Свободные от службы вечера Павел обычно проводил с Игорем и с Андреем, частенько заглядывающих к нему на огонек. Тем для разговоров и дружеского общения было с избытком. О своей жизни, о жизни города, о происходящем в стране.
С каждым разом Павел все больше улавливал раздраженные нотки в голосах друзей, которые рассказывали ему о своем нынешнем житье-бытье. Он видел, что, несмотря на то, что они как-то пристроились в современной жизни и не бедствуют, не всё им нравится в этой новой действительности, не все происходящие вокруг перемены им по сердцу. И Игорь и Андрей не то что бы откровенно – враждебно отзывались о новых временах но отрицательные эмоции все же выплескивались из них время от времени. И это не ускользало от внимания Павла.
Как-то Игорь, этот здоровенный детина чуть ли с дрожью в голосе рассказал об одной женщине в самой простой, неброской одежде, которая зашла в торговый комплекс, где он работал, видно просто для того, что бы хоть для вида приобщиться к той роскошной жизни, что запросто позволяют себе сейчас многие. Как она, словно зачарованная встала перед огромной витриной, на которой в неоновом свете красовались все возможные копчености и прочие деликатесы, недоступные раньше простому советскому человеку, тут Игорь горько усмехнулся и добавил – как будто сейчас они стали доступны этим простым людям. Если только что посмотреть.
Вот и стояла она и смотрела на все это мясное счастье с космическими для ее кошелька ценами, чувствуя себя в этот миг абсолютно чужой и лишней, среди снующих тут и там обеспеченных граждан, с самодовольными лицами набивающих всевозможной снедью специально предназначенные для этого корзины на колесиках.
Игорь стоял всего в нескольких метрах от нее. Все видел и понимал, что творилось в душе этой женщины, честно работавшей всю свою жизнь и вероятно так же радостно, как и миллионы других встретившей Август. И так же как все эти миллионы понявшая, со временем, что это был не ее август. Август, открывший время снова только для избранных.
Наконец женщина отошла от прилавка и двинулась к выходу. Когда она проходила мимо Игоря, у того вырвалось:
– Что же вы ничего себе не купили мамаша? – спросил он ее чуть ли, не насмешливо.
Она вдруг отшатнулась как от удара, испуганно посмотрев на двухметрового верзилу и опустив голову, ускорила шаги к выходу. Когда она уже была в дверях, он вдруг со всей ясностью осознал, что сам того не желая, оскорбил своим бестактным вопросом эту незнакомую, в первый и последний раз виденную им женщину. «Урод!», чуть не взревел он сам на себя и кинулся к прилавку.
– Леночка, быстренько мне эту вырезку копченную. Быстрей давай, приятель заболтался, забыл купить, а дома у него женка, знаешь какая, у-у! Не то, что ты – лапуля.
Вырвав из рук удивленной молоденькой продавщицы вырезку и крикнув: «Деньги, как вернусь»,– кинулся к выходу.
Женщина уже подходила к остановке автобуса, но он ее сразу опознал в толпе. Увидя перед собой Игоря женщина удивленно остановилась.
– Извините меня, возьмите – это вам, – неловко, от волнения сам не понимая, что говорит, он так же неловко стал совать ей пакет.
– Что это? Что вам надо?
– Это, не волнуйтесь, это подарок, – он понимал, что несёт полную чушь.– От магазина.
– Какого магазина, да что вам надо? – Женщина стала в беспокойстве озираться по сторонам.
Если бы Игорь был в два раза меньше ростом и не с такой прической, она может и по-другому бы восприняла все происходящее, а такой, он вызывал у нее еще большее непонимание и страх.
– Что это? Что вы мне тут суете-то? Я, кажется, у вас ничего не украла.
– Нет, нет, да не бойтесь вы, это же просто подарок, возьмите… от меня.
– От кого?
На них уже обращали внимание, и внимание это было не в пользу Игоря.
– Вот! – он вдруг решительно вложил в руки опешившей женщине проклятый сверток и бросив толпе:
–Да забыла, просто в магазине. – «Оправдавшись» таким образом перед людьми окружившими их, он отправился назад в магазин. Теперь ему стало еще более неловко. Проклятый дурак! Проклятый сверток! Проклятый язык! Даже сейчас, когда Игорь, этот веселый неунывающий Севастьяныч, рассказывал эту историю Павлу и пораженному Андрею, впервые слышавшему об этом, он все еще переживал ее, пытаясь скрыть дрожь в кистях рук.
– Эх жизнь ты наша уродская! – выдохнул он. – Водки бы сейчас.
– Так налей, – предложил Павел, с удивлением открыв для себя нового Севастьяныча. – В холодильнике. Стаканы сам знаешь где.
«Да, не зря я вернулся в родной город. Не зря, – думал Павел, глядя, как нервно, одним махом влил, словно вогнал, в себя Игорь порцию холодной водки, словно принял анестезию от боли. Хорошая, чистая должность, неплохое жалование с барского стола. Казалось чего еще надо этому тридцати пятилетнему жизнерадостному увальню. Ну не повезло в семейной жизни, так ведь никому должен не остался, и не переживает по этому поводу. Нервы у мужика такие же, как его кулаки. Ну не любит «черных», а кто их вообще любит. А так? И вот поди ж ты, этот случай с незнакомой женщиной, появившейся в его жизни всего на несколько минут, столько времени уже переживает.
И Павел видел, что переживает он не за себя, не за свое поведение, не за дурацкий кусок мяса, а за то, что этот самый кусок в обществе изобилия и потребления подаренном стране новой властью, стал недоступен едва ли не значительной части населения. Отсюда и видимость изобилия – товар то лежит, а денег на его приобретение нет.
Кто-кто, а Игорь на своем посту наблюдает это постоянно. Всех этих холеных дамочек в сопровождении еще более ухоженных и капризных дочек подъезжающих к торговому комплексу на шикарных иномарках и не спеша прогуливающихся по многочисленным залам пока их мужья и отцы куют монету всеми доступными им способами, но явно не за токарными и фрезерными станками. Да собственно и пусть себе куют, кто им мешает, лишь бы не лились при этом чьи-то слезы, но почему же те, кто стоит за токарным и фрезерным станком, те, без изделий которых страна ну никак не может обойтись, в некоторых залах торгового комплекса могут появиться разве, что как на экскурсию, поглядеть на то, что подарила народу демократия. Разве что поглядеть. И обида за таких людей постепенно росла в душе Севастьяныча, потому, что и сам он был таким же как они, просто повезло ему немного сегодня, а что будет завтра, думать не хочется, потому, что вряд ли будет лучше.
Вот так постоянно изводил себя бесхитростными мужицкими размышлениями о жизни Игорь, не говоря никому о том, что творится в его душе, поддерживая и заботясь о своих престарелых родителях, на людях же изображая из себя рубаху парня ухватившего судьбу за хвост, рубящего по легкому деньги и небрежно поплевывающего по сторонам. Он все время словно ждал, верил, что что-то в его жизни должно произойти , что появится кто-то, кто оценит и поймет его мироощущения, тот, кому они будут близки.
Не Андрей Ветров, ни другие его приятели еще с детских времен, не стали ему настолько духовно близки, как вынырнувший из небытия Павел, Пашка Ковалев, о котором уже давно все вспоминали в прошедшем времени. Но только с самого его приезда, с той самой первой их вечеринки, Игорь неожиданно для себя обнаружил доверие к нему. И оно все больше возрастало с каждым днем.
Ему, почему то казалось, что Павел явно чего-то скрывал и недоговаривал, словно ждал какого то подходящего момента. И о своей столичной жизни был не многословен, больше слушал их с Андреем. Может, натворил там чего и скрылся, как когда-то скрылся из города. Жизнь ведь, как он, Игорь правильно заметил штука уродская. Все может случиться в любой момент с любым человеком, и надежной страховки от неприятностей ни у кого нет.
Но то, что его друг детства Павел мог скатиться до криминала и теперь заметал следы, Игорь поверить не мог, не веяло от него ничем подозрительным, да и времена сейчас такие, что подобным скорее хвастаются, чем скрывают.
Верил ему Игорь поэтому и откровенничал с ним не строя из себя сытенького приверженца нового строя как это делают другие охранники, его коллеги по работе, предпочитающие подкатывать к месту работы на поддержанных иномарках как полноправные представители новой шикарной жизни.
Но не только Игорь с удовольствием посещал по вечерам Павла предварительно как это принято у культурных людей, созваниваясь. Андрей тоже любил заглядывать к Павлу, попить кофе, поболтать о житье бытье. Как и Игорь, он не лез к Павлу с расспросами о его прошлой жизни, полагая, что тот сам расскажет эти подробности, если сочтет нужным.
Приходили конечно к Павлу и другие его бывшие приятели, иногда с женами и тогда становилось весело в его одинокой квартире. Но все это было изредка, скорее напоминало визиты вежливости, все-таки столько лет не виделись.
Самые же откровенные и интересные разговоры велись между ними тремя.
Как-то разговор повелся возле «любимой» темы. О кавказцах. Павел так ловко вывел на эту тему, что никто и не заметил. Поведение кавказцев в родном городе было для него всегда интересно. Слишком много их было на родных улицах и все бесцеремоннее с каждым днем они вели себя, уже давно не отдавая себе отчет кто они и на чьей земле они находятся. И тогда Андрей рассказал ему страшную историю которую Игорь, конечно же, знал.
Год назад, один кавказец, вечером на окраине города затащил в машину молоденькую девчонку, которая возвращалась домой от подруги. Вывез за город и, так как она сопротивлялась, избил, а потом изнасиловал. Утром ее нашли возвращавшиеся с ночной смены люди. Девчонка была вся избита и явно не в себе. Доставили в больницу, но было уже поздно, от пережитого потрясения произошли необратимые последствия, и девочка сошла с ума. Из всех родных у нее была только мать, которая и подала заявление куда следует. Однако те, кому следует, почему-то с расследованием не торопились, хотя уже вскоре выяснилось, что насильник, здоровенный детина, личность в определенных кругах известная и личность далеко небедная, который, оказывается, любил в свободное от своего бизнеса время развлекаться подобным образом. Вероятно, большой любитель пожить на русской земле, он, самих русских, считал людьми второго сорта, раз некоторых из них, (нужных) можно легко купить. Поэтому дело продолжало тянуться, а выродок продолжал спокойно раскатывать по улицам города на роскошной иномарке. Мать девочки без устали продолжала оббивать милицейские пороги и, видя, что от этого никакого толку, понесла заявление прокурору города. Но каково было ее потрясение, когда в кабинете прокурора она увидела хозяина кабинета, мирно сидевшего с тем самым насильником за коньяком. Увидев ее, кавказец сначала расхохотался, затем с матом выгнал несчастную женщину вон. Не дойдя даже до выхода прокуратуры, у нее случился серьезный приступ и ее едва довели до больницы. Но действенную помощь уже оказать не смогли. Не успели. И только после этого в городе стали поднимать шум.
Кавказец тут же тихо уехал на родину, прокурора перевели в другой город, поседевшую от горя мать свезли на кладбище, а несчастная сирота все томилась в сумасшедшем доме.
– Вот так мы живем здесь Павел. В правовом государстве, только права эти для избранных, – закончил Андрей свой печальный рассказ.
– Удавил бы эту тварь! – сжал кулаки Игорь. – Да где его теперь достанешь. – А ведь сколько случаев, о которых мы не знаем. Они ведь Павел каждый день, каждую ночь происходят при этом правовом беспределе.
– Ничего-ничего – произнес Павел. – Не будет же так вечно.
– Ты думаешь? – кинул на него взор Игорь.
– Уверен.
– Почему?
– Потому, что выхода у нас, у русских нет, или мы все сдохнем и лишь наш язык останется для общения между собой всех этих разноязычных пришельцев и тогда просто конец России, или мы начнем борьбу за свое существование. По другому никак, поверьте моему опыту.
Приятели с интересом помотрели Павла потому, что впервые слышали от него такие слова, но тот словно сказав что-то лишнее, замолчал.
– Да, если бы весь народ, сколько еще осталось–то нас?
– Об этом и не думай.
– Почему?
– А много ли встало на защиту той девочки? Ведь многие знали, может быть все. И что? С тех пор об этом помните только вы одни?
– Как же, все кто знал тогда, все и помнят.
– И что изменилось с тех пор? Вы каждый день бываете на улицах – что видите? Стоят на улицах с ними, смеются радостно, ложатся к ним в постель, проворачивают с ними всякие махинации, а то и откровенно работают на них. И все это русские. Да вот только русские ли? Имея имя Иван, вовсе не означает быть русским. В душе надо быть русским. По мировоззрению нужно быть русским. А у этих русских отобрали национальность, смешали всех в одну кучу, что бы ни понятно было кто русский, кто еврей, а кто армянин – всех в одну массу с непонятным названием «россияне» и что? Хоть кто-нибудь по всей стране возмутился, был хоть один бунт, протест? Все как миленькие покорно пошли и поменяли паспорта. А ты Игорь говоришь народ. Никогда ни один народ ничего не решал и не делал. Только отдельные его представители, сильные и мыслящие могли что-то сделать и повести за собой других. Ждать когда наш народ проснется и плюнет в ненавистную харю непрошенного гостя не приходится. Им вон потихоньку зарплату подбросили, особенно перед выборами, на пенсию копейки накинули они и возмущаются уже меньше. Опять надежда у них забрезжила, что все скоро станет хорошо, что все наладится. Да не наладится, вот в чем дело.
Павел откинулся в кресле.
Игорь и Андрей молчали. Таким они еще не видели своего друга, которого они, молча, про себя, сразу признали за старшего. Чувствовали что он уже не такой, как был раньше, что не прошли в его жизни в пустую эти десять лет, как считал со своей колокольни толстяк Корзун. Но Павел лишь молчал, больше слушал других. И вот немного приоткрылся. Как не обидны были его слова о русском народе, но понимали они, что правда в них есть и правда немалая. Что стало с нами, народом бунтарем, первопроходцем, исследователем. Сколько знаменитых на весь мир людей вышло из числа этого народа. Внёсших значительный вклад в развитие той же мировой науки и культуры. Куда все это делось, куда мы катимся и куда, в конце концов, прикатимся?
И Игорь и Андрей понимали конечно все это, и как-то по своему принимали, может быть потому, что не владели нужной информацией дающей иное представление о другой, не телевизионной жизни в стране, а судили обо всем со своей местной точки зрения. А Павел-то этой информацией может быть, все же владел. Потому-то приняли сейчас его слова, поняли. Может быть от кого-то своих, местных и не приняли, оставшись при своем мнении, а от него вот приняли. Он ведь для них стал старшим.
– Может, дерябнем? – предложил Игорь, поочередно глядя на обоих.
– Не советую прибегать к помощи этой отравы, – спокойно произнес Павел, пояснив. – Для облегчения. Это не выход. Это тупик.
В этот вечер Павел вышел на прогулку с особым чувством. Можно только представить себе, что творилось у него в душе после встречи с друзьями, после рассказа Андрея. Ни Андрей, ни Игорь, да и никто другой не знали, что после того как все они расходились по домам, Павел, с того самого первого, по приезду вечера, после столкновения в парке, каждый вечер с наступлением сумерек отправлялся на прогулку, возвращаясь далеко за полночь. Только лишь ночные дежурства прерывали его прогулки. Это было частью его, одного ему ведомого плана.
Однажды вечером, когда Павел и Игорь поджидали Андрея, тот придя, прямо с порога заявил:
–Ну, дела. Мы тут живем, живем, кофеек по утрам пьем, о делах наших скорбных судачим, а в городе-то что творится.
– Что случилось-то, толком расскажи, да садись ты, стоишь как оратор на митинге.
Андрей рухнул в кресло.
– Да никто толком не знает что там такое.
Игорь и Павел переглянулись.
– Вот, молодец. Поднял шум и не знает о чем.
– Да я–то знаю о чем. Просто черных кто-то в городе стал гасить.
– Убивать что ли?– удивился Павел. – С местной братвой наверное что то не поделили.
– Да нет, не убивать, просто дубасить, говорят до полусмерти.
– Кто говорит-то? По местному каналу вроде ничего не говорят такого.
– Если дальше так дело пойдет, то скажут. Обязательно. А говорит Лешка сержант, он в милиции работает. Говорит, в последнее время стали по утрам всяких хачиков с земли поднимать с различной степенью тяжести, ну вы поняли.
– Грабеж что ли начался с насилием?
– Нет. В том-то вся штука. При осмотре этих … все документы, даже деньги на месте, а морда разбита.
– Может месть за что-то?
– Ну конечно, там одного – двух за что-то, это понятно а тут по всему центральному району … тьфу, чуть не сказал трупов поразбросано.
– А жаль.
– Чего?
– Что не разбросано. И с чего бы это. Вы же сами говорили народ у нас тихий, забитый, мухи не обидит. И на тебе. Может, действительно, с местными бандюгами, что не поделили?
– Да кто его знает. Лешка, сосед мой, говорит – их менты всех на уши подняли, везде роют и если бы с группировками местными что было, уже было бы известно.
– С чего же вдруг такая ….? Я слышал у вас убийства вроде бы не редкость, и то власти землю носом не роют, а тут всего-то и делов, по голове настучали, даже деньги не взяли. Интересно.
– Так и мне интересно.
– Да? А вот я думаю – ничего интересного. Вы ведь сами говорили, стоят менты с чуркавыми на ступеньках ГОВД хохочут, жизни радуются. И теперь вот когда черным нерадостно стало, они к своей ментовской крыше кинулись. Денежки-то в них вложенные амортизации требуют. Да, видать из этих побитых, кто-то авторитетом был и теперь крови требует.
– Самих бы их кровью досыта напоить, гостечков дорогих – произнес Игорь.
Павел при разговоре с Андреем не заметил, что молчавший все время Севастьяныч как-то подозрительно поглядывает на него, словно пытается что-то понять. Что-то важное для себя одного.
– Ну вот, что други мои, – сказал Павел откинувшись в кресле с чашкой кофе: – А вы говорите все забитые, тихие. Значит, лопнуло у кого-то терпение. Значит не такие уж они хозяева здесь, если можно их как крыс давить.
– Ну, и? – Глядя на него в упор, спросил Игорь.
– Ну и, мы это поняли, поймут и другие. И задумаются. Слухи по городу циркулируют регулярно.
– О чем задумаются? – гнул свое Игорь.
– О том, что жизнь в городе может быть и другая, когда люди поверят в свои силы. Немцев когда-то тоже боялись, верили в их непобедимость, пока не собрались с духом и устроили им Сталинград и Курскую дугу. Сила для того и существует, чтобы ее уважали. В Германии Сталинград до сих пор с дрожью вспоминают. Вот так ребятки.
В тот вечер Павел отправился на суточное дежурство в спорткомплекс. Эта работа, если ее так можно было назвать, ему нравилась. Приятно было находиться в трезвом, здоровом обществе молодых людей, по юности своих лет переполненных амбициями надеждами и стремлениями. Приятно было нести ответственность за все это спортивное хозяйство, эти регулярные обходы и осмотры. Был в этом какой-то священный ритуал, дело чести что ли. От нерадивых охранников, которые приходили сюда случайно и ленились делать свою работу, избавлялись быстро. Особенно после двух, пусть незначительных, но краж. Поэтому коллектив охраны, в котором были люди и постарше и помладше Павла, теперь был слаженным и ответственным.
Все так же, в свободное от обходов время, Павел любил появляться в зале АЙКИДО, с удовольствием наблюдая за «кувырканиями» бойцов, а после смены приходил домой, отдыхал и отправлялся подышать вечерним воздухом.
В этот свободный для него вечер все было так же как обычно. Наступили сумерки, и Павел вышел из дверей подъезда. Но не успел он пересечь скверик, как из-за ближайшего дерева его окликнул голос.
– Друг! Возьми с собой.
От неожиданности он вздрогнул и обернувшись увидел приближающуюся к нему внушительную фигуру Севастьяныча.
– А, Игорь. Что не спится после дежурства.
–Тебе я вижу тоже, так что, возьмешь?
– Так я прогуляться только.
–Ну и я о том же. Вместе и подышим свежим воздухом.
Павел прищурившись посмотрел на Игоря:
– Ты что, серьезно решил составить мне компанию?
– Да решил. Рисково одному – то гулять. Вдвоем надежнее.
Они оба понимали, о чем говорили.
– Ты прав, вдвоем лучше.
– А что же раньше не звал?
– Всему свое время нужно. Я же об этом говорил как-то.
– Я думаю, это время наступает уже.
– Как догадался?
– До того, как ты вновь объявился, у нас такие «находки» по утрам с земли не поднимали. Плюс твои слова, кое какие, помнишь? И последнее – кошельки.
– Это кстати, главное. Все должны знать, что это не уголовщина. Это – возмездие. И оружие для него – страх. Нужно посеять среди них страх. Пусть боятся неведомого противника, наносящего им чувствительный удар. А если пока на этом этапе они будут думать на братков и завяжутся с ними, так нам это только на руку.
– Ну да. Пусть давят друг друга как крысы, туда им и дорога.
Они сидели на скамейке в сквере и тихо разговаривали. В одном из них появилась надежда, в другом еще больше уверенности в своих поступках, в правоте задуманного им.
Он вернулся в свой город. Он всегда помнил, что это его город и теперь хотел его себе вернуть. Себе, Севастьянычу, Андрею, знакомым и больше незнакомым людям, которые жили, живут, и будут тут жить. Все ещё только начиналось, но теперь он был не один. Теперь у него есть соратник.
– Значит страх?
– Страх Игорь, только страх, как бы этого не хотелось. Многие известные русские люди, которых я уважаю, в своей искренней вере в добро, заклинают не применять насилие. Целую философию выдвигают. Они надеются добром и христианской проповедью победить, вернее, убедить всю эту не только черную, но и белую мразь, высасывающую из России все соки, стать хорошими и совестливыми. И искренне верят в то, что это им удастся. А пока они надеются, каждый год нас становится всё меньше. Понимаешь? И это без войны, без бомбардировок. Под знаменем свободы, под лозунгами о красивой и сытой жизни, под ломящиеся от всевозможных товаров прилавки. А люди, простые люди почему то это не ценят, а просто мрут. Наши люди. Не их, тех, кто пришел незваными на нашу землю, не тех, кто заполнил собой всевозможные начальственные кабинеты. Они то, как раз, пользуясь нынешним безволием нашего народа, живут на всю катушку, грабят и обирают все вокруг. И вот ты, здоровый крепкий мужик скажи мне, ты веришь, то что все они умилятся, глядя на предложенный им православный крест, и пустив слезу раскаяния вернут все наворованное, добровольно уйдут из власти и отдадут себя под суд за свои «добрые» дела?
– Ну да, как же. Да все это я понимаю Паша. И то, что ты делаешь и для чего, тоже понимаю, иначе не был бы сейчас здесь с тобой, а пялился бы дома в «ящик». Ты думаешь, у меня у самого не возникало подобных мыслей, не сжимались кулаки. Информации у нас в городе нет, понимаешь? Что доброго можно узнать из этих газетных портянок. Одни голые сиськи с обложек висят. На вот, соси их и ни о чем не думай, свободный ты наш.
– Будет информация Игорек, я тебе обещаю. Правдивая и честная. Есть ещё честные и не оболваненные головы понимающие кто они и зачем пришли в этот мир. Ну, докурил свою отраву?
– Скажешь тоже, хотя …– Севастьяныч бросил окурок в урну. – Пойдем командир. Знаешь, Паша честно скажу, как на духу верил, что появится когда-нибудь лидер, ты или другой, в кого бы я поверил, тогда и в себя поверишь. Рад, что им оказался ты.