Робертс живет – или жил – примерно в десяти жарких августовских минутах езды от участка (десять – это если нет наплыва машин, что бывает скорее во сне, чем наяву). Сейчас Остин забит адскими пробками, и я регулирую решеточку вентиляции в надежде на зыбкую прохладу. В ожидании этого чуда света тянусь к сумке, где у меня лежит папка, и натыкаюсь там на неучтенную плитку шоколада. Чтобы он не растаял, ломаю его напополам и протягиваю половину Лэнгу.
Он искоса ухмыляется: «Тоже мне, шоколадница», – но хватает лакомство не мешкая.
– Уже таять начал, – поясняю я. – Даю во спасение «Годивы». Ну или моей крыши, чтобы до срока не поехала. Глядишь, увеличу за счет глюкозы свой дневной пробег; цена в принципе терпимая.
Открываю папку с делом и начинаю просматривать документы.
– Место преступления на камерах не зафиксировано. Есть только общий план трехэтажного комплекса с книжным магазином внизу и небольшим театром в цокольном этаже. В ночь убийства там был поэтический вечер.
– Оттуда, наверное, и стишки, – заключает Лэнг.
– Может быть, – неопределенно киваю я. – Хотя не думаю, что все настолько просто.
Эту мысль я временно оставляю на подвесе, чтобы обработать позже.
– Квартира жертвы находится на верхнем этаже. Там Саммер жил, там и встретил свой смертный час.
– Давай вернемся к теме видеофиксации. Этот человек жил и работал, по сути, в коммерческом здании, в самой пуповине Остина, и у него там не было камер слежения? То есть вести бизнес ума хватало, а установить камеры – нет? Не поверю.
Я перелистываю еще несколько документов (в салоне наконец воцаряется благостная прохлада).
– Камеры у него, судя по всему, все же были. Только в ночь убийства их кто-то невзначай отключил.
– Наверняка привет от того доброхота, что скормил ему таблетку вечного сна.
– Согласна. – Я киваю, продолжая просматривать папку. А когда «Мустанг» застревает в неоглядной веренице машин, поворачиваюсь к Лэнгу. – Робертс – детектив с опытом. И в короткий срок собрал много материала. Так что наверняка определил лицо, представляющее для нас интерес.
– А что, с него станется… И кто же это, черт возьми?
– У него значится «профессор», без отсылки к конкретному имени. Причем интересно, что он опросил всех присутствовавших на том чтении; всех, кроме одного.
– Профессора? – Лэнг криво усмехается.
– Именно. Робертс реально хотел опросить того человека, кем бы он ни был.
Лэнг дергает рычаг передач (поток машин вроде как стронулся с места).
– Какое-нибудь описание есть?
– Свет в театре был приглушен и направлен на сцену, так что все, что у нас есть, – это смутное описание человека в заднем ряду. По словам, он «казался» высоким, хотя стоящим его никто не видел, так что воспринимать это можно с большой натяжкой.
– Что еще?
– Среднего телосложения, волосы темные. Похоже, это всё. При зажженном свете его никто вроде и не видел.
– Видом не видел, стоймя не ставил… – бурчит Лэнг. – Одни прикидки. Итак, ДНК у нас нет, а есть только расплывчатое описание, под которое подпадает кто угодно, плюс взятое с потолка прозвище. Черт возьми… Я-то решил с твоих слов, что Робертс действительно проделал серьезную работу.
– За несколько суток он действительно проделал немало. И папку с делом мы получили только что: здесь вполне может быть что-то, чего я пока еще не раскопала. – Просматриваю список улик. – Мы упаковали стаканчики из-под напитков, которые зал употреблял во время чтений; сейчас они в очереди на анализ ДНК. Дай-ка я проверю статус…
Набираю криминалистическую лабораторию. Диалог получается недолгий и в целом бесполезный; со связи я ухожу с досадливым вздохом.
– Мы в очереди, но с отставанием. Беру на заметку: идти в лабораторию самой и не вылезать оттуда, пока наше тестирование не получит приоритет.
Лэнг лишь хмыкает. Он такой. Приберегает свой накал для более подобающих случаев – скажем, мест преступлений, где требуется соблюдение условностей, которые он ради достижения результата пускает побоку.
Далее при просмотре я обнаруживаю в расследовании существенный пробел, который необходимо устранить. В ходе нескольких звонков договариваюсь, чтобы патруль проделал нечто, видимо, упущенное Робертсом на ранней стадии: запрос о добровольной сдаче ДНК всеми, кто присутствовал на том вечере поэзии.
– Как! – удивленно восклицает Лэнг, когда я наконец прячу трубку. – Робертс что, не взял ДНК? По мне, так это вообще должен быть первейший шаг.
– Представь себе, – отвечаю я, – действительно не взял. Даже не знаю, как он мог пропустить этот этап.
– Вот видишь. Значит, работка проделана не так уж и виртуозно. Может, Робертса что-нибудь отвлекало? Детектив ведь может быть не только чистым, но и грязным…
Это что, снова намек на моего отца? Ладно, сейчас об этом лучше не надо.
– Не знаю, что происходит с Робертсом, но что-то здесь не вяжется.
– Ты видишь в нем нашего убийцу? Из-за того, что он коп?
– Которого ты только что обозвал «грязным».
– Грязный – это одно. А монстр – уже другое. Мы все равно ищем профессора. Ты сама так сказала.
– Вообще-то так сказал Робертс.
– Робертс-Шмобертс, – огрызается он.
– Улики сделают свое дело – выведут нас к убийце. Первым делом нам нужны образцы, чтобы сопоставить их с ДНК на стаканах. И когда мы вычислим того профессора – а это так или иначе произойдет, – нужно будет доказать, что он присутствовал на том мероприятии. А это у нас получится как раз за счет его обособленной ДНК.
– Будем считать, процесс запущен. Только подозреваемый пока не на виду.
На этой ноте Лэнг сворачивает к подъездной дорожке укромного дома из буроватого кирпича – по всей видимости, жилья Робертса.
– Что-то мне не по себе, – признаюсь я, нервно запихивая папку возле сиденья. До двери даже не дотрагиваюсь.
– Оно понятно: ты же девушка, – бросает Лэнг просто потому, что эта шутка меня бесит. Да, партнеры чем-то напоминают братьев и сестер – по крайней мере, так говорят. У меня никогда не было ни тех ни других. Есть просто дылда, которого я называю Лэнгом потому, что это его бесит.
– А еще потому, что Робертс в беде, – добавляет он. – Это буквально витает в воздухе.
Открывает дверцу и выбирается из машины.
Я двигаю следом, а по бедру меня ритмично хлопает сумка с дактилоскопическим набором, которую лучше было оставить в машине. Это не место преступления, но чутье как будто подсказывает мне, что она мне понадобится. Мы уже на подходе к двери, когда в кармане куртки у меня звонит сотовый. Я хватаю трубку в надежде, что это шеф с какими-нибудь вестями о Робертсе, но на определителе значится имя матери. Первый ее звонок за сегодня (просто чудо, учитывая, что, с тех пор как я снова вышла на работу, она названивала мне по три раза в день). С легким уколом вины я нажимаю на сброс звонка. Но мать уже пробудила воспоминания о той ночи, когда был убит отец: он стоял передо мной, а я винила его во всех грехах перед значком. В ответ он обложил меня «напыщенной сукой-всезнайкой». Это были его последние слова, адресованные мне в этой жизни. Спустя секунду грохнул выстрел, и отец рухнул прямо на меня.
Это воспоминание я с усилием стряхиваю и прячу телефон обратно в карман. Понятно, что мать скорбит и напугана. Понятно и то, что, если б мы поймали того бывшего сидельца, который убил моего отца, она, по крайней мере, не была бы такой прилипчивой. Но у него был тогда шанс меня убить. И он его не использовал. Сейчас он за этим тоже не возвратится.
А вот если я позволю ей себя взвинтить, то могу допустить какой-нибудь глупый просчет и в самом деле погибнуть.
Мы заходим под навес перед домом, и Лэнг стучит в дверь. Я деликатно звоню в звонок. Два варианта на выбор: грубость и изящество. Из обоих ни один не срабатывает. Дверь никто не открывает. Лэнг проверяет ручку, и та подается; он искоса глядит на меня. Я откидываю полу куртки и кладу руку на оружие, кивая ему. Он поворачивает ручку, выхватывает свой «глок» и пинком распахивает дверь. Наружу в летнюю жару выкатывается встречный вал духоты. Взгляд, которым мы обмениваемся, говорит о многом. Нет ничего хуже, чем войти в техасский дом без кондиционера; хуже только техасский дом без кондиционера, где находится мертвое тело. Хорошая новость: запах пока не чувствуется.
Лэнг утыкает подбородок в шею и спустя секунду врезается в студень стоялого жара. Его сильное тело прорывается через ад, коим является дом без кондиционера, а я спешу за ним по пятам. Мы останавливаемся в жилой зоне, и Лэнг проклинает то, что мы обнаруживаем. Комната пуста, совершенно без мебели; уход Робертса быстр и полон. В силу вступают сноровка и наша многолетняя совместная практика: мы автоматически разделяемся, обыскивая небольшой дом. Наши бесплодные поиски заканчиваются снаружи под зноем более прохладным, чем духовка внутри.
– Так быстро не уезжает никто, – говорит Лэнг, запирая за собой переднюю дверь. – Если он только не удирает из страха.
– Хотя при этом он помнил о своем счете за электричество, – замечаю я. – Отключил кондиционер. Значит, его заботили будущие траты.
Снова звонит мой сотовый, и я бросаю взгляд на экранчик.
– Шеф, – говорю, быстро поднося трубку к уху. – Капитан?
– На перевод в Хьюстон Робертс просил две недели. Как с ним связаться, там пока не знают. Так что по Саммеру вы находитесь в свободном плавании – во всяком случае, пока мы не установим с Робертсом связь.
Я бросаю взгляд на Лэнга, и тот кивает, молча давая понять, что слышит наш разговор.
– Вам все это не кажется странным, капитан? – спрашиваю я.
– Ничто не просто, и вам это знакомо лучше, чем кому-либо. С некоторых пор. Может, он почувствовал за спиной опасность, или ему понадобился оперативный простор… Но вот вам одна хорошая новость: у нас есть вы. Так что давайте, ловите вашего убийцу.
На этом Мур уходит со связи.
Я убираю телефон обратно в карман и скрещиваю на груди руки. Это же делает Лэнг.
– Ты думаешь, это как-то связано с делом Саммера? – спрашиваю я.
– Ты же знаешь, мы с Робертсом работали. Лично я не могу представить себе монстра настолько жуткого, чтобы напугать его. Решение уйти им, наверное, и без того уже было принято. В департаменте у него есть другая работа.
– Может, оно и так. А если срежиссировано?.. Нам нужно с ним поговорить.
Лэнг кнопкой ключа снимает «Мустанг» с сигнализации.
– Ты продолжай шерстить дело, – говорит он мне на пути к машине. – А я нынче подавлю свой зов плоти и займусь отслеживанием Робертса.
Мы с боков подходим к дверцам.
– Зов плоти? – усаживаясь, заинтригованно спрашиваю я. – Ты так это называешь?
– Это ее подача, не моя. – Он с шумным вздохом запускает мотор. – Говорит, что если я на нее западу или что-нибудь в этом роде, то один из убийц, за которым я гоняюсь, может захотеть мне в отместку с ней поквитаться. Если же на меня западет она, а я в итоге склею ласты, то ее жизнь превратится в кошмар.
Надо же, любовный треугольник… Меня это неожиданно задевает за живое. Я отвожу взгляд.
– Весь этот мир действительно зациклен на убийствах. Они у него и в начале, и в конце.
Где-то в глубине горла я ощущаю горький привкус. Мысли возвращаются к отцу. По иронии судьбы, его убили не за плохие дела, а за хорошие. Тот бывший зэк элементарно хотел отплатить ему за то, что отец десять лет назад упек его за решетку.
– С таким же успехом можно было бы просто смириться с судьбой и встречаться друг с другом, – поддразнивает меня Лэнг, и не случайно. Он, без сомнения, считал мою реакцию и знает, о чем идет речь. – Ведь мы все равно постоянно вместе, – добавляет он. – Два значка, одно сердце.
Я качаю головой над его дурашливостью, которая, в общем-то, намеренная. Мы искрим вместе, но это та искра, которая разжигает неправильный огонь. Такой, от которого бежишь, а не стремишься к нему.
– Забавно, – говорю я, – что я пробовала встречаться с кем-то из нашего ведомства, и это не сработало. Повторения мне не нужно.
– Не буду комментировать то, что было между тобой и Уэйдом Миллером из ФБР. Я предпочитаю фокусироваться на «здесь и сейчас», на тебе и мне. Ты знаешь, что хочешь мое тело.
Я смешливо фыркаю – моя обычная реакция на чье-нибудь вранье, не говоря уж о Лэнге, – и указываю ему на руль:
– Езжай давай. Нам нужно поймать убийцу и найти живым и невредимым детектива.
– Да-да, ты права. Обнаженность – лучший способ двоим возненавидеть друг друга.
В его словах чувствуется язвительность – верный признак того, что о своих любовных похождениях Лэнг просто шутит, а то, что его могут принять за жиголо, волнует его всерьез. Ничего, все мы люди…
Мы примерно в полпути от участка, и я уже давно окунулась в материалы дела, когда мне в голову приходит то, что недавно сказал Лэнг: «Не могу представить себе монстра настолько жуткого, чтобы напугать Робертса». В этом и есть суть проблемы. То, что мы не можем представить себе этого монстра, не означает, что его нет.