Когда я смотрю на нее
– Сателлит, – тонкая рука легонько высунулась из окна автоповозки, и я ударил лошадь в бока. Моментально сократил дистанцию.
– Да, моя госпожа?
– Отстаешь. Не плетись в конце.
Лошадь поганая. Моя сдохла на передовой, неделей ранее. Эта совсем слабая и больная. – Будет сделано, моя госпожа!
Глаза янтарного цвета пристально посмотрели на меня из темноты кабины. Посмотрели на лицо, на грудь. На стальную руку, что держит поводья.
– Когда ты спал в последний раз?
– Двумя днями ранее…
– Сегодня должен отоспаться.
– Слушаюсь…
– От повозки не отъезжай. Хочу, чтобы ты был рядом.
Я лишь смиренно кивнул. Стекло поднялось обратно, и я больше не мог ее разглядеть. Видел лишь свое отражение, а за ним – темнота. Даже глаз янтарных не видно.
Принцесса всегда смотрит на меня пристально. Всегда приглядывает за мной. А я за ней.
Мы родились с ней в один день. Она – принцесса. Возможно, бедующая королева. И я – ребенок простых горожан, лиц и имен которых не знаю. Да и не положено знать.
Испокон веков, с тех самых пор, как душу начали использовать как топливо, отпрыски королей в этой стране всегда воспитывались с теми, кто был рожден под той же звездой. Под тем же знамением. Третий день месяца кукушки. Пора талых снегов, начала новой жизни для всех северных земель.
Каждому королю по сателлиту. Каждый отпрыск знатных кровей, что хоть как-то связан с его величеством, по праву рождения получал себе самого верного и преданного слугу. Получал свое отражение. Своего друга и помощника. Свой щит и меч. Родственную душу.
Регент всегда держал на коленях нас обоих, пока мог себе это позволить. Я с самого рождения знал, для чего появился на этот свет. И она тоже. Знала и про себя. И про меня. День за днем, год за годом, я не могу отойти от нее ни на шаг. А сделаю два, так весь смысл жизни теряется. Я тут, и я есть лишь для нее одной.
И пока маленькую принцессу учили править, меня учили быть ей верным другом и помощником. Военное дело, фехтование, арифметика и грамота. Медицина и природа душ. Я знаю все, что знает она. А еще я знаю, что я был рожден для нее. И выращен, и воспитан, и обучен, тоже для нее. Я ее щит и меч. И так будет всегда.
Когда она спит, ест, едет в дальние края, я рядом. Я рядом даже тогда, когда она просит уйти. И я рядом тогда, когда она не хочет быть рядом со мной. Каждую минуту своего времени я не прикладываю усилий, чтобы ее увидеть.
Я ее брат, ее друг, ее половина. Мы две части одного целого. Сателлит и его принцесса. Сателлит и его хозяин. И так будет всегда. Я не имею права потерять ее, и не имею права умереть раньше нее. Я тут от начала и до конца. Как и любой другой сателлит. Как любой сателлит любого другого королевского отпрыска.
Сейчас повозка остановится, и я подам ей свою стальную руку, которую получил взамен той, что отдал во благо своей принцессы.
Я погнал лошадь вперед, стоило только брусчатке под колесами автоповозки начать шуметь. – Стража, расчистить смотровую! Согнать всех с места встречи!
Десяток кавалеристов промчались мимо меня, на своих здоровых лошадях, и тут же поднялись на небольшую площадь, что возвышалась над главной городской улицей. Охи и окрики простого народа быстро стихли и стало пусто.
– Сомкнуть ряды! – мой голос ровный и спокойный. Я – голос ее величества.
– Эй! – дверь повозки открылась, и тройка ступеней выдвинулись, подставляя себя под ее худые стройные ноги.
– Прошу, моя госпожа! – ее теплая рука легла на сталь моей ладони. Через эту живую броню я чувствую, насколько нежна ее кожа. Насколько хрупки ее пальцы. Само совершенство.
Свет золотого солнца ударил по янтарным глазам, отчего те начали сиять невероятно ярко. Будто чистейшее золото. Чище, чем само солнце. Будто она только этими глазами несет мир и процветание в эти земли. Золотые волосы, золотые глаза, и ярко алые губы. Как кровь. Острый нос, чуть вздернутый вверх, брови черные, и ресницы, что длиннее всех, которые я успел заприметить за свою жизнь.
Легкая кожаная туфля ступила на брусчатку, и принцесса одернула свою руку.
– Викарий Орелис, – бросила она пренебрежительно за спину. – Мы прибыли. Если вы хотели оценить владения церкви, то будьте любезны, выйдете из повозки…
– Как скажете, моя дорогая…
Ничтожество.
Престарелый служитель церкви, кряхтя и раскачивая собой автоповозку, ступил на землю дрожащей от немощи ногой. А потом и второй. – Нет в ваших землях веры.
– Вы тут за этим. Это ваша работа – нести веру, – она даже не обернулась к своему гостю из столицы. – Моя задача – нести мир и процветание.
– Без веры это все лишь баловство. Нет ни мира, ни благодетели без…
– Прошу вас воздержаться от поспешных суждений, – не выдержал я. Наглый жалкий старик, гость, пришелец в этих краях, смеет говорить ей, хозяйке этих земель, что и как делать. Обесценивает все ее труды. Обесценивает людей на этих землях. Обесценивает жизни горожан, что работают на заводах и фабриках, солдат, что не щадя себя защищают города от скверны, что сочится из-за приграничья… Да кто он такой, чтобы…
– Не смейте со мной так говорить, – кривой улыбкой попытался поправить меня этот червь, разодетый в белые церковные наряды. – Вы лишь человек, под светом великого солнца.
– А вы не человек?
– Сателлит! – одернула меня Госпожа. – Прошу, перестань. Нам нужны союзники в столице, а не враги. Прошу его простить за грубый тон. Не многие помнят эти земли в былые времена.
Принцесса поднялась по ступеням на смотровую площадку. – Многие в приграничных городах прибыли сюда много позже, чем я получила власть. Бесконечный поток мигрантов, переселенцев, беженцев. Многие прибыли с вражеских земель, и всем нашлось тут место. Нашлось место больным и слабым. Нашлось место и несмышленым детям и обученным инженерам.
– Прошу, не утомляйте меня своими речами…
– Как скажете, – госпожа облокотилась на перила, выкованные из толстого прутка стали. Цельного, витого. – Знаете, для чего тут места все-таки не нашлось?
Викарий поднялся вслед за ней и пренебрежительно посмотрел вниз.
А там – город. До самого горизонта. Невысокие дома, брусчатые мостовые, тротуары, зелень, что пробивается меж камней. Фонари светят даже днем, мерцая голубым светом. Лошади, автоповозки, телеги… Высокие грузовые автоматоны медленно переставляют свои тонкие лапы, чтобы не раздавить простых людей.
И все целое. Все живое и невредимое. Нет тут больше домов с разбитыми окнами, обвалившейся черепицы, разрушенных стен. Нет мертвых площадей и заросших парков. В местных ручьях больше нет гнили. Вода чиста.
Тут больше нет места мертвым. Нет места нищете и беспорядку. Нет места войне и страху. Нет места несчастьям.
– Нету тут места для вашей веры, викарий. Хотите приобщить этих людей к вере – милости прошу. Но в их душах едва ли найдется место для вашего Бога. Их души слабы, немощны. Но в них столько надежды, столько стремлений, что пустого места в этих маленьких душах больше нет, – она вновь глядит на город своими золотыми глазами. И кажется, что с таким взглядом она ближе всех к солнцу. Ближе тех, кто служит его заповедям. Ближе всех этих стариков в бело-золотых нарядах. На ней платье голубое. Но к золотому она все равно ближе.
Она прекрасна.
– Вы еще юны и глупы, принцесса…
Янтарь ее глаз сверкнул, и я не раздумывая достал из-под плаща рукоять своего клинка. Секунда, и все три секции выдвинулись из рукояти, клинок блеснул перед глазами и звонко щелкнул. Собрался воедино. Острый, средней длины, и такой легкий.
Острие меча скользнуло под левую руку аикария и обух с размаху поднял конечность вверх. А дальше дело техники. Один прямой удар, и кровь брызнула в разные стороны. Левая рука, отрезанная по самое плечо, упала на брусчатку. Кровь начала вырисовывать узоры камней.
Истошный вопль даже не встрепенул стражу. Старый ублюдок завалился на бок и рухнул, перепачкав все свое одеяние в пыли и саже. Кровь попала мне на лицо, от чего стало так противно и мерзко, что я попытался быстро стереть ее рукавом.
А принцесса уже склонилась над ним. Смотрит своим пронзительным взглядом прямо на старика. Ему бы больше чести, и, быть может, он услышал бы то, что она ему пытается донести.
Медицинский автоматон открепился от повозки и расправил свои лапы. Пробрел наверх, дрожа и с трудом перебирая ступеньки на пути к смотровой площадке. На спине рюкзак и склянки с жидкостью. Хрупкий и слабый. Зато такой полезный. Машина осела рядом с ранеными и попыталась протянуть к нему свои механизмы, но я быстро ее осек. Преградил ей путь своим мечом.
Робот посмотрел на меня черными стеклянными глазами.
– Подожди, – лишь прошептал я, успокаивая беднягу.
– … вы пришли на мои земли. Здравые и живые земли. С полями пшеницы, с полями ржи и картофеля. С полями хлопка. Вы смотрите на трубы заводов, что коптят небо, смотрите на людей, что бродят по улицами не зная болезней и голода, и говорите мне, что я глупа? – все величие моей госпожи в одном лишь ее виде. В этом задранном подбородке, в этом пренебрежительном взгляде. Она не ровня какому-то старику, что скитается по наделам и выпрашивает людей для своей церкви. – В вас нет ни капли уважения к правителю этих земель. И если любой другой спустил бы это вам с рук, то не я. Это мой дом. И это мои люди. И если вы будете иметь уважение ко мне и моим людям, то так и быть…
– Жалкая соплячка! – будто вырвал из контекста лишь пару слов этот служитель церкви. – Уважение? К тебе? Я старше тебя вдвое! Тебе это с рук…
– Старше в двое. Во столько же и глупее.
– Как прикажете поступить? – отодвинул я медицинскую машину одной лишь рукой. – Его душа…
– Жалкая и гнилая. Нам такая не нужна, – она откуда-то достала белый платок, расшитый узорами. Протянула его мне и перешагнула через отсеченную руку. – Доделай, что начал.
– ТЫ! – надрывался старик, пытаясь ухватиться за стального медика. – Ты не знаешь, с кем связалась! А ты! Только попробуй меня хоть пальцем тронуть!
Не трону.
Я толкнул его ногой, опрокинул на спину и проткнул его дряхлую немощную грудь. Меч короткий, пришлось даже слегка наклониться, и стало противно, что даже так, пришлось кланяться перед подобным ничтожеством. Будь в нем больше чести, он не визжал бы как свинья. А будь в нем больше мудрости, то не бросался бы словами понапрасну. Жалкий человек, что не знал ни бед, ни лишений. Именно поэтому я с такой легкостью проткнул его, уткнувшись острием в камень за его спиной.
Прекрасный белый платок стер кровь с моего лица и изменил свой цвет. Жаль такую добротную вещь. Я протер им и свой меч, чтобы в сочленениях не осталось липкой грязной крови, и одним движением сложил причудливый механизм. Тяжелое оружие никогда не было моим сильным местом. А вот легкие короткие складные мечи – да. Удобство и изящество. И если бы госпожа попросила, то я сделал бы все это так красиво и изящно, как только могу. Но нет. Меч закрепился в кобуре подмышкой и был скрыт плащом.
Символу войны лучше не сверкать перед простым людом.
– Госпожа! – раздался надрывный женский голос. – Госпожа, прошу, выслушайте!
Женщина. Прилично одета. Крестьянка или работница. Стоит далеко от окружения из кавалерии. Не подходит. Боится. Уважает.
Принцесса обернулась в пол оборота. Посмотрела на нее и тяжело вздохнула.
– Сателлит…
– Слушаюсь!
Не любит подпускать к себе людей. Я буду посредником. Я аккуратно проскользнул мимо лошадей с вооруженными всадниками, и широким шагом направился к женщине. Но вместо того, чтобы озвучить свою просьбу, она лишь упала на колени, прижавшись головой к мостовой.
– Встаньте! – протянул я руку, но женщина не взялась за нее, лишь подняла взгляд.
– Мой муж…
– Встаньте, я сказал. Ни я, ни госпожа, вас не слышим…
– Простите, великодушно! Я… Я сейчас, – она оттолкнулась грязными ладонями, встала, попыталась отряхнуться, но лишь сильнее размазала сажу. – Мой муж…
– Сателлит, долго там? – госпожа громкая. С раздражением в голосе. Время…
– Прошу вас, быстрее, – поморщился я, глядя на женщину.
– Мой муж, кости гниют, как вернулся домой… Я… Я… Он верой и правдой служил молодой госпоже! Прошу….
Тяжелый вздох…
– Вам нужен врач?
– Врач? – испугалась она. Видно, что не этого просит. Видит, что я не понимаю, но сказать не может то, что хочет. Слова в голове не подбираются. Страшно ей, или и вправду слов не хватает… – Это гнилостная чума…
– Тогда врач не поможет. Мне жаль…
– Нет! Нам нужен не врач… Он еще жив… Он был молод, здоров…. Силен и отважен. Он был честен! И…
– Я понял. Сейчас я сообщу госпоже.
Жаль такое слышать. Когда даже самый близкий человек уже смирился с тем, что ты умрешь. Вот только жалости к человеку, которого я не знаю, я не могу испытать. Горожане редко подходят к кортежу, но для этой женщины, видимо, это и в правду вопрос жизни и смерти.
– Чего ей нужно? – спросила принцесса, сидя в уютной и мягкой кабине автоповозки.
– Нужен кондуктор. Здоровая душа у чумного.
Фыркнула недовольно. Можно было и без ее вмешательства все решить.
– Ну так отправь к ней кондуктора! О Боже, ну почему я даже такую мелочь должна через себя пропускать!? – дверь повозки захлопнулась, и я услышал глухое. – Не трать время. Нам пора возвращаться.
– Как скажете, моя госпожа! Всем, организовать строй! Мы возвращаемся!
– Господин!
Черт…
– Ты, – одернул я кавалериста. – Скачи в замок. Нужен кондуктор. Пусть срочно едет в этот город, его тут будут ждать. Пусть вынет душу и отдаст хозяйке.
– Не в казну?
– Нет, не в казну. И не болтай. Все, свободен!
А она смотрит на меня, женщина эта.
– Уважаемая! Ждите тут! Госпожа принцесса милостива. Прошу, помните об этом!
Ну вот. Слезы. Бормочет что-то, но разобрать не могу. Счастье это, или печать вперемешку с облегчением… В любом случае, то, что она просит, это что-то простое, человеческое. Далекое от королей и принцесс, что правят этими душами. Она лишь попросила свободы от долга после смерти, для своего возлюбленного. Попросила оставить его душу семье.
Поняла ли это принцесса?
Наверное, поняла.
– Спасибо… спасибо…
– Да не за что, – прохрипел я себе под нос и взобрался на свою запыхавшуюся лошадь. Целый день на этого старика-викария потратили. Ни союзника, ни друга. Лишь куча окровавленного мяса на площади. Надеюсь, люди его растащат на тряпки.
А душа…