Я верю, что кошки – сошедшие на землю духи. По-моему, они способны ходить по облаку, не проваливаясь.
Темно. Светло. Темно. Светло. Темно… Она открыла глаза окончательно, впустив солнечный свет в свою жизнь. Странно. Она точно помнила, что умерла. Помнила, как ушла в транзитный тоннель, на той стороне ее встретил Гардиан… Тогда почему сейчас она закрывает и открывает глаза? Почему вновь ощущает оковы физического тела и боль? И почему биоскафандр такой тесный?
Мир в перспективе ее взгляда казался опрокинутым на бок, причем это была не больничная палата, в который она умирала, а улица. Прямо перед ее глазами шершавый, ужасно пахучий асфальт упирался в огромных размеров бетонный бордюр, отделяющий проезжую часть от пешеходной. Она попыталась поднять тяжелую голову, оперлась на предплечье, простонала.
– Тихо-тихо, маленькая, сейчас, – услышала она чужой женский голос.
Что-то подхватило ее, завертело… завернуло в мягкое и несносно воняющее духами. Потом звуки машины, снова запахи, много запахов. Наконец-то пахнуло больницей. Ее положили на твердую поверхность, развернули. Боясь взглянуть на этот новый мир, она слушала его с зажмуренными глазами.
– Похоже, машина сбила, на улице нашла, – прозвучал уже знакомый женский голос.
– Сейчас посмотрим, – откликнулся второй. – Лапы целые вроде. Эй, Мурка, посмотри на меня.
Кто-то раздвинул ей веки, и она ослепла на мгновение от яркого света. Нет, это точно не свет в конце тоннеля.
Два гигантских человека склонились над ней и бесцеремонно щупали своими огромными ручищами. Она попыталась возмутиться, но произнести смогла лишь нечленораздельное пш-ш-ш-ш.
– Сердитая такая, – насмешливо произнесла женщина в зеленой врачебной форме и нацепила очки на нос.
И вот тогда она увидела свое отражение в стеклах. Она была кошкой. Блохастой уличной кошкой невразумительного трехцветного окраса: тут белое, там рыжее, здесь коричнево-полосатое. Как? Для чего?
Свою прошлую жизнь она помнила хорошо. Предыдущие помнила тоже, хоть и впечатления о них уже померкли. Помнила Гардиана и мир по ту сторону, в котором она, как вечное духовное создание, должна была выбрать настройки новой Игры. Но о чем они договорились с Гардианом – не имела ни малейшего представления. И… кошка? Вы серьезно?
– Мяу, – жалобно произнесла она, жалея саму себя.
Все-таки физические ограничения даже такого тела – это печально. И уж тем более обидно, когда ты знаешь, как все обстоит на самом деле, а сделать ничего не можешь. Даже под машину не бросишься, чтобы выйти из Игры досрочно. Ведь тогда (она точно знала) будешь возвращаться снова и снова в этот последний самый несчастливый момент, пока сам не изменишь сценарий.
– По ощущениям, с ней все в прядке, реакции в норме, переломов нет. Ну-ка вставай, Мурка, – зеленая женщина подняла ее на ноги… на лапы.
Она неуверенно сделала первый шаг, потом еще пару, села. Ее шатало, она с трудом владела телом, но постепенно разошлась, словно вшитая в биоскафандр кинетическая память включилась. Она крутанулась, переступила с лапы на лапу, махнула хвостом.
– Ну слава Богу, – радостно воскликнула девушка, что принесла ее сюда. – Только что с ней делать теперь? Опять на улицу?
Ветврач пожала плечами.
– Мяу, – пискнула новоиспеченная кошка, заглядывая в глаза людям. Она явственно почувствовала, как причмокнул пустой желудок, под ребрами неприятно заныло. – Мя-а-а-у.
Девушка убрала в сумку свой надушенный шарфик, в котором несла кошку в клинику, аккуратно взяла четырехлапую на руки и вышла в мир за пределами клиники.
– И что мне с тобой делать, а? – бормотала она себе под нос, пока шла. – Квартира у нас съемная, муж… он хороший. Но как я ему скажу? Он обещал хозяйке, что никаких животных, никаких детей. А тут мы… ты. Угораздило тебя под машину попасть аккурат перед моим носом?
Девушка ворчала и тем не менее продолжала идти, прижимая кошь к себе. Так и до дома дошла. Открыла квартирку, опустила кошку на пол.
– Сейчас поищу, что есть поесть… Дождемся мужа, а там решим, что с тобой делать, – сказала она и пошла к холодильнику.
Квартирешка и правда была маленькой – одна комната, совмещенная с кухней, зато окно большое. У стены мягкий диван с тяжелым пледом, книги везде, медали и грамоты. Было в этой квартире что-то знакомое… Хотя она понимала, что никогда здесь не бывала раньше. В своей предыдущей человеческой жизни точно. Однако то ли запах, то ли детали мелкие создавали ощущение чего-то своего… родного.
Она по-хозяйски обошла помещение, пока ей резали кубиками колбасу, потом с ворчанием накинулась на еду. И когда голод был утолен, совсем по-кошачьи, без человеческих заморочек и переживаний о завтрашнем дне, растянулась на диване как заправская домашняя кошка. Почувствовав всю тяжесть дня на загривке, она провалилась в глубокий сон без сновидений.
– Нет, Маш, мы же договаривались, что никаких животных, нас выселят, – услышала она словно издали и резко открыла глаза.
Еще не увидев говорящего, она мгновенно его узнала. По голосу, по запаху, каким-то шестым чувством. Да! Это он! Это Ванечка! Сыночка! Сынуля! Только… он вырос?!
Когда она болела… и умерла, сыну было пятнадцать, но сейчас перед ней стоял взрослый мужчина лет двадцати семи. И это точно он. Он! И… он, выходит женат? А где… отец? А почему? А как?
Пока эти мысли роились в ее кошачьем мозгу, она крутилась вокруг Ванечкиных ног, вставала на задние лапки, тянулась к нему передними, муркала и мурлыкала так, что оба человека уставились на нее с разинутыми ртами.
– Ну… если что… снимем другую квартиру, – произнес наконец Ваня, принимая кошку на руки. – И откуда ты такая взялась, а?
Кошку назвали Мусей, Ваня иногда называл ее в шутку Мамусей, чем вызывал у нее неописуемый восторг. Она его обожала, выказывая свою привязанность громким мурчанием. Невестку, вернее, хозяйку… в общем, жену Вани, Машу, она тоже полюбила. Хорошая девочка, повезло им друг с другом.
Вопросы, которые поначалу не давали ей спать, потихоньку покинули кошачью голову. Где была душа десять лет? Неважно. Почему вдруг кошкой? Да все равно. Единственный самый главный вопрос, который она не спускала кошачьему пофигизму, был – для чего?
О да, имея память внеземной жизни, она знала, что это самый главный вопрос. Ничто не случается просто так. Все для чего-то. И она наблюдала, искала ответ.
Постепенно адаптируясь в кошачьем теле, принимая новые реалии, она однажды вдруг поняла, что помимо базовых пяти чувств физического тела (вкус, осязание, сверхострое зрение, чуткий слух и тонкое обоняние) появилось у нее еще одно чувство – шестое. Его трудно было объяснить самой себе, это было чувствование чего-то, от чего шерсть на холке дыбом. Она попробовала развивать это новое ощущение, различать то, что воспринимает с его помощью.
Так, однажды она явственно осознала, что над сыном висит ее материнское проклятие. Это не виделось, но ощущалось усами, как микроволновая тучка над головой, в которой зудели вибрации брошенных ею же когда-то слов: «Бестолочь ты, ничего никогда не получится у тебя!» Проклятие слабенькое – просто злые мамины слова, высказанные в гневе. Но жизнь парню оно отравляло сильно.
«Так вот для чего я здесь!» – поняла она. И всю следующую ночь спала в изголовье у Вани, разбивая мурчанием низкие вибрации проклятия.
Вслед за этим сумела разглядеть она и другие энергетические сгустки на своих родных любимых – кто-то на них посмотрел криво, кто-то гадость в спину кинул, кто-то позавидовал. Все снимала кошка в конце рабочего дня. И жизнь их становилась легче, успешнее, удачливее.
– Не зря говорят, что трехцветные кошки приносят удачу, – радовалась Маша, запуская Мусю в новую, только что купленную квартиру.
А Муся мурчала, довольная и благодарная за то, что дали ей шанс исправить собственную, когда-то человеческую слабость.