Тело
– Конечности начали твердеть. Думаю, пора выжигать паразита. Так, для справки: хитиновый покров его отростков прочен и пластичен. Если мы уберем внутренности у этой дряни, то каналы должны быть достаточно широкими, чтобы закачать туда…
– Прошу прощения… – и вновь, дверь открылась так, будто тут проходной двор, а не лазарет. Человек позвал доктора выйти, и мы остались с Номеном лишь вдвоем.
– Так… как это будет работать?
– О, господин сателлит, вы в кой-то веки проявляете заинтересованность?
– Тем не менее…
– Тем не менее, сейчас мы выжгем гнилостной чумой ту тварь, что сидит внутри вас. Пока что, он еще подвижен, но уже заставляет конечности застывать. Этот вид закрепляется в теле, костенеет, и тут же откладывает личинки. Носитель умирает и на его гниющих останках появляется множество таких же паразитов. Они как клещи, только куда противнее и изощреннее, – кондуктор снял защитную панель с моей груди и подвел большой металлический шприц прямо к моему сердцу.
– Не опасно?
– Все, что мы делаем, опасно. Но тут по-другому и не выйдет.
И пока сердце бьется, безумец прокалывает толстой иглой уродливую голову паразита. Прямо рядом с сердцем. С бьющимся живым сердцем.
– Но зачем?
– Что-то не так, господин сателлит?
– Зачем этот… эта крышка?
– Чтобы у нас был доступ к сердцу. А еще, чтобы сковать вашу душу и начать ее использовать. Вы, господин сателлит, теперь автоматон. Только вместо железа у вас тело. Простое человеческое. Которое, как ни странно, действует по тем же принципам, как и тела машин. А это… – Номен постучал пальцем по корпусу коробки, в которой был жук, сердце, и, как оказалось, душа. – Это ваш аккумулятор. Вам отсюда трудно разглядеть, но тут я довольно много всего уместил. Единственное… сами вы это не откроете. Я зашью, оно через пару дней зарастет, и никто и не узнает, что вы… как бы сказать… «особенный».
– Никогда в жизни не был особенным… – вдруг вырвалось у меня. Я очень не люблю поболтать. Очень… но, когда у тебя нет ни рук, ни ног, это остается единственным.
– Вы ошибаетесь, господин. Все, начиная от вашего рождения и до этого момента – необычно.
– Подозреваю, то же самое можно сказать и про тебя.
– Верно.
– По твоей логике, каждый из нас особенный. Абсолютно любой человек.
– Знаете, я иногда жалею, что вы редко болтаете. Вы довольно образованный человек и поддержать беседу для вас не было бы трудным делом.
– Предпочитаю не сотрясать воздух.
– Это почему-же?
А действительно, почему? Потому, что воспитали как человека, который не обязан много говорить? Или как того, кто должен думать и обдумывать происходящее? Принцессе не нужны мои бестолковые советы, она прекрасна своей независимостью, но если бы она меня спросила, то я бы ответил.
– Потому, что если будет важно мое мнение, меня об этом спросят. А вечно открытый рот – признак пустой головы. Быть может, так.
– Отнюдь, господин сателлит. Посмотрите на старцев в замке. Болтают без умолку. И не потому, что глупы. А лишь потому, что в своей болтовне они пытаются друг до друга что-то донести. Например, свою старческую мудрость.
– Как и вы?
– Верно. Я довольно разговорчив. Но этому есть еще одна причина. Простая болтовня помогает голове расслабиться. Когда целыми днями занят исследованиями, то невольно занимаешь ими все пространство внутри черепа. Зацикливаешься… И в итоге… нет простора для маневра.
– Ты пытаешься отвлечься от исследований, чтобы они получались лучше и качественней…
– Ага. А для этого нужен трезвый и не замыленный ум.
– Как с вот этим вот всем? – я попытался откинуть взглядом свое тело, но голова не шелохнулась.
Однако, Номен все понял. – Да. Это тоже результат какого-то любопытства, совершенно далекого от науки.
Разговор внезапно прервался, как только я понял, что еретик сконцентрировался на происходящем. Он понес к моей груди шипящий шланг и начал откачивать гниль. Никогда бы не подумал, что эта болезнь может развиваться так быстро…
– Это какой-то особый вид гнилостной чумы?
– Верно подмечено. Он практически безвреден для людей, но вот этот паразит…
– Ты культивировал болезнь, чтобы…
– Да.
– И сколько же попыток ты сделал?
– Сотни, быть может, около тысячи.
– На это бы ушли годы.
– Отнюдь. Я любитель рациональности, как и любой человек далекий от церкви. Скажем так, у меня все на потоке. Вы можете не переживать. Для людей я такого не создавал. Мне больше интересна человеческая душа, чем гниющее тело.
– Это обнадеживает.
– Кстати… у вас не пропало желание пытать меня после того, как встанете на ноги?
– Нет. Не пропало.
– Жаль. Тогда, позвольте заранее извиниться, но вскоре я покину замок и уеду на передовую. У меня там дела, знаете ли…
– Шкуру свою спасать?
– Да. Именно так. Вы отличный собеседник. Проницательный. Болтали бы почаще, от дам бы отбою не было… А теперь позвольте мне вновь ненадолго погрузить вас в сон. Сейчас будет самое трудное…
– Дамы мне… – язык принялся заплетаться, и сознание начало тонуть во мраке. Я и так ничего не чувствовал, но сейчас, казалось, рвется вообще вся связь с миром…
И лишь болезненное пробуждение заставило меня ощутить, что я жив. Что я не умер в той никчемной стычке. Я чувствую боль, от кончиков пальцев, до глубин моей головы. Болит все и сразу. Болит так, что я готов выть от этой боли. Но вой ничего не изменит.
– Больно. До одури больно, – я пытаюсь говорить естественно. Так, чтобы не выдать того, что мне больно и жутко страшно. Но лишь тужусь, выдавливаю слова.
– Это радует, господин сателлит, – Номен навис над моей грудью и снова что-то ковыряет. – Боль… боль – это хорошо, господин сателлит. Боль означает, что вы понемногу возвращаете себе контроль. В вашем теле сейчас есть нечто инородное, что разраслось так быстро… ткани, кости, сухожилия, ваши органы и нервы… это все теперь соприкасается с мертвым полым паразитом. Будет больно.
– Долго? – снова тужусь.
– Довольно долго. Пока все не прирастет и не станет частью вас.
– Ты не говорил.
– Не напрягайтесь, господин сателлит. Вы готовы были умереть ради принцессы. Уж такую мелочь… Только не держите зла. Это все часть процесса.
– Другие. Тоже чувствовали?
– Да. Несомненно, – он не смотрит на меня. Закручивает винты на пластине, что закрывает мое сердце. Странно, что я чувствую ее. Чувствую сталь внутри. Чувствую его теплые руки. Я все это чувствую даже за болью. Болит все. Но все чувствует. – …вы слышите меня? Не теряйте сознание.
– Что?
– Говорю, что многие были неспособны пережить этот этап. Боль сопровождала их до самого конца?
О Господи, как же больно говорить. Легкие сводит. – Почему?
– Слишком слабая душа.
– А моя?
– Ваша? – безумец оглядел меня с ног до головы, будто что-то может разглядеть нового. – Ваша душа довольно крепка. Вас ведет долг и честь. Однако… дело отнюдь не в этом. Попробуйте пошевелить рукой.
– Я… – Да. Я пытаюсь поднять ее, но чем больше вкладываю сил, тем больнее становится. – Больно.
– Хм… – поморщился он. – Вы верно неправильно поняли. Теперь вы управляете телом с помощью души. Вы – живой автоматон. Делайте как автоматон.
– А как он делает?
Номен пожал плечами и ехидно улыбнулся. – Понятия не имею. Представьте, что вы сжигаете свою душу, чтобы поднять руку, наверное…
Чертов псих! Как? Как это делать? Как это делать с такой болью?! Черт… О чем он говорит? Какой смысл? Он же явно что-то знает! Сука, я дотянусь до тебя…
Боль стала сильнее. Стала такой невыносимой, что дыхание превратилось в хрип. Левая рука оторвалась от койки и подняла покрывало. Потянулась к вороту кондуктора.
– Вы верно придушить меня хотите, господин сателлит? – тот даже не отвлекся от завинчивания болтов в мою грудь. – Что ж, раз уж вы смогли даже такое, то я, наверное, включу в работу весь, так сказать, «механизм».
Старик что-то щелкнул под пластиной, и моя левая рука полетела в него так, будто она никогда не лишалась чувств. Номен заблокировал удар и нежно перехватился за мое запястье.
– Просачивается, даже через закрытый клапан…
– Чего?
– Как вы себя чувствуете сейчас? Вы, должно быть, в замешательстве?
– Каком замешательстве, безумец?! Что ты… – я в замешательстве. Я в шоке и ужасе. В шоке, ужасе и удивлении! В удивлении, которое на секунду смогло перекрыть мою тягу к принцессе. Я на секунду позволил себе забыть про то, ради чего я на все согласился. Даже смерть меня пугает меньше, чем то, что принцессы тут нет.
Но я чувствую ее. Руку. Чувствую прикосновение Номена. Чувствую льняную белую ткань, застиранную на сотню раз. Чувствую рукой тепло руки этого еретика.
Но это не все.
Я чувствую холодный ветерок своей шеей. Сквозняк, что сочится через закрытые окна лазарета. Чувствую, как покалывают пальцы на ногах от долгого безделья. Как спина вспотела, как колени затекли лежать в одном положении.
Вот только… я чувствую это иначе. Я чувствую это… сердцем. Душой. Если и есть она во мне, то я будто ощущаю мир, пропуская его через себя. Вибрации воздуха, голоса в коридоре, тяжелые шаги армейских сапог… все это проходит через меня. Через кожу на ногах и руках, через живот, через пластину на сердце. Принизывает от волос, до костей. И идет к самому сердцу. А оттуда – в голову.
– Хах, – вырвалось у меня. За всей этой болью скрывалось столько новых чувств. Даже эта боль, как оказалось, лишь оттенок того, что творится вокруг меня. Она есть, но лишь послевкусием происходящего. Как горечь меда…
– Восхитительно! – подпрыгнул на стуле кондуктор. – Вы – мое лучшее творение, господин сателлит! Только вы и никто другой!
Безумец вытер слезы с глаз, но на их месте появились новые. Он вел себе так, будто победил саму смерть, пусть она его и не страшила. В возгласах радости он разбрызгивал слюну по койке и никак не мог угомониться.
– Номен… – но он меня не слышит. – Номен!
– Да, мой господин?!
– Что дальше, Номен?
– Ооооо, – его руки тряслись. Он тянулся к моему лицу, но боялся прикоснуться. – Я… я… я не знаю! Вы! Вы – великое чудо! Вы – яркий свет! Вы – душа и тело, что сплелись вместе! Мне больно смотреть на эту красоту, господин сателлит!
– Номен!
– Простите, господин! Простите…
– Номен, соберись! Нам нужно спасти ее высочество! Что делать? Я могу идти?
– Да, да, да! Да! Да, вы сможете, но прошу меня простить, господин! Прошу простить меня! Я… – старик засуетился, скидал в свою сумку принадлежности и открыл дверь. – Я не могу смотреть на совершенство долго. Мои старые глаза этого не вытерпят. А душой… душой я смотреть не могу. Душой… Я лишь прошу, оставайтесь таким же сильным, господин сателлит!
– Номен, ты свихнулся? Сколько мне лежать? Сколько у меня вообще времени? – внезапно разозлили припадочные выходки еретика. – Как быстро я сгорю?
– Вы? – он смотрел куда-то сквозь меня. – Вы – великое чудо. Вы не сгорите. Вы – олицетворение вечности, господин сателлит. Я не в силах предсказать ваш конец. Он лежит далеко за гранью…
– Гранью чего? – я дернулся с кровати, чтобы поймать мерзавца, но лишь свалился с койки. В глазах потемнело от такого резкого рывка.
– Гранью моей жизни, и жизни многих других, господин. Как я и говорил. Я не могу рассказать вам больше. Но тот, кто однажды дотронулся до души… никогда уже не будет прежним. Никогда не сможет взмолиться Бога…
– Да что ты несешь? Ты совсем сбрендил?
– Прошу меня простить. Пусть я и не боюсь смерти под вашими пытками, но после увиденного уж больно захотелось жить. До свидания, господин… Можете записать меня в предатели или еретики, но я вынужден вас покинуть. Ваша жизнь будет долгой и счастливой. Ведь теперь она в ваших руках.
– Стой!
– Однажды я спрошу у вас, какого это…
– Сволочь! Стража! – пытаюсь кричать, но голос слаб.
– До свидания, господин сателлит. Прошу, берегите себя.
Он прикрыл дверь тогда, когда ко мне вернулось зрение и четкость движений. Я будто проплыл на лодке по самой бурной реке востока. Меня укачало, словно я пьяный несусь на лошади через бескрайнее поле. Тошнота подступила к горлу, но выпускать ее наружу я боюсь. Боюсь, что там кровь, и все повторится снова.
В дверь забежал доктор и тут же попытался поднять мое тяжелое и громоздкое тело. – Сателлит! Не двигай… тесь! Тебе… Вам еще рано, у вас все кости и органы…
Я оперся левой рукой на пол и переполз к стене. Прислонился к ней спиной. – Поймайте этого засранца!
– Номена?
– Да, его!
– Что? Но зачем?!
– Он что-то знает. Его надо допросить, – я борюсь с одышкой. А еще, я борюсь с жаждой выпытать у еретика все, о чем он говорил. Я уверен, что это поможет мне спасти мою госпожу.
– Я… я сейчас позову стражу! Его найдут и допросят. Я поговорю с другими кондукторами, с нормальными, чтобы узнать, куда он мог пойти…
– Да, давай… Я скоро присоединюсь к поискам.
– Нет! Ни в коем случае!
– Иди! Найдите его!
– Да, господин!
В глубине души я чувствую, что они не найдут его. Номен, его безумие, его жажда… я перестал их чувствовать. Будто его и нет уже тут. Будто он покинул замок многие дни назад. Спрятался? Скрылся? Или я брежу?
Пусть ищут. Пусть перевернуть вверх дном все ближайшие города! Пусть найдут его! Он знает, где госпожа…