Саламонский, по совету Гинне, направился в южные районы России. Начал с куста, где цирковые антрепренёры уже бывали. Там должен был отыскаться маленький кусочек «Эльдорадо» и для Саламонских, который, при благоприятном раскладе, со временем можно будет превратить в кусок, в кусище, в землю обетованную. Выбор пал на Одессу.
Здесь пахло свободой, солнцем, морем и ещё чем-то, будоражащим душу.
Непередаваемый, особенный запах обволакивал, входил в тебя и оставался навеки. Это был воздух, питающий авантюристов, неисправимых романтиков, пребывающих в постоянном поиске приключений и торжества гешефта.
Здесь из каждого двора шёл устоявшийся дух жареной кефали, картошки, чеснока и каких-то диковинных пряностей, известных лишь домохозяйкам, которые громко и певуче переговаривались, высунувшись из окон.
То была Одесса. Говорливая, суетливая, но в то же время степенная, сытая и никуда не спешащая.
Альберт Саламонский, выйдя с отцом и матерью из поезда на перрон, тут же ощутил знакомый горьковатый запах подгоревшего хлеба.
– Каштаны!.. – поставил он диагноз своему обонянию.
– Точно! – отозвался отец. Многоопытный, а посему мудрый Вильгельм Саламонский определил судьбу этого города, вспомнив, как любят говорить французы:
– «Страна, где выращивают каштаны, никогда не узнает – что такое голод». Если где и строить свой цирк, так только здесь! Запомни мои слова, Альберт…
Впервые, ещё в детстве, Саламонский-младший попробовал жареные каштаны, будучи на гастролях в юго-восточной Австрии, в столице Герцогства Штирии – городе Грац. Их цирк тогда стоял на площади. Толпился народ. Призывно улыбались торговцы разной снедью. В разогретых жаровнях тлели розовые угли, на решётках возлежали разомлевшие каштаны. Вился синеватый дымок, пахло хлебом…
Сейчас чуть поодаль от перрона курились две жаровни, на которых потрескивали надрезанные крест-накрест коричневые шарики. Их перемешивали, они шуршали, постукивали лакированными боками, манили лучше всяких афиш и красноречивых зазывал. Народ подходил. Ещё горячие, с пылу с жару, каштаны перемещались в газетные кульки и карманы. Мимо благоухающих жаровен неторопливо текла река времени и разноязыкий ручей приезжих и живущих здесь…
Альберт сглотнул слюну. Нестерпимо захотелось есть. Сразу вспомнилась Франция! Именно там выращивали кугурдоны – определённый сорт каштанов, которые добавляли в салат со спаржей, в блюдо с морскими гребешками, в ризотто с креветками. А какой там делали шоколадно-каштановый мусс с апельсиновым мармеладом! М-м-м-м!..
– Заселяемся и тут же в ресторан! Разбудили во мне троглодита!.. – заявил семье Вильгельм Саламонский, махнув извозчику…
Это была любовь с первого взгляда. Город нравился улыбчивостью людей, авантюрными замашками пройдох, готовых втюхать приезжему всё что угодно, даже выдать полосатого котёнка за будущего бенгальского тигра. Эта была бесконечная игра ума и сообразительности. Окружающее было созвучно характеру, помыслам и темпераменту самого Саламонского-младшего. Да, когда-нибудь он размахнётся тут по полной, дайте только срок! Как для опытного специалиста по разведке месторождений некоторые земли пахнут нефтью, так для циркового предпринимателя это черноморское побережье сулило золотые россыпи, которые лежали прямо под ногами: наклонись, и всё твоё. Альберт Саламонский почувствовал это всеми фибрами души и тела. Даже с деревянным цирком сезон тут можно делать круглогодичным. Международный порт – вот он. Железная дорога в разные концы, что твоя паутина. До Европы рукой подать. Вглубь России – без проблем. Город большой, зажиточный. Зрелищам рады: лишь бы удивляло, поражало, будоражило. А чем «взять» публику, Альберт уже хорошо знал, и в уме на будущее тоже кое-что имелось. А насчёт конкурентов – подвинутся, не впервой. Подумаешь – Сур! И не таких видали…
Саламонские приехали в Одессу, чтобы всё увидеть своими глазами. Рассчитать, подсчитать, обзавестись знакомством с влиятельными персонами из власти, торговым людом, готовым вложиться на паях. Сделать их доброжелателями, союзниками. Для этого подмазать, замазать, очаровать, охмурить, заинтересовать – всё как всегда. Ничего нового под луной и солнцем. Пока же только разведка, наблюдения, информация…
Они гуляли по городу с утра до самого вечера. Выяснили, где в предыдущие сезоны стояли заезжие цирки. Увиденное брали на заметку, прикидывали свои варианты. Сидя в ресторанчиках, осторожно заводили беседы с хозяевами и посетителями о цирковых программах, побывавших здесь. Вильгельм Саламонский тут же на ходу делал краткий анализ достоинств и недостатков той или иной площадки.
Альберт с матерью частенько вступали в спор с главой семейства. Мнение каждого здесь было ценным и весомым.
Через четыре дня rekognoszierung – «рекогносцировки местности», говоря военным языком, предварительные выводы были сделаны. Можно было уезжать. Сейчас семейство Саламонских больше волновал Ренц. Одесса – будущее.
Альберт решил остаться здесь на неделю-другую, погреться на уютном морском побережье, напоминающем Ниццу, присмотреться к людям, к городу, где предстояло на какое-то время осесть. Родителям же захотелось морского путешествия.
В центр Европы они задумали добраться морем. В каюте первого класса доплыть до румынского порта Констанцы, оттуда поездом через Австро-Венгрию в Германию, в вотчину Эрнста Ренца. Посмотреть, чем он там занимается, оценить его силу, выведать планы и сверстать свои. И только после этого, через какое-то время, во всеоружии вернуться в Германию и дать решающий бой этому цирковому колоссу.
У причала под парами стоял красавец пароход с гордой надписью «Великий князь Константин».
По пирсу сновали носильщики. Везли на тележках горы чемоданов, узлов и прочей дорожной поклажи. Вся эта пронырливая братия кричала: «Посторонись!», «Дорогу!» – вклинивалась в толпу отплывающих и провожающих, виляла, объезжала, выслушивала спинами проклятия и жаркие пожелания гореть в аду.
Стоял непередаваемый гомон, в котором трудно было что-либо разобрать. По трапу не торопясь поднимались пассажиры. С верхотуры судна вниз посматривали принимающие на борт. Кто-то что-то невнятное кричал в рупор, отдавая команды. Ветер шевелил волосы, взвивал газовые шарфы дам, пытался сорвать с потных голов мужчин шляпы. Волны плескались, облизывая влажный борт парохода и глянец чёрных, обросших зеленью свай. Над мачтами в небе кружились крикливые чайки. Временами весь этот «птичий базар» перекрывал басовитый пароходный гудок, который на время оглушал возбуждённую толпу и задавал ещё больший темп жизни на причале.
«Великий князь Константин» выполнял регулярные рейсы на Марсельской, Александрийской, Салоникской и Кавказской линиях. Считался одним из лучших лайнеров пароходной компании России РОПиТ – Русского общества пароходства и торговли, основанного в августе 1856 года. По размерам, комфортабельности, роскоши отделки и скорости среди черноморских судов с ним не мог конкурировать никакой другой пароход. Помимо команды, на борту могли разместиться 103 пассажира 1-го и 2-го класса.
Среди них были родители Альберта Саламонского, блистательные артисты, оставившие след в истории мирового цирка, – Джулия Карре и Вильгельм Саламонский…