– Шон! – возмущенно прошипел Бенни, но я решил не реагировать. Интересно, уважает меня Посланница за такую честность – или презирает? Если она вообще умеет испытывать эмоции.
– Зачем вам Философский Камень? – спросила она.
– Эээ… чтобы продать, – соврал я, старательно не глядя на Квинт.
– Воры, – констатировала Ультрафиолет. Спокойно и мягко, но по спине у меня побежали мурашки. – Как вы узнали, что он находится здесь?
Соображать пришлось очень быстро.
– Из сообщения, которое мы приняли. Оно было на аменге, я его перевел.
На самом деле в сигнале бедствия ничего не говорилось о Философском Камне. Речь шла только о зависшем корабле и о ком-то по имени Мара Чжу, но ведь часть сообщения так и не удалось разобрать. Хотелось верить, что и Посланникам не удалось, если они перехватили тот же самый сигнал и решили, что про Философский Камень говорится в его невнятной части.
– Этот язык давно уничтожен. Как вам удалось его перевести?
Я никак не ожидал, что допрос свернет в такое русло, но был рад, что можно не упоминать некоего сенатора.
– Кое-где в колониях, да и в Системах-Сестрах, остались отдельные источники… Если поискать, можно даже собрать небольшую библиотеку. А я хорошо разбираюсь в языках.
– Докажите, что понимаете аменг.
– Каким образом? Стишок вам прочитать? Или…
– Откройте центральную дверь, – велела Посланница, указывая на панель в дальней стене. Ее кнопки слабо светились: Посланники своим присутствием как-то умудрились оживить электричество на этом пятачке мертвого корабля.
Я поднялся на ноги. Они дрожали, но я заставил себя сделать несколько шагов в сторону стены. Посланники занимались своими делами: один внимательно осматривал лист железа, за которым скрылась Огнеглазка, другие сканировали стены, анализировали воздух. Один исчез в недрах «Гадюки». Но я знал, чувствовал: все они за мной следят. Самый высокий встал у стены с панелью. Его шейные огни мягко мигали желтым.
Кнопки панели были снабжены надписями. На миг у меня упало сердце, рухнуло куда-то в пустоту: буквы показались незнакомыми, лишенными смысла. Не осталось ни плана дальнейших действий, ни мыслей, ни цели – ничего, кроме липкого ужаса. А потом я глубоко вздохнул, и скованная страхом память начала оживать. Надписи, к счастью, были совсем простыми. В помещении было три двери, по каждой на сплошную стену. Я знал, как на аменге будет «дверь». Всегда путал слова «левый» и «правый», но, по логике, кнопки допуска располагались в соответствии с дверями. По крайней мере, я надеялся, что это так. Древним еще можно было простить то, что они открыли секрет вечной жизни и тут же спрятали его в сердце сверхновой, исключительно с целью подгадить мне спустя тысячу лет. Но если бы они преднамеренно разместили кнопку «правая» слева и наоборот, это не имело бы никакого оправдания.
Кнопок на панели оказалось больше, чем дверей. Я пробежался по ним глазами, читая обозначения на аменге. Те, что отвечали за свет, явно не работали. А остальные?
– Центральная дверь, – сказал я вслух и нажал соответствующую кнопку. В стене раздался металлический перестук, дверь заскрипела и завизжала. Посланница с зелеными шейными огнями, стоявшая рядом, вытащила из ножен длинный нож, потом взялась за ручку и потянула. Дверь тяжело поехала в сторону. Посланница осмотрела открывшийся коридор и кивнула той, что разговаривала со мной.
– А теперь попробуем правую, – сказал я и нажал правую кнопку. Раздался глухой щелчок. – И левую. – Я нажал кнопку слева. Тот же эффект. – Теперь я закрою правую дверь, – сообщил я, нажал кнопку, и новый щелчок заблокировал дверь. – А теперь последний фокус: закрываем шлюз.
С этими словами я нажал кнопку, которая, как я рассчитывал, перекроет выход на «Гадюку».
Пол под ногами дрогнул, и переборка шлюза между «Безымянным» и «Гадюкой» начала медленно, подергиваясь, закрываться, словно гигантский металлический глаз. За мгновение до того, как ее край сомкнулся со стеной, изнутри выметнулась рука и остановила ее. Раздался надсадный скрежет.
Ах да, конечно: там же остался Посланник.
– Сейчас открою, – пообещал я и снова нажал кнопку. Переборка поехала назад, ушла в пол. Через миг Посланник с красными огнями выбрался из «Гадюки», вид у него был угрюмый и зловещий.
Посланница-Ультрафиолет очень внимательно глядела на меня своими холодными бессмертными глазами.
Я заложил руки за спину, чтобы не было видно, как они дрожат. Сцепил пальцы.
– Довольны?
За неделю до высадки Посланников на Кийстром я, по пути из школы домой, нашел на обочине дороги кону. Ее длинные уши безвольно обвисли, маленькие лапки чуть подергивались. Шкурка была в крови, а глаза неотрывно смотрели вверх, на дерево, под которым она лежала. Я поднял голову и увидел сидящую на ветке сову. Сова глядела своими немигающими глазами вниз, на нас, а когти у нее были измазаны кровью.
В системе Республики водится много видов кроликов, но коны – особенные. Я забрал зверька, принес его домой и отдал Бриджит. Сестра несколько недель безуспешно умоляла родителей подарить ей котенка, однако раненому детенышу коны требовался гораздо более сложный уход. Биопластырь – имитатор кожи для лечения порезов и царапин – продается где угодно. Но годится только для людей. А вот биошкура для коны вряд ли найдется в магазине за углом. Мама сердито уставилась на меня, но Бриджит уже бережно держала зверька обеими ладошками, и пути назад не было.
Коны не оказалось в доме, когда я вернулся туда после высадки Посланников. Родителей и сестру нашел, а кону – нет. Не знаю, сбежала она или Бриджит ее выпустила. Если бы ее убили Посланники, то бросили там же, как мою сестру.
Но сейчас на ум пришла не кона, а та сова. Когда я стоял там, под деревом, рядом с раненым зверьком, в какой-то миг сова чуть повернула голову и перевела взгляд с него на меня. Птицы на людей совсем не похожи, но смысл этого движения был до жути понятен: она прикидывала длину своих когтей и толщину моей шеи.
Посланница-Ультрафиолет подошла ближе. Я еще крепче сцепил пальцы за спиной, но отчего-то был уверен: она знает, что меня колотит от страха.
Нас теперь разделяло меньше фута, так что наши лица освещали не расставленные Посланниками фонарики, а ее зловещие фиолетово-черные огни.
– Как вас зовут, юноша?
– Шон Рен, – ответил я.
– Кийстромец, – констатировала она с той же уверенностью, с какой я назвал свое имя.
Я его всегда произносил с родным выговором. Можно было, конечно, от него избавиться, с моими способностями к фонетике я мог научиться говорить на сестринском как на родном. Итаку уничтожили восемь лет назад, и я навсегда покинул родную планету. Я знал, как произносить свое имя с республиканским выговором – но тогда оно перестало бы быть моим.
Ультрафиолет глядела на меня так, будто все это знала.
– И вы действительно свободно говорите на аменге?
– Разумеется, – кивнул я, и тут до меня кое-что дошло.
Во-первых, эти Посланники сами не говорят и не читают на аменге. Что странно, ибо все знают: Посланники не умирают от старости. Их можно убить, значит, взамен убитых должны рождаться новые, но упоминания об их расе появились в человеческих хрониках примерно в то время, когда потерпел бедствие этот корабль. То есть старшие из Посланников могли свободно говорить на аменге. Я решил, что Ультрафиолет как раз из таких, но если бы она знала аменг, то не стала бы тратить время на проверку моих способностей. Из их слов было ясно, что они перехватили тот же самый сигнал, что и сенатор. Значит, знали, что здесь, на «Безымянном», понадобится аменг. Но почему они, бессмертные, не отправили сюда кого-то достаточно старого, чтобы говорить с древним кораблем на его языке?
И во-вторых, им здесь что-то очень нужно – и почти наверняка это данные по Философскому Камню. Задумай они довершить то, что начали тысячу лет назад, и просто уничтожить их, то взорвали бы корабль прямо здесь, на орбите. А не высаживались бы на него и не проявляли интерес к переводчику.
– Это полезный навык, – добавил я, – но бесплатно я не работаю.
Посланница склонила набок свою древнюю голову, над которой не властно время.
– И какова цена этого вашего навыка, мистер Рен?
Я вспомнил переговоры с Квинт и решил повысить ставку.
– Три жизни.
Индиго, стоявший за плечом Ультрафиолет, пристально взглянул на меня.
– Да он и вашей-то жизни едва стоит, что уж говорить о двух других, – сказала Посланница.
– Три жизни, – повторил я.
– Я видела ваши руки. И знаю, что кийстромцы метят пальцы ранами в знак траура.
Все так же держа руки за спиной, я скользнул пальцами по шрамам на тыльной стороне другой ладони. Они покрывали ее от запястья до кончиков пальцев.
– Должно быть, при освоении Кийстрома погибло много ваших друзей, – продолжала Ультрафиолет, – и я понимаю: вы не хотите потерять оставшихся. Но сами вы пережили войну, сохранив руки, ноги и все прочее, верно? Так стоит ли эта услуга трех жизней и ваших целых костей в придачу?
Горло вдруг перехватило, и отнюдь не только из-за сухого воздуха.
– Если я буду ранен, это вас задержит. Три жизни и целые конечности. Это мое последнее слово.
Она молча рассматривала меня. Вокруг глаз и у рта у нее виднелись тончайшие морщинки. Сколько же лет должно быть нестареющей Посланнице, чтобы они появились?
– Значит, три жизни, – наконец сказала она. – Седьмой, заберите у них оружие.
– Погодите! – вырвалось у меня, когда она отвернулась. – Как хоть к вам обращаться?
– Я – Первая.
Она, значит, Первая, Индиго – Второй, а тот, красный, что обыскивал сейчас Квинт и Бенни, – Седьмой. Цвета означают ранги, и имена, возможно, тоже.
Индиго, то есть Второй, подошел ко мне. Трудно называть живое существо по номеру, даже такое бездушное, как Посланник, – получается как-то неестественно. К тому же теперь надо каждый раз мысленно пересчитывать цвета радуги. Первая прямо сказала, что ее номер – это имя, но остальные ничего подобного не говорили. Значит, буду мысленно называть их по цветам, решил я. Первая развернулась и пошла прочь, я смотрел ей в спину, а Индиго в это время принялся меня обыскивать.
Было ясно: босс Квинт при подготовке нашей операции не знал кое-чего важного. Но если сейчас смыться, договор утратит силу, и он запросто может с нами покончить, чтобы замести следы. Это если импланты не рванут еще раньше – когда мы покинем разрешенный периметр. Выход только один: найти-таки нужные данные и надеяться, что Посланники оставят нас в живых.
Индиго закончил с обыском и аккуратно подтолкнул меня к остальным. Первая мигнула ему темно-синим, я двинулся к Бенни и Квинт, а Посланники разделились и вышли через двери в стенах: Желтый и Голубой – через одну, Оранжевый и Зеленая – через другую, одинокий Индиго – через третью. Красный и Первая остались. Нас от них отделяло вполне приличное расстояние, но только круглый идиот решил бы, что теперь можно сбежать.
– Надо валить сейчас, пока их нет! – зашипела Квинт.
– Совсем рехнулись? – воскликнул я, забыв об осторожности. – Да любой из них может прикончить нас одним мизинцем!
– Тот темно-синий, что убил Лию, ушел. Он явно самый сильный и опасный из них, иначе они бы не выслали его вперед. Другого такого шанса не будет!
– Мы сбежим, – шепнул я, решив пока не спорить. – Обязательно сбежим, при первой возможности. У нас нет выбора, они только и ищут повод нас убить…
У Квинт в горле как-то странно булькнуло.
– …но пока не собираются, – поспешно добавил я. – Нельзя просто так свалить, нужны благоприятные обстоятельства. Для начала надо выбраться отсюда.
– Я знаю как, – подал голос Бенни.
– Как?
Вместо ответа он поднял руку, на которой тускло поблескивал ортез. Его родной, самодельный. С крохотной однозарядной пушечкой на самом запястье.
Красный, когда обыскивал Бенни, не обратил на эту штуку внимания – просто не знал, что это такое.
Я проследил за взглядом Бенни – он уперся в спину Первой.