Томас выплыл на поверхность сна. Он слушал мышей, приятно шуршащих за штукатуркой и в камышовой крыше. Но вот до него донесся звук подъехавшей машины. Его сменил скрип повозки, которую все еще держал его отец. Роуз и девочки громко кричали и смеялись. Младенцы визжали. Томас почувствовал, что слишком полон жизненных сил. Он попытался взять себя в руки, погрузиться обратно под поверхность звуков. Он накрыл голову подушкой и исчез. В следующий раз, когда он пришел в себя, солнце было бледнее, свет наполовину иссяк, и его тело расслабилось в таком приятном оцепенении, что он казался себе пригвожденным к тонкому матрасу. Наконец он встал, вышел из старого дома и прошел в новый, на кухню. Шарло, его дочь, была бойкой жизнерадостной старшеклассницей, темные волосы каждый вечер завивались на бигуди, джинсы были закатаны до лодыжек. Клетчатая блузка, свитер, двухцветные кожаные туфли. Фи вела себя тише, ей было всего одиннадцать, и, нажимая на педаль маслобойки, она была погружена в мечты. Роуз жарила картошку с луком. Уэйд входил и выходил, нанося удары по воздуху. Считалось, что он заполняет ящик для дров.
А малыши… О, малыши всегда что-то затевали. Один слегка всхлипывал во сне, другой пытался засунуть в рот свою пухлую ножку.
У Роуз на плите стоял чайник с горячей водой. Она указала на тазик. Томас налил немного кипятка, и она добавила полный ковш холодной воды из ведра. После того как Томас умылся, он взбил в своей медной кружке для бритья пену и нанес ее на верхнюю губу. Маленькое квадратное зеркало в резной деревянной рамке принадлежало Роуз. Оно было сделано из добротного толстого стекла, хорошо посеребренного. Она привезла его с собой, когда они поженились. У Томаса на лице было около сорока жестких волосков. Он поточил бритву, тщательно сбрил их. Затем разделся до пояса, обтер тело тряпкой и отнес ее с тазиком в спальню.
Мать Роуз дремала на стуле рядом с умывальным столом. Ноко слегка похрапывала, склонив голову. Ее седая голова была обмотана коричневым платком, крошечные диски из ракушек свисали с оттянутых мочек. Скрюченные руки лежали на коленях. Во сне она вздрогнула, затем ее голова дернулась вверх, губы растянулись, и она зашипела, как кошка.
– В чем дело, мама?
– Гардипи! Он снова принялся за свое!
– Гавиин, все в порядке, это было давно, – успокоила мать Роуз.
– Он прямо там, – не унималась старуха. – Снова вломился!
– Нет, мама. Это же Томас.
Ноко подозрительно уставилась на него.
– Этот человек стар. Томас – молодой парень, – возразила она.
Роуз прикрыла рот рукой, чтобы скрыть смех.
– Эй, Ноко, ты больше не думаешь, что я молод? – усмехнулся Томас.
– Я не дура, акивензи. Ты не Томас.
Старуха сказала это твердо, с негодованием и медленно сложила худые руки на груди.
Она оставалась в таком положении, наблюдая за каждым движением Томаса. Он сел за стол.
– Зачем ты здесь? – Она прищурилась, когда он съел тарелку поджаренной маисовой каши, которую перед ним поставила Роуз. – Охотишься за моей дочерью?
– Нет!
– Почему нет?
– Ноко, я Томас. Я постарел. Я ничего не могу с этим поделать.
– Роуз тоже старая.
Ноко широко раскрыла глаза и беспомощно посмотрела на дочь, чьи волосы почти полностью поседели.
– Роуз старая. Роуз старая, – повторила Ноко удивленным голосом.
– Ты тоже старая, – произнесла Роуз раздраженно.
– Может быть, – согласилась Ноко, бросив хитрый взгляд на Томаса, и добавила: – Ты отвезешь меня домой? Меня чертовски тошнит от этого места.
– Прекрати так с ним разговаривать! – крикнула Роуз.
Ей было трудно осознать, что Ноко чересчур отдалилась от реальной жизни. Она повысила голос на мать, как будто это могло вернуть Ноко в мир, который они когда-то разделяли. Подавленная, Роуз схватила охапку белья и побежала в сарай, где стояла ее стиральная машина. Томас услышал бульканье воды и вспомнил: она подождала со стиркой, чтобы он мог поспать. Бочка для дождевой воды была пуста. Ему следовало поторопиться и принести воду из колодца, вырытого неподалеку от озера. Он коснулся руки Ноко и проговорил:
– Ты устала. Может, проводить тебя до кровати, чтобы ты могла поспать?
– Я не могу выбраться из кресла.
– Я помогу тебе подняться, – отозвался Томас.
– Я застряла.
Томас посмотрел вниз и увидел, что длинные густые седые волосы Ноко обвились вокруг дверной ручки. Шарло любила расчесывать бабушкины волосы и оставила их распущенными.
– Иди сюда, Шарло, – позвал он, и они вместе распутали волосы.
– О, Ноко, – извиняющимся тоном произнесла Шарло. – Я запутала твои волосы!
– Не волнуйся, моя девочка, – успокоила внучку старуха, погладив ее по лицу. – Ничто из того, что ты можешь сделать, не причинит мне вреда.
Но когда Шарло вышла на улицу, чтобы привести мать, Ноко снова разволновалась и попыталась вскочить с кресла. Томас удержал ее, взяв за руку.
– Сиди спокойно, ты можешь упасть и пораниться.
– А хоть бы и так, – ответила Ноко. – Я хочу умереть.
– Не говори так, – попросил Томас.
Она сердито посмотрела на него.
– Ты вырастила мою любимую, – продолжил Томас. – Ты отлично справилась.
– Скажи это Томасу, – проворчала Ноко. – Он в это не верит.
Томас обошел кресло и помог Ноко подняться. Однако от этого усилия ноги ее подкосились, и она рухнула. Томас поднял старую женщину, и они с трудом доковыляли до кровати. Простыни на ней не было. Роуз сняла ее сегодня, чтобы выстирать. Ноко упала на голый матрас лицом вниз. Томас перевернул Ноко на спину и, сняв с нее туфли, поднял на кровать ноги.
– Ты не можешь вот так положить ее на матрас, – заявила Роуз, стоя в дверях. В ее голосе звучали слезы. – Под нее надо подложить что-нибудь мягкое. От пуговиц на матрасе у нее останутся синяки. Ее кожа теперь такая нежная, что они появляются едва ли не сами собой. Мы должны купить наматрасник для ее кровати.
– На какие деньги?
– На те, которые ты тратишь на машину.
Томас спокойно выдержал бушующий жар гнева жены. Он исходил от нее неровными волнами. Но потом, стоя перед ней, почувствовал, как ему стало легче. Это опять была прежняя Роуз с ее забавной полуулыбкой. Она перевела дыхание и рассмеялась:
– О, мама, посмотри на себя. Большие пальцы на маленьких ступнях торчат прямо вверх, как два пистолета.
Роуз и Томас расстелили под старухой сложенное шерстяное одеяло. Это было единственное, что они могли придумать, и теперь Ноко медленно пересекала реку сна, уплывая от них вдаль на своем тонущем плоту.
По выходным, чтобы возить воду для питья, Томас обычно пользовался конной упряжкой. Для умывания и уборки они собирали дождевую воду в бочки. Зимой они растапливали снег. Но сейчас у него не было времени запрягать лошадь. Томас постелил старый брезент в багажник машины. Он был очень осторожен. Разлитая в багажнике вода могла замерзнуть на всю зиму, а затем, летом, там появилась бы плесень. Хотя его предусмотрительность означала лишнюю поездку, он никогда не возил канистры с водой на заднем сиденье. Конечно, Уэйд поехал вместе с ним. Умный, как и все его дети, он усвоил программу двух классов за один год и теперь учился с мальчиками, которые были старше его.
– Я вышел против старины Альберта, папа, и провел пару отличных ударов.
– Никаких драк.
– А потом я врезал ему еще три или четыре раза.
– Послушай, Уэйд…
– Четыре слова там, где хватит и трех.
– Слова – это по-нашему. Всегда лучше найти выход из драки с помощью слов.
– Это то же самое, что убежать, ты сам говорил.
– Я имел в виду, убежать благородно.
– Но я не хочу убегать. Это заставит их называть меня краснокожим нюней.
– Тебе не нужно ничего доказывать. Я не хочу, чтобы ты дрался, но если бы ты это делал, то был бы звездой «Золотых перчаток», как Лесистая Гора.
– В следующую субботу у него бой в Боттино[29]. Он дерется с Джо Уобблом.
– Джо Воблешински! У меня в субботу выходной. Я отвезу вас, дети. Возьмем и маму, если она согласится.
Уэйд восхищенно кивнул и поднял кулаки. Они наполнили канистры водой, потом купили разрыхлитель, сахар, овес и чай – все по списку Роуз, после чего вернулись домой, и Томас отправился за картошкой. Он копал быстро, и Уэйд едва успевал складывать ее в мешок. Так они просостязались друг с другом до темноты.