– А платить нам будут? – вякнул кто-то из толпы.
Заметить кто, я не успел, да и похрен. Я сходу принялся за максимально незаметное изучение креплений оков, которыми нас, как бешеных собак, приковали к столам и стульям.
– Ага и по выходным летать разрешат на ближайшую станцию поразвлечься, – презрительно процедил Малкольм – один из пяти охранников, что как раз рассаживали нас по местам, не стесняясь пускать в ход нейро-хлыстики и даже дубинки, чтобы процесс протекал шустрее и веселее. – Размечтался! Скажи спасибо, что у тебя, тварь, шанс появился мудя и жопу свою прикрыть тряпкой и из ваших аквариумов выбраться.
На самом деле, опять ощутить себя одетым стало реальным кайфом. Кто бы мне сказал в моей прежней жизни, что я чуть не кончу от удовольствия всего лишь получив возможность натянуть на себя трусы и грубую оранжевую робу. Не испытав всех этих сотен дней, когда у тебя нет ничего, ни клочка, чтобы прикрыться, не поймешь, каким это может почудиться счастьем. И дело ни хрена не в стыдливости, а в том, что к тебе возвращается хоть мизерное право на некие личные границы. А еще надежда, что это первое изменение за годы в заключении окажется шансом на свободу, если проявить терпение и упорство. Главное теперь – быть настороже, чтобы не упустить хоть малейшую возможность, появись она.
– За выполнение полной нормы вам будут начисляться баллы, – прогремел голос Ларсона. Он стоял широко расставив ноги на невысоком подиуме с оборудованным, явно для нашей будущей преподавательцы, рабочим местом, демонстративно держа одну руку на расстегнутой кобуре излучателя и поливая нас своим извечным презрительным взглядом. – Потратить вы их сможете на ежедневные доп-пайки. Или же копить и раз в месяц оплачивать посещение давалки-синтетика, на которую для вас, уродов моральных, расщедрились корпораты.
– Одну на всех? – снова заканючил, перекрывая общий одобрительный гвалт, тот же самый недовольный дебил, которого я теперь рассмотрел – темноволосый крепыш, его камера была во втором ярусе напротив. Что за тупой чмошник, нахрена драконить охрану сходу? Хотя… пусть себе оттягивает внимание на себя и напрашивается на вылет, давая мне возможность лучше изучать все вокруг, выискивая слабину в системе. – И всего раз в месяц?
– Если мало – трахайте друг друга, скоты! – рявкнул, мигом свирепея начальник. – Войдите, так сказать, в бедственное положение ближнего своего, раз теперь появилась такая возможность. А если в принципе чем-то недоволен, так только моргни. У меня на место каждого из вас по десять претендентов, ясно? Будь моя воля, я бы вас не шлюхой кибернетической за работу поощрял, а электроплетью после каждой смены приголубливал. А еще лучше вообще оставил всех заживо в той шахте гнить безвылазно. Ишь ты, животное, ему с такой статьей шанс из тюрьмы выйти предложили, а он еще и носом крутит! Может, тебе вместо синтетика еще и живую бабу предоставить в личное пользование и по вечерам пивка с закусками подгонять?
Ну, допустим не из тюрьмы выйти, а сменить место заключения, не факт совершенно, что на лучшее, учитывая ту инфу, что бегло озвучили о будущем месте работы. Особенно обещанные плюшки настораживали. Уверен, этот рудник окажется такой адской жопой, что никакой бабы, даже живой, не захочется. Понятно, что сраные корпораты в принципе берутся строить и содержать частные тюрьмы отнюдь не ради государственных дотаций и налоговых послаблений, хоть там и не слабые бабки выходят. Зеки – замечательная, почти дармовая рабсила в тех местах, куда вольнонаемные ни за какие деньги не поедут. Но похрен на это все, я оказаться на шахте не планирую.
– Начальник, я же просто спросил… – обосравшись последствий за свое вяканье, врубил заднюю нытик, но Ларсон уже разошелся.
– Хлебало захлопнули все! – взревел он. – Вас выпустили из камер, но трындеть никто разрешения не давал, ясно?! Во время занятий должна быть мертвая тишина, понятно, ублюдки? Хоть один звук, вздох, пердеж или даже взгляд, который помешает или не понравится мисс Нортон, и вы вылетаете из группы в секунду. Она говорит – вы слушаете и охренеть как усиленно запоминаете. Вопросы печатаете на своих клавиатурах, она отвечать будет вам по своему усмотрению. И не приведи Господь кому-нибудь из вас написать ей какую-нибудь скабрезность. Не только мгновенный вылет из группы, но и аквариум на неделю минимум я гарантирую. Ясно? Отвечать!
– Ясно! – нестройно, но дружно ответили мы.
– Процедура вывода: подходит охранник – утыкаетесь мордой в стол и даже не дышите до момента, пока руки не перекуют в положение за спиной. До места нового постоянного содержания передвигаетесь в позе бегущего оленя, суки. Снимаются кандалы автоматом на входе в камеру. Живете теперь в одной общей камере барачного типа. Конфликты запрещены. При выявлении факта агрессии все участники конфликта будут немедленно подвергнуты наказанию, исключены из группы обучающихся и водворены в прежние камеры. Ясно? Отвечать!
– Ясно, начальник! – прозвучало уже уверенно.
– Теперь по действиям привода на занятия: каждому из вас теперь присвоен порядковый номер, запечатленный на пузе. При объявлении своего номера первым делом самостоятельно надеваете ножные кандалы, потом подходите и просовываете руки в аппарат автоматической фиксации, обзаводитесь наручными и только после этого на выход, – к моему столу подошел как раз Малкольм и, поигрывая шок-дубинкой, дернул подбородком, веля уткнутся лицом в стол. – Все, на сегодня свободны.
В смысле, свободны? А разве наша учительница не придет нам сказать хоть несколько слов? Я подчинился, наклоняясь, но ощутил себя как будто подло обворованным, разочарованным больше, чем фактом того, что не обнаружил пока изъяна в системе организации охраны, что позволит мне в итоге освободиться. Дебил, сука, озабоченный! Думать нужно верхней башкой и о том, как на волю из этого ада рвануть, а не хером о том, как обломался без возможности жрать хоть недолго глазами какую-то бабу. Да на воле этих баб будет – хоть зажрись! На любой вкус и так надолго, как захочу, как и было у меня до ареста.
– А ну кончай башкой вертеть! – рыкнул Малькольм ударом между лопаток прижимая меня к столу, пока сковывал руки за моей спиной, и я даже сквозь прилив слепящей боли понял, насколько же охранник ссыт.
Желание вмазать ему затылком в рожу, ломая кости, было таким мощным, что даже глаза пришлось прикрыть. Никогда, никому я ничего подобного не прощал. С детства раннего полуголодного на пыльных улицах выжатой досуха и брошенной на произвол судьбы корпоратами далекой земной колонии я бешено кидался в драку даже при малейшем намеке на обиду или агрессию. По-другому там было не выжить. По-другому я не стал бы тем, кем стал. И само собой, не попал бы в итоге сюда. Потому что сдох бы давным давно, попавшись еще ссыкуном мелким какому-нибудь извращенцу, добытчикам черных трансплантологов или нарвавшись на ножи чужой банды ровесников.
– Жопу поднял, падла! Живо! – рыкнул Малькольм, как только крепления на стуле, фиксирующие ножные кандалы, щелкнули, и тут же еще раз хернул мне по спине, теперь вдоль позвоночника.
Урод прекрасно знал, что такой удар нисколько не ускорит меня, а совсем наоборот – придется переждать новую волну боли, когда от жесткого спазма мышцы буквально рвутся, а внутри все сводит судорогами. Так что делал он это просто ради собственного удовольствия, потому что по натуре ублюдская садистская тварь. Которую я убью. Однажды. Но не сейчас-не-сейчас-не-сейчас, хотя могу. Ударить мразь в лицо затылком, лишая ориентации, резкий разворот, забросить ему на шею скованные руки, переместиться, выставляя перед собой в качестве щита, упасть на спину, увлекая за собой и ломая уроду шею, прежде чем мы пола коснемся. Еще и есть большая вероятность сбить ногами в кандалах первого, кто окажется в зоне досягаемости и замочить несколькими удачными ударами в голову, прежде чем меня таки пристрелят. Сколько же дней в своей гребаной камере я мечтал о подобной возможности. Сдохнуть, чтобы прекратить этот ад, прихватив с собой парочку чертей. Как же все еще хочу этого и сейчас. Но нет…
Нет, не-е-ет, теперь у меня появилась новая мечта. Сейчас дергаться бессмысленно и лишит всех возможностей. Нужно ждать и наблюдать. Наблюдать и ждать. Все супермеры безопасности, что они тут организовали крайне трудозатратны. А человек – ленивая скотина и всегда ищет как бы облегчить себе жизнь. Особенно, если начинает верить, что все работает, как надо, и ничего ему не угрожает. Тик-так, день за днем, одна и та же рутина, скука и привычные движения. Ослабление внимания, забытая мелкая деталь. Главное, чтобы какой-нибудь идиот из нашей группы не выкинул ничего раньше времени, ведь любой инцидент будет приводить к возвращению внимания на прежний уровень.
Открыв глаза, я наткнулся на пристальный взгляд Ларсона, который будто пытался им просверлиться в мой мозг и найти там опасные мысли. А нет их там, начальник, внутренне ухмыльнулся я и отпустил себя, пустив на волю свои грязные фантазии о мисс Алекс Нортон. О том, как же жестко и сладко отодрал бы ее на том самом столе на подиуме. Обязательно на спине, а не уткнув лицом в стол, чтобы жрать глазами, как будут подпрыгивать ее острые грудки при каждом моем ударе бедер. Как мой член будет нырять в сочную розовую мягкость, беспардонно заставляя открываться для себя жарко-узкий вход, а наружу станет выскакивать уже блестящим от пряно-ароматной женской влаги. Сука-а-а, как же давно я не ощущал аромата заведенной, потекшей от желания бабы! Да вообще никакой. Я ею умоюсь реально, как только будет шанс, уткнусь и стану тереться рожей, дурея и сатанея все больше. А хрупкая Алекс будет цепляться за края стола, срываясь на крик, а потом и силясь удержаться под моим носорожьим напором до смерти оголодавшего мужика. Будет смотреть умоляюще, сквозь слезы изнеможения, но пощады не получит – кончит, изогнувшись над столешницей изящной великолепной дугой сокрушительного удовольствия, а я вместе с ней.
– Копыта живее переставляй, Конрад! У нас еще вас таких четыре десятка рыл! – рявкнул еще один вертухай – Стивен, подтверждая мои предположения – им всем очень скоро надоест туда-сюда ежедневно водить нас каждый день.
Теперь он, якобы для ускорения, перетянул меня по заднице дубьем, заставив и так напряженные в таком унизительно-скотском положении ягодицы буквально взорваться болью, а разум полыхнуть бешенством. Не-е-ет! Не сейчас! Алекс Нортон, Алекс Нортон, голая и сладко кончающая на моем члене, Алекс Нортон! Я хочу на свободу, и ты мне в этом поможешь, мелкая испуганная птичка-невеличка. И пальцем для этого, конечно, не пошевелишь наяву и, скорее всего, никогда и не узнаешь о своей роли, но станешь помогать день за днем, ночь за ночью, позволяя в моих грязных фантазиях иметь себя как угодно, трансформируя копящуюся ярость в дикую похоть и сливать всю ее в тебя.