Альберт Саламонский был младше Гинне на добрых двадцать лет. С первого дня появления в его цирке он во все глаза следил за своим работодателем, пытаясь ухватить суть профессии владельца цирка. Наблюдал, как Гинне решал дела, пытался перенять его манеру общения с людьми.
Альберт с детства был отчаянный боец, но лишних конфликтов не любил и избегал их, если они не затрагивали его жизненных интересов. «Бархатные» методы Гинне были ему понятны и близки. Карл Гинне, в свою очередь, восхищённый природным талантом Альберта, тянулся к нему, исподволь приближал к себе, незаметно плёл паутину, преследуя опять же сразу несколько целей – для души и для бизнеса…
…Она была осаниста и черноглаза. На коне сидела как влитая. Неторопливая, немногословная. Недоступная, словно мраморная статуя на высоком постаменте.
Каждый раз за кулисами, перед её выходом на манеж, Саламонский пытался отыскать глазами в строгом костюме классической цирковой амазонки в роскошной широкополой шляпе «Рембрандт» атрибуты Афродиты: пояс с золотой чашей, наполненной вином, выпив из которой, по преданию, человек получал вечную молодость. Не было видно рядом и вечных её спутников – Нимф, Харитов, Эрота.
«Бог с ней, с чашей и пропадающей пока даром молодостью. У меня её валом! Проблему с вином и золотыми чашами тоже можно решить быстро!..»
Альберт кипел страстью. Ему не терпелось познакомиться поближе с Эротом, чтобы через него как можно скорее подобраться к молчаливой красотке. Обычно это удавалось ему с лёгкостью. Тут же он терпел ежедневное фиаско.
Экзерсисы Саламонского, на которые привычно клевали все – от мелких гуппи до зубастых цирковых касаток, не имели успеха. В лучшем случае он ловил брошенный ему презрительный беглый взгляд.
Мелкоячеистые сети Саламонского приходили с травою морскою, поплавок вяло покачивался на глади озера любви, бесполезный гарпун впервые ржавел на берегу. Сие обстоятельство обескураживало Саламонского и ещё больше заводило.
«Немая что ли?» – подумал было Альберт, когда на все его словесные пируэты и распушённый павлиний хвост получил в ответ очередное высокомерное молчание.
– Это Лина Шварц! – Заметив интерес своего молодого друга, отрекомендовал умудрённый первой, но пока ещё не последней сединой Карл Гинне. – Сам бы съел, да тебе оставил. Мне она не по зубам.
– Мне, кажется, тоже, – вздохнул озадаченный Альберт. – Не клюёт…
– Она хорошая девушка. Из таких получаются надёжные, верные жёны. Её на твоего беспокойного «червячка» не поймаешь – не то воспитание. Если на что она и клюнет, так на нечто духовное. Или душевное…
Саламонский напрягся. Тратить время на что-то непонятное он не привык. Гине заметил растерянность своего подопечного, улыбнулся.
– Ну я, с твоего разрешения, продолжу. Её династия древняя. Вроде как из еврейских жонглёров. Есть легенда, что этот самый
жонглёр выступал при дворе на коронации самой эрцгерцогини Австрийской Марии Терезы. Есть и ещё одна – я её тоже слышал: иллюзионист Луис, которого видели почти все правители Европы, в своё время сроднился с еврейскими банковскими семьями Блюменфельд и Гутсшмит, из которых потом родилась династия наездников и канатоходцев. Из этой династии и появились две сестры – Лина и Фани Шварц. Обе красотки. Одна из них перед тобой.
А теперь мотай на ус. Она вряд ли это расскажет, а тебе пригодится, чтобы знать, с кем имеешь дело.
Саламонский вытянул шею, стал слушать более внимательно.
– Основал цирк Блюменфельда Морис Леви Серф, он же Мориц Хирш Леви. Приехал, говорят, из Эльзаса. Владел странствующим зверинцем с птицами и обезьянами. А когда женился на дочери Блюменфельдов, ему разрешили взять фамилию жены. Под названием «Circus Blumenfeld» семья начала гастролировать с четырьмя лошадьми, двумя медведями и несколькими артистами.
Морис Блюменфельд был большой оригинал. Собратья по ремеслу называли его Старым оленем. Прозвище это он получил за свою необыкновенную изворотливость и проворность, а может, и ещё почему…
Представь себе его портрет: вечно всклоченные волосы, бакенбарды до самого подбородка, смешные такие очки на горбатом носу – ну один в один мелкий конторский служащий!
Саламонский не удержался, хохотнул.
– Так вот, этот Старый олень ухитрился зачать целых девять детей! А его сын – самый выдающийся, Эмануэль – так тот вообще родил шестнадцать душ.
Саламонский заворожённо слушал Гинне. Тот сейчас был само вдохновение.
– И ещё. Представления Цирка Блюменфельда когда-то были роскошными. Они больше ста лет развлекали жителей самых разных районов Германии. Лошади, сам понимаешь, занимали у них центральное место. Многие члены семейства Блюменфельд служили в драгунских и кирасирских полках – то и другое вызвало почтительное отношение к их заведению со стороны прусских офицеров. Так что люди они весьма уважаемые, помни!
Вот теперь ты хоть что-то знаешь о Лине Шварц, «рыбачок».