Мы приезжаем на окраину города, к сгоревшей начальной школе, которая уже несколько лет стоит заброшенная.
Вероятно, это недобрый знак. Кажется, я пропустила стоп-сигнал от инстинкта самосохранения, потому что разве не так начинаются все поучительные истории?
Мы паркуемся, и я жду, пока он вылезет из машины первым. Будь со мной Эл, она сказала бы хвататься за монтировку или накалить докрасна прикуриватель. Но ее здесь нет. Я шарю по пассажирскому сиденью в поисках оружия, но под руку попадаются только пустая банка из-под арахисового масла, доллар и тридцать два цента мелочью и какие-то рекламные брошюры из почтового ящика, которые я забыла занести домой сто лет назад. Я задумчиво взвешиваю в руке ключи.
Вот оно! Я сжимаю кольцо с тремя ключами (машина, дом, Эл) в кулак – так, чтобы каждый ключ торчал у меня между пальцев. Этот прием я запомнила из спецвыпуска шоу Мори[6], посвященного самообороне. Вот так телевидение спасает жизни.
Это все, конечно, просто курам на смех, ну и пусть.
Бо стоит, облокотившись на свой старый пикап. На боку кузова виднеются следы от надписей – похоже, машина раньше принадлежала какой-то компании.
– Довольно жутковато. – Я указываю в сторону школы рукой без импровизированного кастета.
Здание полностью сгорело, но очертания школы еще просматриваются – за исключением самой середины, от которой ничего не осталось. Хотя и обугленный остов природа тоже не пожалела.
В лунном свете виднеются контуры детской площадки, почти полностью погруженной во тьму. Здесь остался один-единственный фонарь, но мы от него слишком далеко.
– Прости.
Бо уже успел снять рабочую рубашку (я замечаю ее на сиденье в салоне его авто) и теперь стоит в одной майке. Я вижу, что на цепочке, которая вечно выглядывает у него из-под ворота, висит нательная иконка с изображением святого.
– Я здесь учился. До пожара. По-моему, это единственное место в этой части города, куда можно приехать ночью.
– А-а. – Я хочу расспросить его о том, что случилось с его мамой; о том, кто был его любимым учителем; ездил ли он на автобусе, или его подбрасывали каждое утро родители. Но молчу. Просто хочу. Хочу. Хочу.
И вдруг он начинает хохотать. Именно хохотать, а не тихонько посмеиваться. Он буквально задыхается со смеху.
– А ты подготовилась. – Он указывает на мой кулак.
Я поднимаю руку с орудием самообороны в воздух.
– Ну-у-у, ты вообще-то привез меня ночью к заброшенной школе, а это попахивает историей в духе «я прикончу тебя и буду наряжать твое мертвое тело».
Он на секунду перестает смеяться и отвечает:
– Ладно, это разумно. Ты молодец.
Я убираю ключи в карман платья и вскапываю носком гравий.
– Просто не убивай меня.
На его лице снова мелькает улыбка. Потом он говорит:
– Я не должен был целовать тебя просто так. Не спросив разрешения.
– Почему. Тогда. Ты. Это. Сделал? – Каждое слово гулко падает, словно капля в пустое ведро.
– Представь себе, что ты ребенок и день у тебя идет просто отлично. Тебе нравится учительница. У тебя классные друзья. Да и в школе ты не лошок какой-нибудь. А потом ты делаешь что-то эдакое… И даже понимаешь, что сейчас произойдет, но остановиться уже не можешь.
На моем лице написано непонимание, и Бо это видит.
– Ну… Ну представь, что ты вдруг называешь учительницу мамой.
Я стою, не в силах скрыть охвативший меня ужас.
– Э-э-э, что? Прости, ты хочешь сказать, что поцеловать меня – это все равно что назвать училку мамой?
Он хватается за голову и стонет.
– Нет. В смысле да. Но я скорее говорю про ощущения. Я не удержался.
– И теперь тебе стыдно?
– Нет, нет! – Он вытягивает перед собой руки, словно пытаясь отказаться от собственных слов. – Я в том смысле, что не смог остановиться. Мне стыдно только потому, что я не задумался, как ты отреагируешь. Просто сделал, и все. И мне очень жаль, если ты этого не хотела.
– Все в порядке, – говорю я просто потому, что несколько ошарашена красноречием обычно молчаливого Бо.
Он подходит ко мне на шаг.
– Все в порядке в смысле «только не пытайся больше этого повторить» или все действительно в порядке?
Я могу лишь пожать плечами – все мое тело будто парализовано.
Бо делает еще один шаг. Минуту мы молчим. Сейчас я могу отступить и прекратить все это, но самоконтроль ускользает сквозь пальцы.
– Просто мне показалось, что ты поцеловала меня в ответ.
Щеки пылают. Попалась с поличным.
– Было неплохо, хотя и без фейерверков, – вру я.
– То есть посредственно?
Я втягиваю губы в рот и, сделав три шага ему навстречу, встаю рядом. Он вновь облокачивается на пикап и запрокидывает голову. Я повторяю за ним, и некоторое время мы смотрим в небо, пока я не нарушаю молчание:
– То есть ты поцеловал меня под влиянием момента? – Напряжение, сковавшее мышцы, ослабевает, и рядом с Бо я постепенно расслабляюсь. – Но почему?
Однако в голове по-прежнему гудит. Остатки адреналина.
Начинает накрапывать дождь, и воздух мгновенно становится густым и влажным. Бо смотрит в небо, будто прикидывает, как его остановить.
– Пойдем в машину. – Он распахивает для меня пассажирскую дверь, и я запрыгиваю в салон, пока сам он обегает машину спереди.
Едва мы успеваем спрятаться, как начинается настоящий ливень. Капли сердито шлепают по лобовому стеклу. Дождь барабанит так громко, что Бо приходится почти кричать.
– Так сколько бы ты поставила? По десятибалльной шкале.
– Не можешь успокоиться, да?
– Я настоящий эгоманьяк.
А я смелая. Очень смелая.
– Возможно, тебе стоит попробовать снова. Улучшить показатель.
Он откашливается, а я не свожу с него глаз.
– М-м-м, честно говоря, я предпочитаю делать все на «отлично» с первого раза, но как тебе откажешь?
Он тянется ко мне через коробку передач и касается ладонью моей щеки. Потом придвигается еще ближе и, почти касаясь губами моих губ, произносит:
– Уверена?
К своему изумлению, я ничего не отвечаю, а просто целую его. Я целую Бо Ларсона. И когда он приоткрывает рот и отвечает на поцелуй, я ни о чем не думаю. Впервые в жизни я на своем месте. Я там, где должна быть, и в этом нет сомнений.
Он берет мое лицо обеими руками и притягивает его еще ближе.
Если Эл испытывает с Тимом хотя бы десятую долю того, что сейчас испытываю я, то мне непонятно, как она так долго откладывала секс, потому что, когда мы с Бо сливаемся в поцелуе, мир вокруг просто перестает существовать.
Бо проводит рукой по моей шее, по плечам. Эти прикосновения поднимают во мне волну эмоций. Волнение. Ужас. Ликование. Все вместе. Но вот его пальцы скользят вниз по моей спине и останавливаются на талии. Я охаю. Мне будто нож вонзили в спину. Разум предает тело. Он в самом деле касается меня. Касается моей толстой спины и складок на талии. Меня мутит. Я сравниваю себя со всеми девушками, которых он когда-либо обнимал. С их гладкими спинами и тонкими талиями.
Он дышит жарко и прерывисто.
– Прости.
– Нет, – говорю я. – Не надо. Не извиняйся.
Я не из таких девушек. Я не верчусь часами перед зеркалом, размышляя, что бы еще в себе улучшить. Но я так резко отпрянула от Бо, что теперь мне ужасно стыдно, хоть я и не вполне понимаю за что.
Он качает головой.
– Нет, в смысле, не стоило… Наверно… Мне не стоит сейчас ни с кем начинать отношений.
Самое смешное, что, пока он не сказал об этом вслух, такая мысль – и сама возможность, что мы будем парой, – даже не приходила мне в голову.
– А, – звучит как вздох.
– У меня в жизни сейчас какой-то ад, поэтому не стоит. У меня давно уже не было отношений.
Я киваю.
Если бы я услышала от другой девушки, что парень ей такое сказал, то посоветовала бы ей прикрыть лавочку. Притормозить. Потому что это мудацкая отмазка. Но я не могу назвать Бо мудаком, даже в своих мыслях. С другой стороны, наверняка каждая девушка в истории думала так же. Ведь твой случай, конечно же, исключение из правил.
Я открываю дверь машины.
– Мне пора домой.
Дождь льет внутрь салона.
– Уже поздно.
Вот и все. Больше ему сказать нечего.
– Увидимся на работе.
За две с половиной секунды под дождем я успеваю промокнуть до нитки.
Не знаю, где я посеяла свое достоинство.
Я сажусь в машину и жму на газ. Потом включаю радио и выкручиваю громкость на полную в надежде, что оно заглушит все голоса, что звучат сейчас в моей голове. Люси, мама, Эллен, Бо. Кажется, их уменьшенные версии поселились внутри меня и пытаются перекричать друг друга. И только один голос, который сейчас нужен мне больше всего, молчит – мой собственный.