Марина Шульман лежит на кушетке. Ее живот обмазан противным холодным гелем, и врач водит по нему датчиком сканера.
– Девушка, – говорит врач, – таз подвиньте поближе.
Врач, женщина немолодая, полная, вообще довольно большая, голос у нее резкий, слегка хрипловатый, и в пространстве ее очертания, скорее, немного расплываются. Пациентка явно вызывает у нее раздражение. Врачу кажется, что она ведет себя слишком смело для беременного подростка. И на интимную стрижку Марины Шульман она косится с нескрываемым неодобрением.
То есть она давно прекрасно знает, что интимная стрижка, это теперь массовое распространенное явление, не то, что в наше время. Но смириться с этим до конца не может.
Нет, ну вы подумайте своей головой! Еще если взрослая баба постригла себе лобок, оставила кокетливую полосочку, как бы продолжение разреза… То это куда ни шло… гадость, конечно, смотреть противно, бока висят, а тут такое. Но баба взрослая, сама за себя отвечает. Может, она в школе химию преподает или, например, работает в администрации мэра города. И это ее личное дело, как выглядит ее лобок.
Но когда вот такая малолетняя проститутка кокетливо себе подстригает пизду… Еще в куклы небось играет, и туда же. Ни стыда, ни совести! Кому ты это показывать собираешься, курва ты сопливая? Солидному женатому мужчине, с животом, с портфелем, с глазами его бесстыжими.
– Ну, – говорит врач, – и почему мы так рано начали половую жизнь?
– Что значит рано? – спрашивает Марина Шульман.
– Ну тебе шестнадцати нет, – щурит глаза врач, – а ты у нас, мягко говоря, не девственница.
Мягко говоря. То есть врач деликатно дает понять, что вся Багатяновка отлично знает, как выглядит эта конкретно интимная стрижка. Дорогой врач, человек устроен сложнее, чем ваш расширитель из нержавеющей стали. Уж вы-то могли бы это понимать, если б хотели. Посмотрите внимательно.
Та че я буду смотреть, а то я их не видела сучек!
– Так я давно начала – улыбается Марина Шульман, – в одиннадцать лет.
– И как? – цедит врач сквозь зубы, – Хорошо платили?
– Да я сама платила. На завтраках экономила.
– Ну вот и доэкономилась, пятая неделя, – объявила врач. – А я для аборта что-то показаний не вижу!
– Так до трех месяцев и не нужны показания, вы мне обязаны дать направление, а ваши нравоучения вообще меня не интересуют.
– Слышали, Нина Петровна? – повернулась врач к акушерке. – Я сорок лет тут работаю, но такую курву наглую вижу в первый раз.
– Ничего, Вероника Николаевна, – отозвалась Нина Петровна, – направление на аборт захочет, на животе приползет.
– Лобок она себе постригла! – продолжала врач, что-то записывая в карточке. – Мандовошкам негде прятаться!
Марина Шульман приводила себя в порядок молча, умолять о направлении на аборт явно не собиралась.
– Иди-иди, – бормотала Вероника Николаевна, – рожай своего выблядка. Вырастет алкоголиком, тебя же и прибьет
– Я, Вероника Николаевна, – присоединяется Нина Петровна, – направление на анализы выписала, и пусть она в женской консультации по месту жительства наблюдается… Моя соседка там недавно крысу видела.
– А аборт лучше всего в Мединституте делают, – откликнулась Вероника Николаевна. – Только наркоз дорого стоит, раз тебе не платят, ты там все звезды увидишь.
Она с нескрываемой злобой покосилась на босоножку, которую как раз надевала Марина Шульман, и пробурчала:
– Что-то я не верю, что тебе не платят.
– Я крыс вообще не боюсь, – сказала Марина Шульман. – Они намного симпатичнее некоторых людей. А аборта я не буду делать. Я хочу ребенка. И мой парень тоже. Мы поженимся скоро.
– Ага! – хором воскликнули обе женщины. И врач продолжала:
– Разогналась. Ты отсюда прямо в ЗАГС иди. Он тебя там ждет.
– С коляской… – добавила акушерка.
– Я про вас я в церкви батюшке скажу, что вы меня аборт делать уговаривали.
Когда дверь за ней закрылась, опытная акушерка сказала врачу:
– Вы, Вероника Николаевна, в милицию напишите. Ей же шестнадцати еще нет, так по этому папаше тюрьма плачет!
– Конечно, пусть прокурор занимается. Если только папочка сам не сцикун какой-нибудь. По малолетке кинул палку не туда, – врач вытирала руки бумажным полотенцем. – Но какие сучки пошли, я прям не могу… Я бы себе постригла в шестнадцать лет, меня бы мама из дома выгнала. А наглые, бесстыжие… Мне аж нехорошо. Нина Петровна, накапайте мне валерьянки.
Марина Шульман и так знала, что беременна. Но надо было убедиться.
Теперь окончательно ясно, что ее любовь к Борису и его любовь к ней – это что-то живое. Марина Шульман так себе представляет, что, пока оно не выросло внутри нее и не родилось, оно не существо само по себе, а только часть ее и часть Бориса.
Это Борис и она вместе, в одном теле. Они там вместе как два человека в космическом корабле. В космосе, который, как и женское тело вокруг плода, состоит из каких-то оболочек. Марине Шульман в голову приходят совершенно иррациональные мысли про космос, о котором она ничего не знает. Но ей эти мысли очень нравятся. Она представляет себе, вот они с Борисом смотрят в темноту за бортом, темнота сжимается и разжимается, и свойства пространства, в котором происходит движение, это только функция скорости.
Еще Марина Шульман чувствовала, что с Борисом что-то происходит. Что-то, что он сам не может до конца контролировать. Что не происходит обычно с людьми. Это может стать его особой дорогой, но может быть и угрозой. И ее беременность дает ему дополнительную защиту и помощь.
Но это необязательно ему говорить. Это ведь только ощущения, превратившись в слова, они могут прозвучать слишком абсурдно, непонятно… могут вообще разминуться со смыслом, который должны были передать.
Например, слово «любовь». Что это такое? Само это слово вызвало у Марины Шульман легкое раздражение.
Сразу вспоминается фильм из детства, где довольно полная баба кричит – «Вася, я люблю тебя!» Вася – это передовик производства. Он спас деталь. А его друг чуть эту деталь не запорол. Вася вовремя спохватился, спас деталь, спас друга, спас двигатель ледокола, и тетка ему теперь кричит – «Вася, я тебя люблю!»
Марина Шульман воспитывалась в закрытой благополучной среде и жизнь большой страны мало трогала ее. Не следует судить ее слишком строго.
Любовь – комплекс ощущений, лежащий на мировоззренческой платформе. Как металлическая арматура на железнодорожной платформе.
Объясните мне, требует про себя Марина Шульман, что это такое?
Она очень хорошо осознает, какие чувства вызывает у нее Борис. Во-первых, на него очень приятно смотреть. Он сдержанный, но когда говорит, когда молчит, когда улыбается, ей хочется слушать или тоже молчать. И улыбка вызывает у нее ответную улыбку.
Ей нравится, что он всегда спокойный приветливый, но никогда никому не подыгрывает. Или делает это из вежливости, очень в меру. Не стремится произвести впечатление, вообще не любит быть в центре внимания. Никого не развлекает разговором. Сам не особенно впечатляется, когда это делают другие.
Скорее красивый, чем мужественный, скорее мягкий, чем агрессивный, глаза… губы… Просто он нравится Марине Шульман. Этого достаточно. Он не старается выделяться, но Марина Шульман знает, что он ни на кого не похож.
Кроме своей мамы, но это другое. Имеются в виду другие парни. Мама тут при чем? Она вообще, конечно, очень красивая.
Да… и он очень ласковый и перед, и после. Он прикасается к ней руками и губами, даже немного женственно это делает. Марина Шульман очень любит его прикосновения.
Но тут она не может сравнивать его поведение с поведением других мужчин. Если не считать школьного единичного эксперимента с поцелуями, который особых восторгов не вызывал, ее опыт целиком ограничен Борисом. Никаких других мужчин не было. И уже, конечно, не будет.
В Борисе, может, и есть что-то женственное, но очень в меру. От его прикосновений, вообще от него у Марины Шульман сразу включаются все реакции, она всем своим телом любит его тело и всем своим существом переживает близость с его существом. Так что потом она не возвращается мыслями к этому, ее тело совершенно спокойно до следующей встречи.
Маленькая юная Марина Шульман говорит себе, что Борис и есть любовь. Нет никакой необходимости это как-то еще определять. Пусть это не общезначимое понятие. Марину Шульман оно вполне устраивает.
Много, конечно, непонятного, но голову себе этим нечего забивать. Главное, она все правильно чувствует и правильно поступает.
Забеременеть в неполных шестнадцать лет от парня, с которым ты познакомилась чуть ли не в постели… лететь с ним на космическом корабле внутри своего живота, это все правильные поступки, хоть и трудно будет объяснить папе.
Но попробовать надо как можно скорее. Папа немыслимо крутой, раз мама его любила. Я тоже могла бы полюбить такого. Может, он и не поймет всего, так и я всего не понимаю. Но он точно будет стараться помочь. Надо ему все рассказать прямо сейчас.