«Куда ты, Жень, она же нас глотает…»

Евгению Ш., Соколову, Кукулину

и другим моим друзьям

Куда ты, Жень, она же нас глотает,

как леденцы, но ей нельзя наесться.

(Гляди, любовниками станем в животе.)

Так много стало у меня пупков и сердца,

что, как цветочками, я сыплюсь в темноте.

Я так умею воздухом дышать,

как уж никто из них дышать не может.

Ты это прочитай, как водится, прохожий,

у самого себя на шарфе прочитай.

Когда ж меня в моем пальто положат —

вот будет рай, подкладочный мой рай.

Я не хочу, чтоб от меня осталось

каких-то триста грамм весенней пыли.

Так для чего друзья меня хвалили,

а улица Стромынкой называлась?

Из-за того, что сам их пылью мог дышать,

а после на ходу сырые цацки рвать —

ботинкам розовым и тем со мною тесно.

Я бил, я лгал, я сам себя любил

(с детсада жил в крови ужасный синий пыл),

но даже здесь мне больше нету места.

Я не хочу в Сокольниках лежать.

Где пустоцветное мое гуляет детство,

меня, как воробья в слюде, не отыскать.

Но вот когда и впрямь я обветшаю —

искусанный, цветной, – то кто же, кто же

посмеет быть, кем был и смею я?

За этот ад – матерчатый, подкожный, —

хоть кто-нибудь из вас – прости,

прости меня.

Загрузка...