11. Святилище

Рискуя, можно проиграть. Не рискуя, нельзя выиграть.

…Ещё немного высказываний хранителя Теннета

Лиссай жил как отшельник.

Покои принца находились в западном секторе острова, где не было ни входов во дворец, ни развлечений для придворных. Только озеро идеальной круглой формы, храм, тенистые аллеи и старая аркада, утопающая в зарослях фиолетовой и голубой глицинии.

Тогда как большая часть дворцовых корпусов была построена «лесенкой», взбирающейся на самую вершину кургана, аркада вела строго по прямой и поэтому как бы уходила под холм. Зарывалась внутрь и прорубалась сквозь, полностью игнорируя давление земли – будто хотела достигнуть самого сердца острова.

Хотя почему «будто»?

Я округлила глаза и обратилась к стражнику, провожавшему меня:

– Там что, вход в некрополь?

– Да, в глубине. Но покои принца будут раньше, – успокоил он и, учтиво попрощавшись, пошёл обратно на свой пост.

Я покачала головой. По сути, все, кто живёт во дворце, только тем круглосуточно и занимаются, что ходят по костям. Но обычно ты об этом не думаешь – а вот в таких местах, как эта аркада, близость некрополя ощущается очень явно.

Конечно, сейчас все входы в глубь кургана надёжно запломбированы, чтобы никто никому не мешал – ни мёртвые живым, ни живые мёртвым. Прецедентов до сегодняшнего дня не случалось, но бережёного лес бережёт. Не стоит мешать вечному сну наших предков.

Под старой аркадой было прохладно и влажно. Если первые двадцать шагов я сделала по зелёной траве, усыпанной звёздочками незабудок и благоухающими фиалками, то потом уже шла по голому полуподземному туннелю. Каменные дуги, похожие на рёберные кости, играли роль потолка. Скошенная боковина холма всё больше скрывала солнечный свет, и дальняя часть аркады таинственно терялась в густом сумраке.

Вскоре я наткнулась на дубовую дверь, увитую плющом, и, собравшись с духом, постучалась. Уже через несколько мгновений послышались шаги, затем латунная ручка в виде листка падуба повернулась, и – та-дам! – передо мной появился Лиссай собственной персоной.

Высокий, худой, невероятно красивый и… в расслабленно шёлковой пижаме лимонного цвета. Последнее меня жутко смутило: неужели я разбудила Ищущего? Его высочество – адепт дневного сна? Но отступать было поздно.

– Тинави! – неподдельно обрадовался принц при виде меня. – Вам удалось выделить время для визита – это чудесно. Вы вовремя – мне к-как раз подали чай. Добро пожаловать в моё скромное пристанище.

Лиссай светился от радости, как оранжевая ягодка дерева ошши – такой же рыжий и тёплый, и я вдруг подумала, что мне хочется называть его Лисом, а не Лиссаем.

Слегка поклонившись, принц галантно пропустил меня внутрь. Когда он повернулся, стало видно, что на спине его пижамы вышито королевское древо в короне – красота!

Но войдя в комнату, я обомлела.

Круглое помещение с купольным потолком не содержало почти никакой мебели: только кровать, кресло и пустой мольберт. Зато всюду стояли разноцветные стеклянные баночки с темперой и холсты, натянутые на подрамники.

Кровать, очевидно сделанную из тёмного дуба, зачем-то перекрасили в чистейший белый цвет. И постельное белье на ней было белым. И обивка кресла. Вместо штор – тонкий белый тюль. Белые стены, белый пол…

Мне показалось, что я снова в Лазарете.

Только распахнутые настежь окна под потолком добавляли помещению жизни. Растущая снаружи глициния бесцеремонно шарила сиреневыми и голубыми ветками по комнате – они проваливались сверху вниз, наполняя спальню свежим цветочным ароматом.

– К-как вам? – любезно спросил Лиссай, усаживая меня в единственное кресло и выдавая белую фарфоровую чашечку с чаем.

Чайник – белый – стоял прямо на полу.

– Весьма… необычно, – призналась я.

Как-то совсем не так представляешь дворцовые покои.

– Вы ведь понимаете, зачем это? – Лиссай посмотрел на меня заговорщически. Нечто безумное мелькнуло в его глазах.

– Не хочу вас разочаровывать, – осторожно ответила я, снова обводя комнату взглядом. – Но нет, не понимаю.

Принц будто немного расстроился, но потом воспрянул духом и кивнул, после чего неожиданно разулся и босиком прошлёпал в дальнюю часть спальни. Там он встал, широко раскинув руки, и торжественно объявил:

– После долгих экспериментов мне удалось создать пространство, из к-которого легче уходить в Святилище. То есть это я называю его Святилищем. Не знаю, какой вариант предпочитаете вы.

Я замерла с чашкой чая, не донесённой до рта.

– М-м-м… – протянула я, дугой выгнув брови. Лиссай приложил руку к сердцу:

– Тогда, в библиотеке, я сразу узнал в вас к-коллегу.

Я уставилась на принца как баран на новые ворота.

С ума сойти! Всю жизнь я думала, что что-то знаю, а окружающие упорно доказывали мне обратное. Чаще всего это случалось на экзаменах. Но в последние два дня мир перестал спрашивать с меня ответы, автоматом выставляя «зачёт». Что в ведомстве, что теперь. Интересный поворот.

– Коллегу, – задумчиво протянула я.

Не знаешь, что сказать, – с умным видом повторяй за собеседником. Первые пару раз сойдёшь за мудреца.

– Именно! – подтвердил принц. – Тогда от вас едва заметно пахло Святилищем, но мне всё равно удалось почувствовать. – В подтверждение своих слов Лиссай энергично втянул ноздрями воздух. – А сейчас запах ощущается гораздо сильнее. Тинави! Неужели вы были там на днях? Поделитесь подробностями, умоляю!

– Не уверена, что могу, – пробормотала я.

– Понимаю ваши сомнения. На меня тоже наводит дрожь мысль о том, что о таком загадочном месте можно говорить вслух. Но я всё-таки говорю! И даже чувствую себя вполне к-комфортно. Значит, и вам это не доставит излишних неудобств.

Притворяться дальше было бессмысленно. Я ни праха не понимала.

– Лиссай… Мне очень жаль, но я не знаю, о чём вы.

Принц, мешавший чай резной серебряной ложечкой, замер. Ошарашенно поднял взгляд. Затем подошёл и начал разглядывать меня, как экспонат в музее. Очень внимательно, до неприличия.

– Тинави, вы точно не знаете о Святилище? Возможно, нас сбивает лек-ксическое недопонимание? – с тревогой уточнил он.

– Не знаю…

Лиссай стал мерить комнату шагами.

Принц молчал, а я тоскливо следила за танцем пылинок в лучах солнца. Кажется, не грозит нам с Лиссаем никакая дружба или что похлеще. Он меня явно с кем-то перепутал и теперь думает, как изящнее выкрутиться. Возможно, в итоге опять сбежит. Без объяснений, как тогда в библиотеке.

Правда, не представляю, как он проделает этот трюк в собственной спальне.

Его высочество между тем почесал веснушчатый нос и чуть-чуть сгорбил и без того сутулую спину:

– Хорошо. Я сам расск-кажу вам про Святилище. Мой опыт показывает, что это едва ли совпадение. Тот запах, который привёл меня к вам, – особенный. Его нельзя не узнать. Только, пожалуйста, не перебивайте мой рассказ. Я был уверен, что никому и никогда не поведаю о Святилище, так что грядущий монолог – своего рода испытание и для меня тоже.

Я послушно кивнула.

Лиссай перестал наворачивать круги и забрался на кровать. С ногами. Потом залез под одеяло, тем самым напрочь стерев и без того размытые границы этикета. Глубоко вздохнув, принц начал свой рассказ.

История принца Лиссая

Лиссаю было душно во дворце.

Всё вызывало раздражение. Портьеры казались слишком пыльными и тяжёлыми. Лиссай попробовал свернуть одну из них тугим жгутом и подоткнуть за кресло – может, так она станет менее приметной?

Но получилось ещё хуже: непонятная бархатная сосиска, свисающая с потолка.

– Ваше Высочество, я могу вам помочь? – промурлыкала горничная, чьей единственной обязанностью было приносить завтрак и обольстительно улыбаться.

– Пришлите к-кого-нибудь, чтобы сняли эти портьеры.

Принц тоскливо поковырял содержимое подноса. Когда король Сайнор решил, что его младший сын болен, Лиссая начали пичкать какой-то отравой – предположительно, полезной для здоровья. В ответ он не то чтобы объявил голодовку, но стал есть безрадостнее. Волнение лекарей усилилось. В пищу перестали добавлять приправы. Аппетит принца исчез… Повара начали увольняться.

– Но, Ваше Высочество, нельзя же оставить окна совсем без штор. Вся спальня будет как на ладони!

– Повесьте вместо них белый тюль.

Горничная неодобрительно поджала губы, но промолчала. Лиссай увидел, как вокруг неё пульсирует синеватое облачко недовольства, и захотел, чтобы она поскорее ушла – его отторгал этот неприятный, грязный цвет: не аквамарин, не лазурь, а скорее синева синяков под глазами невыспавшегося человека…

Горничная уловила настроение Лиссая и незаметно покачала головой.

Что сказать: младший принц всегда был странным, а теперь и вовсе съехал с катушек. Этой весной он полностью поменял интерьер своих покоев. Сначала его перестали устраивать обитые красным бархатом кресла, потом – балдахин над кроватью. Стол, покрытый сукном. Книжные шкафы. Со временем каждый предмет подвергнулся опале и был заменён на своего двойника чистого белого цвета. Дошло до того, что на той неделе принц самолично перекрасил постель.

Последний оплот здравомыслия, шикарные портьеры цвета осеннего леса, оставляли хоть какую-то надежду…

Но теперь комната Лиссая, белая и полупустая, пахла холодом. По мере того как проходил день и солнце совершало свой небесный обход, освещение менялось, но всегда оставалось безупречно чистым. Лиссай с удовольствием смотрел на свои руки в этом цветочном – из-за вистерии за окном – цвете. Худые, бледные, щедро посыпанные веснушками ладони будто излучали волшебное сияние.

И, что самое важное, белый цвет не отвлекал. Из него без особенных сложностей удавалось уйти в Святилище.

Лиссай был художником, и, как писали газеты, «художником с особой манерой».

В детстве и отрочестве он писал классические картины: пейзажи, портреты, натюрморты. Сайнор не скупился на преподавателей и гордился сыном, но тайно, внешне не выказывая нежности: ведь королевский отпрыск должен быть в первую очередь государственным мужем.

Однако, когда Лиссаю было девятнадцать лет, он упал с лошади. Приложился головой так, что в мозгу что-то щёлкнуло. Что-то не то.

Принц стал видеть потоки света вокруг людей – они напоминали акварель, расползающуюся по листу бумаги, и частично скрывали сами лица. От этого кружилась голова, не удавалось как следует рассмотреть собеседников, на публике подташнивало.

Шли месяцы, лекари делали всё возможное и ждали, пока принц придёт в норму, но сам Ищущий уже понял – такова его новая реальность. Более того, он осознал, что эти разноцветные скользящие потоки – не что иное, как энергия бытия унни, из которой состоит всё сущее. С её помощью Лис стал разбирать эмоции людей вокруг, но вот возможность видеть черты лица других к нему так и не вернулась, что, безусловно, расстраивало.

А еще Лиссай понял, что ему тяжело смотреть на тех, кто только что колдовал. Они сочились грязью, как промокашки.

После травмы принц стал рисовать иначе. Постепенно его картины наполнились яркими, смелыми, волшебными огнями; материальные объекты практически исчезли с холстов, а люди на портретах стали напоминать скорее эфемерные призраки, похожие на текучие образы из сновидений, в окружении такой же изменчивой, странной не-реальности… Шли годы, и немногие избранные, видевшие холсты Лиссая, даже не догадывались, что эти причудливые фантазии на самом деле чётко отображают то, что принц видит вокруг себя.

А три месяца назад случилось чудо.

На заброшенном краю острова-кургана, где из изумрудных зарослей остовами прошлого поднимались каменные развалины, Лиссай писал огромную фреску на старой стене. Он пытался изобразить матч по тринапу – по памяти, так как идти на подобное людное мероприятие ему не хотелось. И вот дни шли за днями, увлечённый работой принц рисовал и днём и ночью – при свете принесённых слугами маг-сфер и аквариумов с травой осомой, – но ему никак не удавалось найти нужные оттенки… Ведь игроки в тринап испытывали самые разные эмоции, и под каждую требовался определённый тон. Да ещё и разноцветная магическая аура окутывала спортивное поле.

Вдруг Лиссай почувствовал, что его рукой движет не он, а что-то иное. Не успел принц полностью осознать этот факт, как реальность у него перед глазами поплыла. Кисточка выпала из его ослабевших пальцев, дыхание перехватило, сердце тяжело заколотилось, заставив Лиса со стоном стиснуть рубашку на груди…

Мир будто накренился; всё утонуло в вихре ярких красок; Лис почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. А когда равновесие и зрение вернулись к нему, принц обнаружил, что находится в изящной и очень древней каменной беседке на незнакомой лесной поляне. Вокруг – ни души.

Лиссай огляделся. Потрогал одну из колонн – вроде настоящая. Сорвал тюльпан – они росли здесь в изобилии, – понюхал его и покрутил в пальцах, убеждаясь, что цветок тоже настоящий.

Лис решил: неважно, что именно случилось, с этим успеется, а сейчас нужно двигаться в сторону дома. Сориентировавшись по солнцу, принц отправился на восток: если уж не к Шолоху, то к морю он рано или поздно выйдет.

Но поляну с беседкой со всех сторон окружал густой туман, идти сквозь который было практически невозможно: казалось, он становился гуще от шага к шагу… Впрочем, Лиссаю недолго пришлось бороться с туманом: вскоре магическое представление с уезжающей по спирали реальностью повторилось, и Лис неожиданно оказался в собственной спальне. Очутившись в знакомой обстановке, он перевёл дух и тотчас возжаждал вернуться обратно…

Лиссай никому не рассказал о случившемся. Жизненный опыт подсказывал: простейший способ испортить чудо – заикнуться о нем прилюдно.

«Сегодня я побывал в Святилище…» – написал Лис в дневнике, решив, что таинственному миру нужно имя.

Через неделю его вновь закинуло в лесную беседку, тоже во время рисования. Ищущий обрадовался: ему понравилось это загадочное место. Там царило сверхъестественное спокойствие, и Лиссаю, в глубине души уставшему оттого, что в последние годы все считают его «странным, очень странным», нравилось это ничем не обременяющее одиночество… А ещё его не покидала необъяснимая уверенность в том, что таинственный мир тихой беседки – это его правильное место.

В дальнейшем Лиссай сам пытался спровоцировать подобные перемещения из нашей реальности в ту. Сначала ничего не получилось, но потом кое-что стало вырисовываться. Главным условием перехода оказалась его внутренняя сосредоточенность. У всех так бывает: ты проваливаешься куда-то внутрь себя и потом с трудом возвращаешься к настоящему. Если так «проваливался» Лиссай, где-то там, на глубине, умудряясь обрести спокойствие (а не, скажем, «сосредоточенно» обдумывал какие-то проблемы или планы), то его выбрасывало к Святилищу.

Он начал понимать, что Святилище было живым. Оно хотело дружить. Ему было одиноко, но остальные люди… Остальные не подходили на роль гостей. Только Лиссай. Принцу казалось, что если он начнёт активнее изучать Святилище, то его ждут удивительные открытия.

Но Лис принадлежал к королевской семье, а потому был человеком осторожным. Он не понаслышке знал, что такое заговоры и под каким соблазнительным соусом они могут подаваться. Изучение Святилища шло очень медленно…

Впрочем, даже так беседка в лесу давала принцу самое главное – творческие импульсы для новых работ.

Внешний мир больше не представлял для Лиссая ценности. Он начал перестраивать свои покои, ходить босиком, носить пижамы целыми днями, игнорировать семейные ужины, без предупреждения покидать остров-курган (что ему в последние месяцы запрещалось «по причине слабого здоровья»)… Охрана вылавливала Лиса в самых неожиданных местах и силком возвращала во дворец.

Король и весь Дом Ищущих единогласно решили, что Лиссай ментально болен.

На самом деле принц был счастлив и свободен как никогда.

* * *

– Поэтому, к-когда я увидел вас в библиотеке и почувствовал этот запах, я решил, что вы тоже избранница Святилища. Это невероятно вдохновило меня, – подвёл итог принц.

Он сидел посреди кровати в обнимку с подушкой. Вторую подушку Лиссай кинул мне, так что я тоже не страдала от одиночества в своём белоснежном кресле.

– А как оно пахнет? – спросила я.

Чай в моей чашке давно остыл, и я осторожно опустила её на пол.

– Это тонкий, пряный аромат, нечто среднее между деревом, перцем и скошенной травой.

Я задумчиво побарабанила по губам кончиками пальцев.

– Хм. Интересно. Недавно со мной случилось кое-что необычное… – Вспомнив о бокки-с-фонарями, я прищурилась, но потом отрицательно покачала головой. – Но во время нашей встречи в библиотеке я вела скучнейшую жизнь человека, разочарованного всем миром и самим собой. Упаднический период, эмоциональная дыра и всё такое. Так что у меня нет ни малейшей идеи о том, что может связывать меня и Святилище.

Это было обидно – на протяжении всего чаепития вести себя словно попугай с одной-единственной выученной фразой. Но что поделаешь.

Лис наклонил голову и слегка улыбнулся.

– А я, наоборот, с к-каждой новой минутой наедине с вами убеждаюсь, что вы очень, очень тесно связаны с ним. Тогда, в библиотеке, я грешил на то, что мне могло почудиться, но ведь затем мы увиделись в лабиринте, и сейчас – при нашей новой встрече – у меня уже нет никаких сомнений в том, что я вижу. Как говорится: один раз – случайность, два – совпадение, но три – закономерность.

Я удивлённо подалась вперёд.

– О чём вы, Лиссай?..

– Как я отметил в своём рассказе, я вижу мир не так, как большинство людей. – Лис пожал плечами. – Всё окружающее для меня скорее состоит из красок, чем из контуров. Иногда я не в силах даже примерно разобрать лицо собеседник-ка, потому что оно затянуто желтоватой дымкой лести или тонет в пепельном облаке остаточной магии. А появление своей горничной я могу предсказать минуты за две. Знаете к-как? Сквозь смежную с коридором стену проступают пульсирующие спирали влюблённости.

Я фыркнула. Ох уж эти горничные!

И смутилась тоже… Надеюсь, у меня там ничего такого не вырисовывается?

Лиссай продолжил:

– Но вас, Тинави, я вижу на удивление чётко. Знали бы вы, какое это приятное и давно забытое чувство, боги!.. – Он как-то неожиданно горько усмехнулся. – Ваши глаза. Ваши губы. Даже маленькая родинка на правой скуле и этот очаровательный шрам возле левого уха. Мне ничего не мешает любоваться вами – вокруг вас нет ни одного завитка энергии унни, ни единого, и это… прекрасно.

Я, совсем растаявшая было в начале его монолога, под конец дёрнулась, как от пощёчины.

– Мне к-кажется, это связано со Святилищем. Оно охраняет вас, прячет вашу унни от чужих взглядов, – улыбнулся Ищущий.

Я в ответ только отвела глаза. Мир как-то резко перестал быть радостным.

Ох, Лиссай. Милый принц.

Ни одного завитка энергии?

Я мигом вспомнила, что я – всего лишь заигравшаяся девчонка. Лгунья. Убожество без магии. Никто.

– Лиссай, боюсь, дело всё-таки не в Святилище… – протянула я и, собравшись с силами, подняла взгляд на принца.

И тотчас вскрикнула, потому что Лиссай начал стремительно таять в воздухе. И я, прах побери, вместе с ним.

* * *

Так вот ты какое… Святилище.

Огромные стволы деревьев, столбами уходящие в облачное небо, такое низкое, что можно коснуться рукой. Фиолетовая россыпь незабудок под ногами. Эхо птичьего пения и обволакивающий со всех сторон густой туман.

Всё внешнее – пыль. Всё внешнее – быль и боль. Иногда – радость, замешанная на ужасе от тикающего механизма времени, иногда – надежда, блуждающим огоньком дрожащая в беззвёздной темноте. Всё внешнее отдавай на откуп делам и планам, работам и балам, любимым и завистникам, норовящим ухватить кусок посочнее в твоём незашторенном окне.

Для Святилища же сохрани крупицу вечности. Оберни её шёлком из загадок и снов, выпрями спину и вдохни поглубже само бытие.

– Это просто потрясающе, – то ли сказала, то ли выдохнула я.

Захотелось разуться и кружиться, кружиться босиком на траве, влажной от росы, пока не упадёшь, счастливый, на спину.

Лиссай рассмеялся в ответ на мои слова.

Он сидел на перилах каменной беседки, белой и прохладной в своём древнем величии. Ищущий весело тряхнул головой, так что рыжие пряди запрыгали, будто солнечные зайчики, и заулыбался во всю ширь океана.

– Я не ошибся в тебе! – воскликнул он, неожиданно перейдя на «ты». – И да, обрати внимание, какой тут колоссальный запах!

Заикания как не бывало. Я втянула воздух ноздрями. Действительно – скошенная трава, древесина, перец и ещё, пожалуй, жасмин.

– С ума сойти, от меня что, тоже так прекрасно пахнет? – Я с удивлением поняла, что, когда смеюсь, мой голос звучит просто божественно. Мне и так нравится мой смех, но здесь в нём слышалась такая манящая хрипотца, что я покрылась мурашками от удовольствия.

– Ещё прекраснее. – Лиссай спрыгнул с перил и подошёл.

Оглянувшись вправо-влево, он наклонился и тихо шепнул мне на ухо, как будто нас кто-то подслушивал:

– Оно радо нам, не правда ли?

Моё сердце забилось. Быстро, радостно.

Лиссай стоял передо мной – красивый, светлый, тонкий, – и мир, казалось, улыбается вместе с ним.

Небо голубое. Как хорошо.

Я вдруг почувствовала, что вокруг полно энергии унни. Она льётся между пальцев, перебирает волосы… Бери – не хочу.

Соблазн был слишком велик. Облизнувшись, я осторожно потянулась за энергией – как делала это сотни, тысячи раз до инцидента.

И тотчас в туманном лесу Святилища пронзительно вскрикнула птица. Желток солнца заволокло облаками, порыв ветра хлестнул меня по щеке. Земля содрогнулась, и мы рывком перенеслись обратно во дворец.

– Ох, – сказала я, хватаясь за дверной косяк, чтобы не потерять равновесие.

Голова кружилась, перед глазами скакали цветные пятна, и больше всего мне хотелось рухнуть на пол и, желательно, отрубиться. А вот стоящий передо мной Лиссай выглядел абсолютно нормально – вот она, прерогатива опыта!

– Поздравляю, Тинави, вы познак-комились со Святилищем, – с гордостью сообщил мне принц.

– Но почему нас так быстро выкинуло обратно? – простонала я, всё ещё держась за всё, до чего могла дотянуться.

– Не знаю. Может, решило, что на первый раз хватит, вы всё-таки новеньк-кая. Но вам понравилось?

– Не то слово, – ошарашенно подтвердила я.

Если рядом с Лиссаем мне было легко, то в этом странном Святилище, казалось, я и вовсе могу взлететь, просто раскинув руки и отдавшись безграничному ощущению правильности.

– Лиссай, – очень серьёзно сказала я, заглядывая в изумрудные глаза принца. – Делайте что хотите, но приведите меня туда ещё раз. Хорошо?

– К-конечно! – с радостью согласился он.

Мы церемонно, по всем правилам этикета, распрощались.

Загрузка...