Я свихнулся. Окончательно. На гребаный юбилейный полуторатысячный день заключения в проклятой прозрачной клетке я все-таки спятил. Сломался, как почти все вокруг. Иначе никак не объяснить было видения смазливой рыжей девчонки, что шла, нервно озираясь на беснующихся, готовых разбиться в кровь об эти стекла, монстров. Животных, коими стали все мы тут, что до смерти жаждали сейчас возможности добраться и разорвать буквально ее тело. И я тоже стал. Ничем не лучше остальных, запертых в этом клятом зверинце. Где все и все на виду. Где ты день за днем, неделю за неделей, год за годом только и делаешь, как наблюдаешь за себе подобными запертыми зверями. Как они жрут, спят, дрочат, гадят и, сбрендив, бьются в стены, пытаясь покончить с этим невыносимым существованием. Ах, да, еще слушают Библию. По пять часов в день, без выходных и праздников.
Из всех изменений, они же развлечения – очередной срыв соседа. Любое общение, даже знаками – запрещено. За первое неповиновение – разряд или купание в ледяной воде. За повторные – аквариум. Подвешивание в центре коридора в гребаной стеклянной банке, где ты осознаешь, что до этого еще было по-божески, все вокруг не пялились сутками напролет, как ты сидишь там в собственном дерьме. А в качестве единственного поощрения – выход в спортзал трижды в неделю на час, если ты ведешь себя как идеальная, покорная начальству сучка.
Визуального контакта вполне достаточно, чтобы не рехнуться полностью – так решили ублюдки, построившие это сраное вместилище наших грехов. И я, сука, вырвусь отсюда однажды только для того, чтобы разыскать этих умников и содрать кожу живьем. И это будет в тысячу раз более милосердно, чем то, на что обрекла здесь всех их бредовая фантазия. Так они сдохнут быстро.
Однако, девчонка оказалась не виденьем воспалившегося мозга. Абсолютно реальная, живая женщина из плоти и крови. Правда, роста в ней от силы полтора метра, хрупкая, с большими глазищами, цвета которых мне не разобрать. Настоящая. Из той, нормальной жизни, о существовании которой быстро забываешь в этом прозрачном аду, потому что ничему нормальному тут не место.
Девушка шла рядом с громилой Ларсоном – официальным начальником нашего гадюшника, ее макушка была на уровне его плеча, а широко распахнутые глаза шокированно впитывали начавшее твориться в ее честь вокруг безумие. Ведь шок был не только у нее, но и у нас, месяцами и годами не видевших подобных ей.
Совсем иное существо, созданное из другой какой-то глины, нежели все и все вокруг нас. Нежели эти две конченные садистские суки-подружки Эми и Лори, местные охранницы. Шизанутые на обе башки твари, что периодически устраивали акты отвязного лесбийского траха во время ночных дежурств прямо в наших прозрачных для всех уровней коридорах. Прекрасно зная, что с бешеной голодухи даже такие страшные гипер накаченные и татуированные с ног до стремных рож сучки желанны до перекоса крыши, они сношали друг друга часами у нас на глазах. Я видел как несколько парней, не выдержав этого откровенного издевательства, тупо поразбивали себе бошки о прозрачные толчки в камерах. Учитывая упругий, но не жесткий пластик, из которого они были сделаны, на это требовались немалые усилия. А долбанутые мрази смотрели на кровь, заляпывашую стены и пол камеры и продолжали ублажать друг друга. Кайфовали по-полной, прежде чем вызвать медиков.
На фоне таких паскудных воспоминаний появление здесь почти эфемерной хрупкой девчонки почудилось еще более безумным. Кому, какому, сука, долбанату могло прийти в голову засунуть в наш рехнутый гадюшник эту… мелкую пичугу?
Да, именно мелкую птичку она и напоминала. На моей родной планете водилась такая. Зга. Говорили, что она копия земной малиновки, а может и вовсе была завезена когда-то с метрополии, прижилась и расплодилась. Вертлявая, глазки блестят как драгоценные камушки, клювик и ножки тонюсенькие, грудка оранжевая всегда вперед гордо выставлена. У этой вот тоже… грудка, мать ее. В самой росточка всего ничего, хрупкая – дунешь и переломится, а сиськи даже сквозь мешковатый полётный комбез торчат, глаза слепнущие от внезапной душной похоти притягивают. По факту-то размер там – схватил и в лапе потеряются, но идет ведь с прямой, как доска, спиной с перепугу. Ох и обдрочатся мужики, да и сам ни хрена не сдержусь. Я живой нормальной бабы пятый год не видел. Что и возвращает меня к охреневанию над вопросом – кому в голову пришло ее сюда прислать. За что? Может, они аварию какую потерпели и тут пересидят до помощи просто?
Но нет. "Временная сотрудница Алекс Нортон". Не случайность, не авария, эта дура и суицидница приехала сюда работать! Нет, это не я рехнулся, а мир снаружи, что шлет крохотных беззащитных пичуг в такие адовы места. Ну и наплевать. Зато я смогу жрать живую бабу хотя бы глазами. Каждый раз, при любой возможности, сколько бы она тут ни пробыла.
Тяжелая дверь встала на место, скрывая от сотен голодных взглядов Алекс Нортон, и я позволил себе отмереть, оскалиться, и обхватить член кулаком, предвкушая пусть и мерзко-жалкое, но хоть какое-то удовольствие за последние поганые годы. Мелкая пичуга, знала бы ты, что я сотворю в своих грязных фантазиях с тобой.