Следующим вечером на работе он снова разложил перед собой страницы законопроекта.
Итак, дело дошло до этого, подумал Томас, глядя на нейтральные строки предложений в законопроекте о прекращении действия договоров. Мы пережили оспу, винтовки Винчестера, пушку Хотчкиса и туберкулез. Мы пережили эпидемию гриппа 1918 года и участвовали в четырех или пяти кровопролитнейших войнах Соединенных Штатов. Но, в конце концов, мы будем уничтожены набором скучных слов. Распоряжение, усиление, прекращение, обеспечение и так далее.
Он вернулся за свой стол, только что пробив на карточке время – два часа ночи. Как давно он в последний раз хорошо спал? Где это было? В старом доме. Он отложил газету и начал писать Арчи: «Как ты знаешь, мама взяла на себя заботу о талантливом и многообещающем парнишке. Мартин для Уэйда – кто-то вроде алтарного мальчика-служки. Я не хочу показаться кощунственным, но когда я вижу Мартина, стоящего рядом с Уэйдом в его ботинках или работающего рядом с ним вилами или лопатой – не важно, чем именно, – я не могу не вспомнить, как в давние времена сам прислуживал во время Святой Мессы. Мартин, кстати сказать, внимательно слушает Уэйда и на днях утром сказал мне, что Уэйд постоянно упоминает, как я на работе пробиваю часы. С печальным взглядом Мартин заметил: “Со всеми этими пробиваниями часы, должно быть, уже разлетелись на сотню кусочков!”»
Томас подпер голову руками, прикрыв глаза. Следующее, что он помнил, было его внезапное пробуждение. В голове все плыло, пульс участился, и он был уверен, что кто-то пытался проникнуть на завод. Он выключил настольную лампу и взял стальной электрический фонарь, который мог пригодиться в качестве дубинки. Он не стал пробивать время на карточке, потому что щелчок отозвался бы эхом. Он бесшумно пересек основное помещение и вошел в комнату кислотной промывки. Он всегда думал, что, вполне возможно, кто-то, вообразив, что используемые на производстве камни – обычные драгоценные камни, может проникнуть на завод в надежде найти несметные сокровища. У него были фонарь и ключи. Он мог бы огреть грабителей фонарем и расцарапать их лица ключами. Но, скорее всего, они его одолеют, свяжут и швырнут в туалет. Он надеялся, что его голова не ударится об унитаз. Если он не сможет думать и рассуждать, ему не удастся противостоять законопроекту.
Томас медленно крался вперед и везде находил завод пустым. Гудит там, где должно гудеть. Тихо там, где всегда было тихо. Гул и грохот в обычных местах. Затем он вошел в темный цех и увидел большую серебряную дугу белой совы, припавшей к окну, расправив крылья. Она стучала клювом по стеклу, воюя с собственным отражением. Небо за совой было черным, безлунным, усеянным сверкающими звездами. Взволнованный, он нащупал ключи, а затем на цыпочках вышел на улицу, чтобы получше разглядеть сову.
– Кто? – ухнула сова.
Он медленно обошел здание снаружи. Полярная сова повернула голову, чтобы посмотреть на него, затем вытянула оперенную лапу и согнула черные когти. Птица казалась раздраженной, моргнула, строго посмотрела на Томаса и, подозрительно клюнув в последний раз своего стеклянного соперника, начала чистить перья. Томас долго наблюдал за ней, прежде чем она беззвучно взмыла вверх. Он постоял еще мгновение, ожидая увидеть, куда сова полетит. Но та исчезла, ее засосало черное небо. У Томаса не было ни куртки, ни сигары, поэтому он вернулся на завод и пробил время на карточке. Рядом с указанным временем он написал: «Вышел на улицу, чтобы ответить на вопрос полярной совы: “Кто?” Сова улетела, не получив удовлетворительного ответа».