Марина поздоровалась с родителями Бориса и свернула с улицы Пушкинской налево, в переулок Университетский. Отметив про себя, что будущие свекор и свекровь отлично смотрятся, но и они с Борисом не потеряются на фоне его родителей. Значит, ребенок тоже будет красивый и необыкновенный.
Кого же первого обрадовать, решала она про себя, папу или Бориса? Но она уже свернула в сторону папиного офиса, так что как бы выбор произошел самопроизвольно, выбрало тело, изменив направление движения.
Вот и офис, только надо подняться по лестнице на второй этаж.
В просторной комнате, из которой дверь ведет в папин кабинет, за большим письменным столом сидит верная секретарша Жанна. Жанна Саркисовна. Для Марины – тетя Жанна. С раннего детства Марина помнит ее. Тетя Жанна, вы не представляете… Папа у себя?
Папа Марины лет на десять старше родителей Бориса. Ему было уже за сорок, когда Марина пришла на свет.
Он работал тогда в институте Мелиорации, неудачно женился на чернобровой казачке, которая рассматривала его как возможность закрепиться в городе, куда она приехала из станицы Вешенской. Казачка скоро перестала считать начитанного мягкого Льва Иосифовича мужчиной, швыряла в него предметы и изменяла ему с сотрудниками Вертолетного завода, где работала секретаршей, отдавая предпочтение водителям и молодым лаборантам.
Но тут оказалось, что у казачки ужасная проблема, которая ставит под удар весь ее план. Она не могла забеременеть. Ни от молодых лаборантов, ни от водителей, ни от самого Льва Иосифовича.
Ну что ты будешь делать! С дитем можно было при разводе пытаться вытолкнуть Льва Иосифовича из квартиры его родителей, красивой профессорской квартиры на Университетском, в центре города, и самой там укрепиться. Но без ребенка этот план не мог удаться. Впрочем, часть квартиры можно было попробовать получить, прописка не мелочь.
Бурный роман с летчиком, пилотирующим вертолет, поставил крест на этих планах. Пилот приехал на Вертолетный завод принимать машину после ремонта. Увидев чернобровую казачку, ахнул и предложил ей Хабаровск, высокую зарплату, работу в управлении, Лев Иосифович не расслышал – чего. Но сразу, без раздумий, так как вертолет уже отремонтировали.
Колебаться было некогда, они улетели почти сразу же. На вертолете или на самолете Лев Иосифович не вникал. Он остался один в своей квартире, которая пустовала недолго. Казачку сменила цыганка.
Она была настолько красивая, что люди на улице останавливались, глядя на нее. Намного моложе Льва Иосифовича, работала в драматическом театре художником. Занятие какое-то малоцыганское, и вообще никаких танцев, песен, гитар, никакой шумной родни, а напротив совершенно одна. Странная какая-то цыганка.
В театре ее ненавидели все актрисы, что было естественно. Так как она была намного красивее их. Молчаливая, нелюдимая, к себе не подпускала никого, жила в какой-то хибаре на Кировском и познакомилась со Львом Иосифовичем в овощном магазине. Она спросила его, последний ли он в очереди, он кивнул и сдержано улыбнулся. Она как-то виновато улыбнулась в ответ. Выходя с покупками, он замешкался, на самом деле ему хотелось ее еще раз увидеть, когда она будет выходить. Она вышла, и тут у нее очень удачно оторвалась ручка от целлофанового пакета, картошка рассыпалась. Очень романтично.
Через девять месяцев родилась Марина.
Цыганка Лена так и не сказала, откуда она взялась, откуда у нее художественное образование и где ее родители и так далее. Лев Иосифович считал, что было какое-то несчастье, и расспрашивать нельзя. Цыганка Лена тоже не расспрашивала. Она вообще обходилась только самыми необходимыми словами, но распорядок жизни в квартире Льва Иосифовича с приходами, уходами, бытовыми подробностями и так далее установила регулярный и точный, как механизм швейцарских часов. Была рядом, но не мешала читать, писать, думать и так далее. Когда он отрывался от занятий и смотрел на нее, она тоже поднимала на него глаза от своих занятий. И улыбалась ему той сдержанной улыбкой, которой научилась у него.
Через два месяца после рождения Марины из Хабаровска неожиданно прилетела чернобровая казачка. Она оценила ситуацию. Баба с дитем против прописки. Она была права, Лев Иосифович и цыганка Лена не оформили своего брака, а цыганка Лена по-прежнему была прописана в хибаре на Кировском. А она, чернобровая казачка – у Льва Иосифовича на Университетском. Ситуация непростая, но побороться можно. Тогда Лев Иосифович первый раз увидел у цыганки Лены такое лицо. Когда надо не спорить с ней, а делать так, как она говорит. Он послушно вышел из комнаты. И он так никогда и не узнал, что цыганка Лена сказала чернобровой казачке. Но та на следующий день выписалась из квартиры и больше не появилась.
Цыганка Лена не позволила Льву Иосифовичу помогать ей с ребенком, сама вставала по ночам, кормила, пеленала… «И царица над ребенком ⁄ Как орлица над орленком…»
Когда Марине было три года и семь месяцев, цыганка Лена умерла. Ее сбил грузовик на Красноармейской, и она умерла, скорее всего, не успев понять, что случилось.
Лев Иосифович больше никогда не женился.
Иногда заводились романы, но это было так блекло по сравнению с цыганкой Леной. Она так любила его, что даже через много лет он чувствовал себя виноватым перед ней, когда у него начинались отношения с женщиной. И в конце концов место цыганки Лены заняла секретарша Жанна.
Все с точностью до наоборот.
Та божественно красивая, эта толстая и нелепая. Та переехала к Льву Иосифовичу, эта осталась в своей квартире. С той была близость, для определения которой Лев Иосифович так и не нашел слова в человеческом словаре. Отсутствие которой он бы не пережил, если бы не ребенок, не маленькая Марина. С Жанной близости никогда не было, и даже мысль такая не приходила в голову ни ему, ни, скорее всего, ей. Она была типичная старая дева, боялась мужчин и не представляла себе близости с ними. Цыганка Лена не потерпела бы никакой женщины даже близко от Льва Иосифовича. Жанна, напротив, совершенно не возражала.
Они знали друг друга еще со времен Мелиоративного института. Когда Лев Иосифович получил кредит в банке, только что открытом его знакомым, преподавателем политэкономии из университета, начал собственное дело и стал увольняться с работы, Жанна поймала его в курилке и взмолилась. Чтоб ее Лев Иосифович забрал с собой. Потому что, если он уйдет, Жанне не с кем будет курить и пить чай. Потому что она больше не может видеть Мелиоративный институт и потому что жизнь вообще перестала иметь смысл, необходимы перемены.
Лев Иосифович, на которого особенно последний аргумент произвел впечатление, согласился и никогда об этом не пожалел. Вполне возможно, что, если бы у него не было такого помощника, такого верного друга как Жанна, он и не поднял бы свой бизнес. Многие знакомые тоже пробовали, но разорились. Как, например, новоиспеченный банкир из преподавателей экономфака. Банк лопнул. А фирма Льва Иосифовича встала на ноги.
– Да, тетя Жанна, вы не представляете… Но сначала я папе скажу, потом вам.
– Иди детка, он у себя, – кивнула Жанна Саркисовна.
Папа выслушал, не перебивал. Спросил, как Марина хочет его назвать.
– Если будет девочка, – сказала Марина, – то Лена, как маму. А если мальчик, то Лев, как тебя.
Она смотрела на папу.
– Разве ты не рад? – спросила Марина Шульман.
– Да рад, конечно, – довольно кисло ответил папа, – особенно, если его назовут моим именем.
– Ты думаешь, я не смогу им заниматься? – Марине Шульман явно не нравилась папина реакция. – Ты думаешь, я завалю учебу?
– Возьмем няню в случае чего, – отозвался папа, но бодрости в его голосе по-прежнему не было, и, хотя он пытался изобразить эмоции, подходящие к случаю, получалось у него плохо, не то, что бы эмоции не изображались, но было понятно, что они не настоящие, искусственные, надеваются на лицо насильственно.
– Папа, – Марина решила по своему обыкновению просто спросить, что происходит, – ты же понимаешь, что я хочу этого ребенка.
– Ладно, тогда ты мне объясни, почему это тебе вздумалось именно сейчас, когда ты сама еще ребенок, делать следующего ребенка? Я не говорю про аборт, об этом вообще речи быть не может. Тебе нет шестнадцати лет. Ты не взрослая женщина, ты подросток. Я не говорю про моральную или там физическую зрелость. Ты же сама понимаешь, что я не буду об этом говорить. Откуда я знаю? Может, ты зрелее нас всех.
– Кого это вас всех?
– Ну тети Жанны, например.
– Нет, – серьезно сказала Марина, – тетя Жанна зрелее меня. Просто мы с ней очень разные.
– Ну хорошо. Но почему именно сейчас? Это же было осознанное решение. Если бы ты пришла и сказала, слушай папа, тут такая история. У меня роман с парнем, опыта ноль у него и у меня. И в результате беременность. То я бы понял. И ты бы так и сказала, если дело обстояло именно так. Но, насколько я понял, дело обстоит не так. Ты появляешься вся сияющая. И у меня вопрос. Возможно, слегка запоздавший. Почему? Что случилось? Если парень тебе очень нравится, я могу это понять. Хотя мне парни никогда не нравились.
Марина улыбается и кивает. Мол, шутка принята. Вернее, принято предложение не устраивать из всей этой ситуации драму.
– Папа, но мне тоже не нравятся парни. И девушки мне не нравятся. Мне нравишься только ты и тетя Жанна. Но этот – особенный.
– И что? Сразу надо размножаться? Я не ханжа, ты же знаешь, но почему сразу ребенок?
– Честно?
– Честно.
– Мне мама снилась. Я так поняла, что этот ребенок ей зачем-то нужен.
Лев Иосифович аккуратно раскладывает бумаги на столе.
– Извини, но это бред.
– Конечно, бред. Я согласна. А вдруг нет?
– Ты маму ведь не помнишь. Ее фотографий даже не осталось. Все куда-то делись. А их и было не много. Ты даже толком не знаешь, как она выглядит.
– Это как раз ерунда. Она так на меня похожа, верней, я на нее. Только, я обратила внимание, у нее ногти на руках очень коротко подстрижены. И нет вообще маникюра.
Марина говоря это, подняла вверх свои пальцы, у нее безукоризненный маникюр. Лак светло-желтого цвета. Лев Иосифович раскладывает документы, это, наверное, реестры продаж. Самое главное, чтобы они лежали на столе ровно. Бумажечка к бумажечке. У Лены, действительно, не было маникюра, она, действительно, стригла ногти коротко… И Лев Иосифович не припоминает, что бы он говорил Марине про это. Совершенно не понятно, что может выйти из такого разговора. Про Лену он вообще не готов говорить. К тому же самому Льву Иосифовичу она не снится.
– Ты ничего не скрываешь от меня?
– Нет, папа. Зачем бы я скрывала?
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Очень хорошо. Чудесно себя чувствую. А что такое?
– Нет у тебя… ну… видений? Будущее не представляется тебе?
– Папа, что ты такое несешь?
– А почему ты решила, что маме нужен твой ребенок?
– У меня нет такой уверенности. Но мне кажется, что это так. После того сна.
– Что тебе конкретно снилось?
– Мы сидели на лавочке в каком-то дворе. Там была колонка с ручным насосом. Чугунная такая, очень старая.
Двор с чугунной колонкой. Сначала отсутствие маникюра, потом чугунная колонка… Марина никогда не была в этом дворе. Откуда она знает?
– А почему ты решила, что именно этот парень?
– Он появился сразу на следующий день. Сразу после того, как приснился сон. Я только его увидела и сразу поняла, что это он. Ты его увидишь и тоже поймешь.
– Как хоть его зовут? – спросил Лев Иосифович.
– Борис, – улыбнулась Марина.
– Сколько ему лет?
– Восемнадцать лет.
– Мы его вырастим, даже если этот Борис на тебе не женится, – говорит немного невпопад Лев Иосифович. – А это вполне возможно, кстати. Он же сам еще ребенок. Испугается твоей беременности и убежит от тебя.
– Борис убежит от меня? – продолжает улыбаться Марина. – Нет, папа, он от меня никуда не убежит.