...