Я сделала страшную ошибку и поняла это только тогда, когда оказалась совсем одна. Обнажена, растерзана и никому не нужная. Крутой ушел, он бросил меня как мусор, точно сломанную куклу, просто мясо, которое отдал на растерзание своим волкам.
Я помню, что ко мне какое-то время никто не подходил, а я встать не могла. Не могла кричать, не могла пошевелиться и даже плакать.
Это был мой конец, мой итог беспечности, а ведь практически до последнего дня я была уверена, что все контролирую и вдруг чего, смогу остановить ложь, и мне за это ничего не будет.
Не знаю, я просто верила, что эти взрослые мужики сами как-то разберутся, а я просто уйду. Как же глупо и наивно это было. Я начала игру, правил которой совсем не понимала, я не знала, что они такие… что Он такой.
За мной пришли и забрали даже быстрее, чем я поняла, что меня вообще ищут.
Как я могла хотя бы на миг представить, что одна смогу справится с ними всеми? Со всеми, кто против меня. Что я могла сделать против них? На кону всегда стояла сестра, и я слишком поздно осознала, что мне надо было бежать намного раньше. Это все было так непродуманно, в такой дикой спешке, я вообще ничего не понимала, и в какой-момент все просто рухнуло.
Вся моя жизнь начала разваливаться на куски. Казалось, еще я недавно я была девушкой влиятельного мужчины, который всегда защитит, а теперь он сам готов мне перегрызть глотку.
На самом деле, никакой защиты не было. Никто из так называемых “братков” за меня не вступился, и я поняла, что ни слушать, ни прощать меня никто не собирается. Это был билет в один конец, и Савелий выдал мне его в руки лично.
Брандо и Ганса там не было, но уверена, даже если бы и были, загрызли меня вместе во всеми. Особенно Брандо. Боюсь представить, каково ему теперь после потери родного брата.
“Волчий билет”. Они так это называют, и это самое страшное, что я вообще испытывала в своей жизни.
Я орала до срыва связок где-то внутри, но на деле не произнесла ни звука. Я не могла. У меня словно вырезали голос. Помню, как Крутой душил меня, как орал “ни звука”, и я замолчала, он не хотел больше слушать мою ложь, в которой я в какой-то момент увязла, точно в болоте.
Все случилось в каком-то диком дурмане, и понимала я только одно: я предала Савелия, за что он меня наказал. При всех, а после он отдал меня на растерзание своим дружкам и ушел. Просто бросил меня, как объедки.
А потом ко мне кто-то подошел и наклонился рядом. Высокий силуэт, который у меня перед глазами расплывался от слез. Меня укрыли курткой и взяли на руки. Это был мужчина, но почему-то я не могла разобрать ни его внешности, ни голоса.
Я не знала, куда меня везут, мне просто было холодно и больно. Очень. Везде. Это все, что мой воспаленный мозг еще мог осознавать.
Это был Валера. Только в больнице я узнала его, а после пришел Игорь. Он что-то спрашивал у меня, все светил мне фонариком в глаза, но если честно, я не запомнила ни одного слова. Я не могла ничего ответить, не понимала даже вопросов толком. Не знаю, что это было. Агония, пожалуй, ближе всего.
Помню, что меня чем-то укрыли, Игорь что-то быстро вколол мне в руку и меня повезли на рентген.
Врачи, не знаю, сколько их было. Все смотрели на меня, и мне хотелось от этого сдохнуть.
Мое плечо. Когда я упала со стола на пол, оно сильно хрустнуло, и с того момента я не могла шевелить рукой. Кажется, они думали, что там перелом.
После рентгена пришел другой врач, их главный травматолог. Такой здоровый дядька, он смотрел мои снимки, а после на мое горемычное плечо.
Мне было страшно, меня трясло, я боялась прикосновений, но на это никто не реагировал.
Я не могла кричать, у меня дико болело горло. Этот травматолог так меня зажал, что я думала, у меня треснут ребра, но нет. Это хрустел выбитый плечевой сустав, который он мне вправлял без наркоза.
***
Игорь
Открываю дверь палаты. Даша лежит на кровати. Я знаю, что она не спит. Она может засыпать только от препаратов, а сейчас перерыв, и я зашел специально в это время.
– Даша, поговорить надо.
Молчит. Ни звука не произнесла с момента поступления, и это беспокоит меня больше всего. Там не столько травма горла, сколько испуг, психологическое просто дно.
– Я знаю, что ты меня слышишь. Как плечо? Болит?
Тишина, даже не дернулась.
– Крутой это сделал? Я должен спросить.
Вижу, как закрывает глаза, шмыгает носом. Не скажет, хотя и так уже понятно.
– Хорошо, в общем, дела такие: я говорил с гинекологом. Рита Викторовна сказала, дети у тебя будут и ничего прям такого страшного нет. Немного времени и все заживет. Синяки за две недели должны сойти, плечо будет восстанавливаться дольше. Повязку не снимать, никаких нагрузок на руку. Хм, и да, венерических заболеваний не обнаружено, беременности не будет, мы сделали экстренную контрацепцию.
Я много чего говорил пациентам, но сейчас все равно тошно. Валера пришел вовремя. Если бы не он, Дашу бы там на куски порвали, хотя и того, что Крутой сотворил в одиночку с этой девочкой, и так достаточно.
Подхожу ближе, Даша дергается едва уловимо. Ресницы мокрые, слезы стекают по бледному лицу на виски. Восемнадцать лет, ребенок вчерашний. Крутой, сука, я ведь знал, что он опасен, я ее предупреждал, но уже поздно. Что уж плакать и причитать. Теперь это ничем уже не поможет.
– Даша, ты можешь пробовать говорить. Я знаю, глотать тебе больно, но связки не порваны. Не бойся, голос должен восстановится.
Снова тишина. Плачет. Без единого звука. Плечи вздрагивают.
– Скажи мне, кому звонить? Мама, папа, родственники какие? Ты тут под левыми документами, надо чтобы кто-то тебя по-тихому забрал. Есть кто-то на примете, к кому можно обратиться?
Едва уловимо отрицательно кивает.
– Даша, давай так, я не лезу в ваши разборки, но хочу помочь. Просто по-человечески. Валера того же мнения. Если у вас что-то произошло с Крутым, тебе надо сваливать из города как можно быстрее. У тебя есть место, где ты живешь, где сможешь прийти в себя? Чародей тебя сюда привез, он же смог бы отвезти домой или куда скажешь.
Снова качает головой. У нее ничего нет и это пиздец, как плохо, а еще я знаю, что Крутой скоро начнет ее искать и я первый, на кого он подумает.
– Ладно, придумаем что-то. Значит так: еще пару дней побудешь здесь тихонько, я хочу удостоверится, что ты начала говорить. Потом выпишу, дома отлеживаться будешь. Найдем тебе комнату временную или что-то подобное подальше от этого города. Прости, без документов долго держать тебя я здесь не могу. И это – знаю, у нас в отделении кормежка не очень, но хотя бы что-то. Пожалуйста, Даша, начинай есть сама.
Она молча смотрит на меня. Глаза красные, заплаканные. Я не лезу ей в душу, хотя и так видно, что над ней здорово поиздевались. Крутой, сучара, постарался на славу.
Я знал, что он без тормозов. И Фари такой же был жестокий, Брандо и Соловей, но они своих никогда не трогают. “Своих” тут ключевое. Даша больше не входит в Прайд, а предателей они не прощают.
Вижу, как осторожно поворачивается, тянет руку к трубке в носу.
– Нет, не вытаскивай! Это воздух. Тебе так легче будет дышать. Ладно, отдыхай. Зайду позже.
Не реагирует, так бывает у пациентов, перенесших насилие. Они либо не могут успокоится, либо наоборот, впадают в оцепенение, не могут спать.
У Даши были истерики в первые пару дней, которые мы глушили успокоительным, так что теперь она либо ревет либо спит. И еще она не говорит и не ест ни хрена. Это беспокоит меня даже больше, чем ее выбитое к чертям плечо.
Удивлен ли я? Нет, с такой силой, как у Крутого это, скорее, закономерность. Странно, как он ее реально не задушил. Синяки на шее от пальцев очень даже заметные.
Я не знаю, что с ней будет теперь, но очень надеюсь на, то что Даша быстро отойдет от этого состояния, начнет говорить и есть, потому что вызывать еще и психиатра мне точно не хочется.