Отель «Мэйфилд», когда-то служивший убежищем для бродяг, пьяниц и работниц стриптиз-клубов, ищущих лучшей жизни, со времени моего последнего визита был выкуплен InterContinental group. Автостоянка была переделана под бассейн с морской водой и спа-салон, лобби-бар превратился в Smith & Wollensky, в комнатах наверху сняли ковры и обои и заново обернули хлопком из восьмисот нитей, набили подушками из утиного пуха и подключили Wi-Fi.
Я растянулась голышом в сауне с ароматом эвкалипта. Где-то в глубине души я понимала, что это общественное место и что мне следовало обернуться полотенцем, а не лежать на нем, но мне было наплевать на скромность, так бывает, когда выпиваешь все содержимое мини-бара.
Я подняла телефон над головой, чтобы проверить сообщения.
Господи, Сабин, мне оооочень жаль, что потребовалась трагедия, чтобы получить такие кадры. Похоже, у вас там событий выше крыши. Позвони мне, если захочешь поговорить. Думаю о тебе. Целую, Коллетт.
Хотя я и оценила цветы, которые она прислала в номер, слово «трагедия» показалось мне преувеличением. Трагедия – это здание тибетской школы, погребенное под лавиной, а не уход престарелого отца. Коллетт казалась неестественно взволнованной таким поворотом событий. Я закрыла приложение analytics с гистограммами и пульсирующими стрелками, свидетельствующими о том, что публикация оказалась в тренде, и нажала на видео из аэропорта.
Трудно наблюдать за собой, будучи невероятно критичной к своим голосу, подаче и позе, но эта запись была до неприличия правдива. Мое лицо из умеренно раздраженного превратилось в скептическое, а потом сморщилось, как китайский фонарик, который кто-то пнул. Ванда опустила обе руки мне на плечи. Потом я начала плакать, что едва спасло ситуацию.
Я почти никогда не читала комментарии на YouTube и не отвечала подписчикам – об этом заботилась Ванда. Мне никогда не будет комфортно от фамильярности, которую фанаты допускали в сообщениях, но мне было любопытно, что люди думали обо мне сейчас. Я увидела много плачущих смайликов, кратких слов соболезнования, сообщения от фанатов, которые использовали мое горе как повод рассказать собственные истории потерь. Ну и, как всегда, обычные оскорбления.
Conway Witty92 2 часа назад
Терпеть не могу твой тупой бизнес и твой тупой канал.
MilaBakesatHome 1 час назад
Оу, мне так жаль тебя. Небеса получили еще одного ангела…
ChompChomp 1 час назад
Ты так прекрасна, когда плачешь.
Ну и конечно:
ReynoldsWhitakerII 1 час назад
Если бы только эта женщина была хотя бы вполовину так хороша в выпечке, как в актерской игре. Посмотрите ее видео с ананасовым тортом «вверх ногами» – она даже не карамелизует сахар.
За этим, конечно, последовал шквал требований, чтобы ReynoldsWhitakerII убрался к черту из социальных сетей. Несколько подписчиков поддержали мое решение не карамелизовать сахар, поскольку это может вызвать потемнение фруктов. Но горстка людей поддерживала и его, ставя под его комментарием хлопки в ладоши или эмодзи с поднятыми вверх большими пальцами. Я подумала, что это проявление солидарности – все, что нужно Рейнольдсу, чтобы почувствовать, что он все еще в игре. Поэтому он и использовал настоящее имя вместо того, чтобы анонимно троллить меня. А люди либо воспринимали все это дерьмо буквально, либо развлекались, наблюдая за противостоянием.
Даже не знаю, кто из них больше раздражал.
По словам Ванды, в последнее время Рейнольдс появлялся в моей ленте довольно часто – пока она не удалила его комментарии. Подозреваю, он делал это потому, что в следующем году у него выходит книга – мемуары о взлете и падении самого титулованного шеф-повара и ресторатора страны. Согласно рекламе на его веб-сайте, это «грубое и едкое описание его злоупотребления веществами и последующего психического расстройства». Вероятно, он заполнит главы книги подробностями наших отношений.
Часть о злоупотреблении веществами определенно правдива, так часто бывает в большинстве видов сферы услуг. Я была с Рейнольдсом почти восемь лет, большую часть из которых тайно, пока он не набрался смелости бросить жену. Совместная жизнь оказалась далеко не такой захватывающей, как наш тайный роман, который состоял из секса в его машине или кладовой, или в отелях, когда я сопровождала его в деловых поездках. Когда мы начали жить вместе – что ж, это была своего рода проверка на ощущение реальности. Или, скорее, это была операция по предотвращению этой реальности. Он был на двадцать лет старше меня, когда мы встретились, и продолжал стареть. Мы постоянно употребляли наркотики, хотя в моем случае у меня были на то веские причины. Я поняла, что, по сути, была замужем за стариком, который меня больше не привлекал, но у которого были ключи к моей карьере.
Я уже была «вещью», когда зашла в Along Came a Blackbird, чтобы взять интервью у Рейнольдса Уитакера. Я училась в лучшей кулинарной школе в городе, но получала постоянный поток предложений о модельных и актерских подработках, которыми все советовали мне заниматься, пока у меня «еще есть лицо». Меня взяли на роль ведущей в Foodie Confidential (потом меня бросало в пот от одного названия), где я брала интервью у лучших шеф-поваров города, пока они готовили свои фирменные блюда. Все это умещалось в девяностосекундный видеоролик, который транслировался между рекламными вставками на экранах в такси. Я никогда не планировала быть сторонним наблюдателем, тем, кто рассказывает о творческом процессе других людей – я хотела быть шеф-кондитером, – но преуспевала лишь в других отраслях, как жестоко. И долгое время казалось, что на моем лице всегда написано одно разочарование.
В конце интервью Рейнольдс схватил меня за руку и потащил вокруг стола для приготовления мясных блюд в заднюю комнату. Внешне он не производил впечатления, но у него были острые, умные глаза. Он задрал мой рукав на три четверти, чтобы полностью увидеть рифленую форму для кекса, вытатуированную на внутренней стороне руки чуть выше локтя. Помню, как была удивлена интимностью его рукопожатия, тому, как он водил пальцем по татуировке. Потом он посмотрел на меня и с абсолютной уверенностью предложил работу в Along Came a Blackbird.
Я рассмеялась и отказалась.
– Я ходила в Marcon, – ответила я ему. – Училась печь.
Его брови серебряными нитями взлетели вверх.
– Так какого черта ты занимаешься этими дерьмовыми интервью? – Он все еще держал меня одной рукой и поглаживал другой. – По крайней мере, так ты будешь на шаг ближе к кухне.
Никто из мужчин на кухне даже глазом не повел в нашу сторону. В двадцать три года мне и в голову не приходило, что такое поведение шефа было для сотрудников настолько обычным, что они даже перестали его замечать.
– Ты предлагаешь мне стать шеф-кондитером?
– Это, безусловно, возможно, – уклончиво ответил он, возвращая рукав на место и похлопывая меня по руке.
Хотя было трудно не заметить его приставания, все же тот факт, что вскоре после приема на работу мы стали заниматься сексом в магазинах снабжения, стал для меня неожиданностью. Как и то, что через пару месяцев он начал оплачивать мою квартиру и сделал себе ключ от нее. В тот момент я ничего из этого не понимала. Все, что я видела, что он предлагал мне работу – шеф-кондитером.
Я была глупой. Еще ни одному новичку не удавалось зайти в лучший ресторан города и стать шеф-кондитером. Даже тому, кто буквально вырос в пекарне. За эту работу проливалась кровь, за нее убивали. Честно говоря, я и не думала, что он сделает меня шефом, конечно нет. Но я правда рассчитывала, что, безусловно, когда-нибудь в будущем буду су-су-су-шефом.
В первый же день, когда я явилась на дежурство, метрдотель пояснил мне:
– Вот здесь складывай меню, а потом стой и улыбайся гостям.
– Но я пришла работать на кухне. Можно поменять задачу? На любую другую.
Он рассмеялся.
– С таким лицом? Да ты шутишь. – Он взял меня за плечи и повел к стойке хостес. – Рейнольдс поставил бы тебя в стеклянную коробку и выставил на тротуаре, если бы мог, милая. Кухня для уродов.
Я была польщена. Это же не объективация, если тебе понравилось, да?
– Все с чего-то начинают, – сказал Рейнольдс неделю спустя, когда вместо того, чтобы отвезти меня домой, заехал на пустынную парковку склада и начал расстегивать молнию на моей юбке. Для протокола, я тоже целовала его в ответ. Время от времени в моей голове звучала одинокая пронзительная нота, предупреждавшая о том, что происходящее было моим карьерным самоубийством. Но что у меня была тогда за карьера?
– Хорошо, – кивнула я, еще не зная, на что соглашаюсь. – Но я правда хочу печь.
– Тогда работай над этим, – парировал он, стягивая мою блузку через голову. – А теперь заткнись и дай мне посмотреть на твои татуировки.
К тому времени, когда семь лет спустя произошла история со свадебным тортом, мой побег из курятника давно уже был предрешен. Как и почему это заняло так много времени, трудно объяснить, не выглядя при этом жалкой оппортунисткой. С одной стороны, я привыкла к тому, что мужчины не давали мне шанса. С другой, я так долго вращалась вокруг солнца, что, согласно законам физики, рано или поздно меня засосало бы в лучи славы. Так и произошло.
Рейнольдсу не понравилось, что мой единственный небольшой успех с пропитанным бальзамиком клубнично-фисташковым тортом начал раскручиваться в Интернете. Он с недоверием относился к социальным сетям, отказываясь признавать их силу. За одну ночь он стал старым и одиозным и ходил за мной по квартире, спрашивая, уйду ли я от него теперь, раз стала знаменитой. Первые несколько месяцев я отмахивалась от него, повторяя, чтобы он не валял дурака.
Даже поручила ему работу по сбору тематически связанных рецептов свадебных тортов для моей первой книги «Свадебные торты для необычных людей». Но идея о расставании уже пустила во мне корни, не без оснований, разумеется. В тридцать лет я все еще была всего лишь главной хостес. Он так и не пустил меня на кухню в Along Came a Blackbird, хотя повара-мужчины постоянно приходили и уходили. Я и сама неплохо поработала над тем, чтобы нажить себе врага в лице шеф-кондитера, взяв заказ на свадебный торт без его согласия. Но пусть этот старый французский патиссон засунет злобу себе в задницу. Это были мои комиссионные после многих лет чертова Рейнольдса Уитакера.
Для ясности, я не ставила своей целью разрушить его империю. Но когда дом падает, приходится либо бежать из него, либо оставаться и быть погребенной под обломками. Мне нужен был выход из-под контроля человека, который оплачивал мою аренду и платил мне зарплату. Но что еще более важно, мне нужно было убедиться, что обратного пути нет. Тогда я уже ясно понимала, что у меня был нездоровый уровень зависимости. Конечно, я могла бы оставить Рейнольдса, но при первых же трудностях вернулась бы обратно. Я знала, что он, в свои пятьдесят один и будучи разведенным, с двумя взрослыми детьми (которые почти не разговаривали с ним), будет более восприимчив к моей слабости. Нет, если я собиралась пройти сквозь этот портал, то должна была надежно запечатать его за собой.
В конце концов, это было просто, почти случайно. Все сотрудники видели двух крыс, игриво гонявшихся друг за другом по кухне. Все снимали видео. Я просто случайно оказалась той, кто опубликовал его. И единственной, у кого было достаточно подписчиков, чтобы привлечь к этому внимание и раскрутить новость в Сети.
После этого я дала интервью на тему расширения прав и возможностей женщин журналисту The Guardian, который следил за моими публикациями. Я не собиралась устанавливать журналистскую повестку дня, но она видела во мне человека, использующего социальные сети, чтобы показать, каково это – анонимно трудиться в высококлассной, преимущественно мужской индустрии. Как только это стало известно, моя история выступила платформой, на которой средства массовой информации начали разбирать жестокие мужские установки индустрии общественного питания.
Я написала обо всем этом в «Кухне хаоса»: «Как только пирог вскрыли, птицы смогли запеть». И снова эта детская песенка оказалась точной метафорой того, что произошло, когда Министерство здравоохранения наконец закрыло Along Came a Blackbird. Словно все мы освободились от власти Рейнольдса Уитакера. Многие из нас, особенно женщины, пошли дальше к новым успешным начинаниям и престижным должностям. Некоторые из нас оказались в центре внимания средств массовой информации, наставляя молодых женщин в духе предпринимательства и поддержки. Трудно сказать, как долго я продержалась бы, если бы эти две крысы не пробрались к нам на кухню.
– Классные татуировки.
Я резко очнулась, понимая, что все еще находилась в сауне, все еще голая. И не одна.
Мужчина в плавках на нижней полке напротив печи откинулся назад, опираясь на локти, с полотенцем на голове.
– Господи Иисусе! – Я вскочила, схватив свое и обернув его вокруг тела. – Как долго ты здесь?
Он стянул полотенце с головы, обнажая волосы цвета листового металла.
– Это общая сауна, прямо на двери же написано.
– Чертов извращенец! – Я спрыгнула с верхней полки и чуть не потеряла равновесие на кедровых досках.
– Полегче. – Он сел. – Ты в порядке?
– В полном! – Полотенце чуть не выпало у меня из рук. Я была обезвожена, кружилась голова. Я изо всех сил пыталась обернуть тело, не упав ни на его колени, ни на камни сауны. Когда я толкнула дверь, то оказалась не готова к воздуху комнатной температуры, ударившему прямо в лицо и проникшему в легкие. Я и суток здесь не провела, а уже сеяла хаос. Некоторые места, по-видимому, выявляют худшее в человеке.
«Возьми себя в руки», – приказала я себе, идя по современному ковру с геометрическим узором мимо тренажерного зала в вестибюль, где опустилась в глубокое кожаное кресло. По правде говоря, я еще даже не была дома. То есть в том доме, в котором выросла.
На что это будет похоже сейчас, спустя почти десять лет после того, как я видела его в последний раз? Отец предпочел этот дом и все, что в нем было, своей прежней жизни в Неаполе, оставив позади мою мать с огромным животом. Правильный ли это был выбор?
Я посмотрела на маленькую спа-сумочку, свисающую с запястья. В ней лежали телефон, карточка отеля и ключи от арендованной машины. Потом перевела взгляд на полотенце, которое было на мне надето вместе с одноразовыми спа-шлепанцами. Он просто обязан быть правильным.