Моя мать называла это бесом противоречия. Ее послушать, так все мое детство она только и делала, что не давала мне прыгать с утесов и совать пальцы в огонь. Учился я кое-как, уделяя внимание только интересным предметам. И дерзил взрослым, которые говорили, что так нельзя. Я за неделю мог освоить незнакомый язык, но в математике дальше алгебры не продвинулся. Поэтому в качестве наказания меня регулярно оставляли после уроков.
Не был исключением и тот день, больше восьми лет назад, когда явились Посланники. Я допоздна задержался в школе, вместо того чтобы пойти домой, к родителям и сестре. И только поэтому остался жив. Пришел я лишь через несколько часов после того, как Посланники высадились на Кийстроме и напали на его крупнейший город, Итаку, чтобы ради демонстрации силы вырезать население подчистую.
Пошатываясь, я вышел из родного дома – казалось, спустя целую вечность после того, как вошел. Корабли Посланников все еще кружили в небе, переливаясь разными цветами в лучах медленно заходящего солнца. На улице я встретил Бенни, серого от пепла. В глазах у него застыло то же потрясение, что, наверное, и у меня.
– Они мертвы, – сказал я, когда мы сошлись посреди улицы, стянулись, словно два магнита, два чудом уцелевших осколка прошлой жизни.
Его глаза, побелевшие от ужаса, странно выделялись на перемазанном сажей лице.
– Я знаю, – сказал он.
Я подумал: может, он не понял.
– Бриджит умерла.
Моя сестра. Ее больше нет.
У дяди Бенни был крошечный космический корабль. Единственное, на чем можно было незаметно проскользнуть мимо Посланников, и Бенни повел меня к нему. Мы пробирались по городу, прячась при виде захватчиков, а они, полные смертоносного спокойствия, прочесывали улицы, убивая всех, кого увидят. Когда мы наконец дошли, Бенни стал подбирать код разблокировки, пробуя дни рождения и домашние прозвища родных. И вдруг сказал:
– Это все из-за Республики.
Я едва понял, что он сказал. Язык – единственное, что у меня было всегда, что-то, что было только моим, но в тот момент мне казалось, что я потерял даже его.
– Чего?
За день до прибытия Посланников республиканцы покинули планету. Я вспомнил, как по дороге в школу наблюдал за их кораблями, летящими над головой. День был ясный, солнечный, и они, удаляясь, сияли в голубой атмосферной дымке, как маленькие луны. Зрелище было величественное и прекрасное, но я, полюбовавшись, быстро выбросил это из головы.
– Посланники явились на Кийстром только потому, что здесь были республиканцы, – пояснил Бенни, которому наконец удалось разблокировать корабль.
Я не особенно задумывался, почему улетели республиканские корабли. Но родители были чем-то глубоко подавлены, и учителя в школе тоже. Они нервно, беспокойно перешептывались и умолкали, стоило кому-то из учеников зайти в кабинет. Даже лицо Бриджит, моей младшей сестренки, было странным: она будто предчувствовала, что что-то грядет. Так мы смотрим на светлеющее небо на востоке и понимаем, что скоро взойдет солнце.
Интересно, чувствуют ли люди что-то подобное, когда понимают, что смерть близка?
А я вообще не интересовался политикой. Да и сейчас не особо интересуюсь. Но теперь понимаю, чем обернулось для Кийстрома присутствие республиканских властей. И их неожиданное бегство.
Кийстром был независимой планетой. Люди открыли ее, когда изобретение ССД позволило разбросать человеческие колонии в самых дальних уголках нашего сектора галактики вместо того, чтобы тесниться в Системах-Сестрах. Таким образом, Кийстром не входил в подконтрольную Посланниками систему Мария Нова. Не был он и частью Терры Нова, ныне именуемой Республикой. У него была даже своя звезда класса К и собственное правительство. А вот мощного оборонного комплекса, в отличие от Сестер, не было. Да что там, у нас не было даже космофлота. Кийстром не участвовал в непрерывной войне между Марией Нова и Республикой: он казался слишком маленьким и незначительным, и воюющие стороны не предъявляли на него права.
Но со временем в Республике задумались о том, что пора создать базу в этом секторе галактики. И не приняли вежливый отказ местного правительства.
Республиканцы знали, что Посланники явятся на Кийстром. Знали задолго до нас. Но вместо того, чтобы остаться и защищать планету, которую эксплуатировали, они подняли в воздух свой небольшой флот и попросту сбежали. И Посланники, явившись, не встретили никакого сопротивления. Они уничтожили до основания мой родной город Итаку и убили всех его жителей – кроме меня и Бенни. И когда от столицы не осталось камня на камне, правительство планеты капитулировало.
Мы с Бенни улетели с Кийстрома на корабле его дяди. И, прорвавшись сквозь плотные слои атмосферы в открытый космос, где корабль пошел ровнее, осознали со всей четкостью: мы одни, больше никого не осталось.
– Знаешь, что я ей самое последнее сказал?
Бенни даже головы не повернул.
– Да вы с ней вечно ругались, и это все знали. Какая разница, какую дурь ты ей наболтал.
– Это неправда.
В голове все никак не укладывалось: мы с Бенни сидим в корабле его дяди в открытом космосе, а все, что было до этого, превратилось в пепел.
– Мы с ней были лучшими друзьями.
– Шон, у меня вообще-то тоже все погибли, – сказал Бенни, начиная злиться. Теперь я уже много раз видел, как он закипает, но тогда это было непривычно. – Не только ты остался один. И куда теперь, на хрен, деваться? У меня вся семья была там, на Кийстроме! Так куда мне теперь, черт возьми?
Он сорвался на крик, мгновенно заполнивший крошечное пространство корабля, такой громкий, как будто мы оказались внутри колокола.
– Ты не один! – тоже заорал я, чтобы перекрыть этот крик, не слышать его. – Я здесь!
– И что дальше-то? Ты мне не брат. И то, что мы на одном корабле, не делает нас друзьями.
Тут у меня случился проблеск разума. Или, в кои-то веки, приступ самосохранения. Не уверен, что в моем случае одно отличается от другого. Как бес противоречия сильнее всего искушал на краю высокого утеса, так и мозг особенно хорошо соображал сейчас, когда пришла беда.
Я потерял всех родных. Их любовь, их поддержку ничто не сможет заменить. Но люди могут доверять друг другу. Даже если они друг друга раздражают. И годы дружбы с Бенни потом не раз это доказали.
– Слушай, давай договоримся, – сказал я ему в тот день, много лет назад, когда мы на корабле его погибшего дяди спасались от резни. – Давай дадим клятву: всегда, что бы ни случилось, поддерживать друг друга. Защищать, помогать и заботиться сначала друг о друге, а потом о себе.
Бенни отер с лица черноту, и стало видно, какие у него красные, опухшие глаза. Он был так же одинок, как и я. Ему, как и мне, отчаянно нужно было чье-то плечо и хотя бы иллюзия поддержки.
И он согласился. С тех пор ни один из нас не нарушил клятву.
Теперь, спустя восемь лет, в кабинете Квинт, Бенни впервые ошарашил меня своей враждебностью. А потом сказал, что нас убьют.
Забыв, что Квинт и слышит каждое наше слово, я ляпнул:
– Мы можем взломать этот имплант, чтобы он не взорвался.
– Имплант сдетонирует при любой попытке извлечь его без кода разблокировки, – вмешалась Квинт. – Код разблокировки состоит из двадцати девяти цифр, и его знает только мой босс.
Бенни все так же сидел со скрещенными руками, злобно пялясь на меня. За эти восемь лет наши дороги могли разойтись много раз, возможностей хватало. Даже можно было вернуться на Кийстром: уничтожили только Итаку, а остальную планету пощадили, правительство ведь сдалось Посланникам. Но как жить под властью чудовищ, которые убили твоих друзей и родных? Как вернуться туда, где больше нет дома, каким ты его помнишь? Мы лишились всего: дома, родных, даже гражданства – только сами остались друг у друга. Поэтому и держались вместе все эти годы.
Доверие не обязательно должно идти в связке с привязанностью, если есть общая цель. Нашей общей целью было выжить.
– Откуда нам знать, что вы действительно установили эти ваши импланты? – требовательно спросил я.
– Импланты безболезненны и не выявляются при стандартном медицинском сканировании, – призналась Квинт. – Но вы почувствуете их, если прикоснетесь к определенному участку черепа.
Я поднял руку, провел пальцами по затылку там, где болело. И почувствовал: что-то маленькое, плотное, твердое. Будто горошина под кожей.
Рука опустилась. Можно же сбежать, подумал я, только бы добраться до корабля, и мы сбежим. Найдем врача или хакера, который сможет достать эту…
– Имплант сдетонирует, если его носитель окажется дальше обозначенных границ, – сказала Квинт, словно прочитав мои мысли. Ни сочувствия, ни раскаяния в голосе – только легкая досада. – Босс может сам активировать детонатор, если узнает о намеренном срыве операции: перепродаже данных, копировании их для личных целей, нарушении секретности путем разглашения деталей операции и так далее. Во избежание подобных нарушений с вами отправится наблюдатель, а именно я.
Да, они действительно загнали нас в угол. Возможно, этого можно было избежать, прими я их предложение раньше. Но пока не нырнешь, разве поймешь, глубоко или мелко? Не мог я принять предложение ее босса, не узнав, сколь упорно он будет настаивать.
Дух противоречия… Попав в переплет, я всегда сделаю еще хуже.
Бенни по-прежнему стискивал пальцами свои локти. Казалось, стоит ему разжать руки, и грудная клетка лопнет, выпустив наружу накопившуюся ярость, словно языки пламени.
– Что ж, я согласен, – сказал я.
– Отлично, – кивнула Квинт. – Взрыв сверхновой ожидается через одиннадцать дней, поэтому мы вылетаем немедленно.
Бенни отвернулся. Это была его единственная реакция на мою уступку, и она ранила сильнее, чем внезапная хирургическая операция, которую мне сделали по милости Квинт.
– Корабль болтается там уже тысячу лет, – напомнил я. – Уверены, что никто за это время не нашел то, что вы ищете?
– Знания, которые становятся общим достоянием, теряют ценность, – отозвалась Квинт. – Если бы у босса были хоть малейшие сомнения, экспедиция бы не состоялась.
Вот так я и узнал, что на «Безымянном» никого не должно быть.