Глава 8

Белье «Агент Провокатор» и не только.

Что? Откуда он?..


Понимаю, что мои алеющие щеки говорят за меня.


– Гондон твой мужик, Василиса Викторовна. Гондон. Женщин в принципе бить – последнее дело. А уж таких, как ты…


Чувствую, как глаза предательски наполняются слезами.


Ужасно. Стыдно. Обидно.


Сглатываю, пытаясь что-то сделать с комом, который встал в горле.


– Ну, ладно, ладно, прости дядьку старого. Не хотел тебя расстраивать. Но словам моим поверь. Не человек он, а то, что не тонет. Поняла меня? Вот! А к Корсару присмотрись, Корсар у нас мужик правильный. А давление у тебя, экономист, совсем низкое. Ты ела сегодня?


Говорить не могу, головой качаю. Слезы в уши затекают, всхлипываю.


– Так, Настя, возьми анализ, я пойду, успокою нашего работодателя. Да, еще… Половой контакт сегодня был?


Боже, как стыдно!


Качаю головой, закусывая губу.


И тут же с ужасом я понимаю, что когда я целовалась с Корсаковым, еще в тот первый раз, в полиции – мамочки, я ведь реально с ним целовалась! Два раза! – я так возбудилась, что мое белье промокло насквозь! И теперь там наверняка пятна.


Ужас.


И как я вообще теперь смогу посмотреть в глаза Корсакову?


А ведь мне придется ему в глаза посмотреть! Он ведь не просто так сказал, что я теперь его женщина?


Он вообще ничего никогда не говорит просто так.


Я вздыхаю. Надеюсь, что он уже уехал, ну или по крайней мере больше не будет меня беспокоить сегодня.


А до завтра… До завтра я приду в себя и придумаю, как мне с ним себя вести.


Товий Сергеевич о чем-то говорит с медсестрой, потом подходит ко мне.


– Ну вот что, дорогая, сейчас возьмем анализ крови, обработаем твое личико прекрасное, а завтра посмотрим, как будешь чувствовать себя. Скорее всего, отпустим мы тебя домой. Я думаю, ничего криминального с тобой не случилось. Стресс, давление, еще и диеты эти ваши! Голодаете, а потом…


– Я не голодала. Просто…


– Просто, детка, в одном месте короста! Минут через десять принесут ужин. Потом Настя даст лекарства, и спать. Завтра с утра зайду.


– Спасибо вам.


– На здоровье, дорогая, на здоровье.


Он выходит. Я выдыхаю.


Ну все. Вот и закончилось приключение.


Укола в вену я почти не чувствую, стараюсь не смотреть в ту сторону.


Потом медсестра помогает мне подняться, приглашает в соседнюю комнату.


– Там у нас есть душ, вы можете смыть грязь. Потом я помогу вам одеться.


– Я… я сама справлюсь. Спасибо. Только…


Хочу сказать ей, что мне нечего надеть, но она выходит.


Вижу висящее у душевой большое чистое полотенце.


Ладно, могу пока завернуться в него. Когда вернется Настя – спрошу, может, у них есть какая-то одежда? Униформа или… халаты для пациентов?


Не успеваю раздеться, потому что слышу шум двери – наверное, вернулась Настя и все-таки принесла мне одежду.


Поворачиваюсь.


Да, одежду мне действительно принесли.


Но это не Настя…


***


Белье пригодилось.


Почему-то эта мысль первая приходит в голову.


Не то чтобы я хочу, чтобы Корсаков увидел меня в нем.


Да я уже вообще не соображаю, чего я хочу.


Нет, не так! Вася, ты просто вообще уже ничего не соображаешь, давай вот честно!


Жила всю жизнь в золотой клетке, от всего дурного отгороженная, сначала папой, потом мужем.


Один раз только свернула с пути истинного, поступила дурно, хотя и верила, что для благой цели. Но…


И вот получила разом! За один вечер, вернее, ночь, столько эмоций! Как игрок какой-нибудь идиотской программы с розыгрышами!


Только игроку в финале все-таки рассказывают, что его разыграли!


А мне? Мне кто скажет?


Или завтра с утра мне позвонит Антон и скажет, извини, маленькая, решил проверить тебя на прочность?


Бред.


Стою в одном белье. Понимаю, что ноги мои, без рваных чулок, но все в грязи. И еще понимаю, что я даже не дернулась, чтобы прикрыться.


А он смотрит на меня.


Корсаков Александр Николаевич. Серьезный мужчина. Бизнесмен. Богатый. Известный. Холостой до сих пор. Красивый.


Смотрит.


На верхушечки груди, приподнятые бюстгалтером-бра, прозрачные, с аккуратными вырезами, прямо над сосками, так, чтобы видно было ареолу.


На живот, пусть не идеальный, как у моделей, не рельефный, но красивый, плоский, с аккуратным пупком.


И туда, ниже, на лобок, где перекрещиваются кружевные ленты, видна розовая кожа и самый краешек половых губ – так задумано, чтобы ТАМ выглядело так же, как грудь в декольте.


В магазине меня уверяли, что это очень сексуально.


А мне хотелось быть сексуальной для мужа, потому что я чувствовала, что с сексом у нас в последнее время все не очень хорошо.


Нет, для меня, в общем, наоборот, было лучше.


Я не любила секс. Мне не всегда было приятно то, что делал Антон. Мне нравились поцелуи, нравилось, когда он ласкал мою грудь – особенно в начале отношений, после свадьбы. Но сам процесс проникновения…


Я часто испытывала боль и дискомфорт.


И никогда не испытывала оргазм. Совсем. Никак. Я вообще думала, что…


В общем, была уверена, что женщины, скорее, притворяются, когда говорят, что им нравится секс. Им просто хотелось, чтобы мужчины оставались с ними, те мужчины, которые нравятся, которые могут обеспечить комфорт в жизни, статус. А удовольствие… удовольствие приносит общение, поцелуи, время, проведенное вместе, дети…


Какое удовольствие может принести процесс, когда один человек засовывает в другого посторонний предмет и с силой его туда вгоняет?


Я была бы очень рада, если бы секс состоял только из поцелуев и прикосновений. А само проникновение занимало бы – ну, раз уж мужчинам так надо! – минуту, ну две…


Ну, собственно, в последнее время с Антоном так и было. Редко. Быстро. И без всяких ласк и поцелуев.


Он рассказывал, что у него на работе проблемы, что горит контракт, что поставщики и контрагенты подставляют, что конкуренты очень сильно «прогибают».


Я верила. И жалела его. И мне, в общем, было даже лучше вот так. Хотя единственное, что доставляло радость, это небольшая прелюдия.


Но я ведь понимала, что мужу плохо? И мне хотелось сделать хорошо.


Поэтому я и поехала в этот магазин элитного белья. Мне про него Ленка рассказывала.


Ленка, которая, видимо, и утешала моего мужа так хорошо, что ему и не нужны были мои жалкие потуги.


– Ты не замерзла? – его хриплый голос выводит из транса.


Понимаю, что погрузилась в воспоминания и так и стою перед Корсаковым.


Почти голая.


В красивом белье.


Меня действительно трясет. И не только от холода. От всего.


А он…


Опускает голову, чуть качая ею.


Потом… делает шаг ко мне, срывая полотенце, укрывая меня им.


Я понимаю, что он хочет отстраниться, выйти, дать мне, наконец, принять душ, но…


Но он делает совсем другое…

***


Прижимает к стене, накрывает губы своими, не целует – сначала словно просто трет своим ртом мои губы.


Словно навязывает мне свои правила игры. Говорит, что теперь все будет так, как он сказал.


Я с ходу это понимаю.


Вообще, нам, наверное, потому и было так комфортно работать вместе – я всегда интуитивно чувствовала, что ему нужно.


Когда нужно заранее все подготовить, четко разложить по полочкам. Быть собранной, строгой, внимательной, выполнять по щелчку пальцев все просьбы. Когда нужно просто быть рядом, помогать. Когда нужно дружелюбие и участие.


А иногда – когда нужно слегка расслабиться и накосячить, чтобы ему было к чему прицепиться и выпустить пар. Не наорать – нет! Просто дать ему понять, что я не идеальная, чтобы он успокоился.


Удивительно, что я вспоминаю об этом теперь!


Когда он прижимает мое дрожащее тело к ледяному кафелю и трет мои губы своими.


А потом он делает это.


Открывает свой влажный рот, накрывая меня сумасшедшим поцелуем.


Вот теперь по-настоящему. Влажно и жарко. И мучительно приятно. Так, что забываешь обо всем. О ночи, похожей на эпизоды триллера, о проблемах, о головной боли, о стыде, о холодной плитке за спиной.


Я перетекаю в него по капле. Он словно выпивает меня.


Поглощает.


С изысканностью гурмана.


У меня стоит шум в ушах. Вернее, кажется, что я слышу прибой, грохот моря так близко. Как будто руку протянуть, и там будут соленые брызги.


И мне жарко, словно я под обжигающими лучами южного солнца.


И даже за спиной уже не морозильная камера стены.


Его язык такой аккуратный, внимательный, исследует глубины моего рта, подробно, словно у него есть карта. Он облизывает мой язык, проводит по нему сначала острым кончиком, потом расслабленно, всей поверхностью.


И я чувствую… то, что я всегда чувствую при поцелуях, и никогда, когда дело доходит до другого.


Я влажная там. Я возбуждена.


Мне сладко.


Мне хорошо.


Я схожу с ума.


Правильно, наверное, Антон сказал, по мне «психушка» плачет.


Я сошла с ума этим вечером. Окончательно и бесповоротно.


Или это уже не я?


Вот эта девушка в почти непотребном нижнем белье, которая прижимается к чужому мужчине, сильно возбужденному чужому мужчине, и стонет прямо ему в рот?


Мамочки мои…


Что же я делаю?


Чувствую его руки на своем теле, очень горячие и очень осторожные, он прижимает меня, отрывая от обжигающего льдом кафеля. Одна ладонь на моей пояснице, чуть выше бедер, там, где ямочки. Вторая зарывается в мои волосы, водопадом рассыпанные по плечам.


Я, наверное, похожа на падшую женщину.


Может быть, он и целует меня так потому, что принимает за такую.


Мне все равно.


Я хочу этот поцелуй!


Хочу, чтобы он длился вечно.


Хочу еще.


Хочу, чтобы он не останавливался.


Потому что когда он целует так – можно ни о чем не думать!


А я не хочу ни о чем думать.


Я просто хочу немножко этого сладкого сна.


С этим мужчиной, который когда-то мне так нравился, о котором я когда-то даже мечтала, который когда-то сделал полшага ко мне, а потом отступил.


С мужчиной, которого я предала, обидела, привела в бешенство…


Нет-нет… об этом не вспоминать. Не надо.


Только сладость и обжигающий жар губ, от которого я становлюсь мягкой, как тающий шоколад.


Я не сдерживаю стоны, чувствуя, как звук моей капитуляции проникает в наш поцелуй, вибрирует в моей гортани.


Не понимаю, как может быть так горячо и мокро между ног.


Дрожу, потому что мне хорошо. Мурашки по телу, потому что хорошо!


Понимаю, что не могу дышать. Но и остановить его не могу… Нет сил.


Парализована.


Увязла, как муха в паутине…


Растворилась в нем…


Он чуть отстраняется для вздоха. И для того, чтобы наши взгляды скрестились.


Быстро моргаю, стараясь сфокусироваться на нем.


– Извини. Я не мог удержаться. Ты просто… ты просто ходячий грех, Василиса, ты знаешь об этом?


О! Я… я понимаю, что мне лучше молчать.


– Твой муж видел тебя в этом белье?


***


Что?


Он спрашивает, видел ли меня муж в этом?


Я понимаю, что щеки горят. И вовсе не оттого, что я только что так страстно целовалась. Нет.


Мне стыдно. Очень.


Корсаков только что спросил, видел ли меня муж в этом белье. Он мне напоминает, что я замужем!


Я замужем! А веду себя, как…


Собственно, веду себя, как та, за кого он меня принимает!


Начинаю отчаянно вырываться, чувствуя, как слезы подступают, еще мгновение – разревусь!


А он… Корсар! Пират несчастный… Силу применяет!


Прижимает снова так, что дышать не могу!


Лицо мое к себе поднимает за подбородок.


Пытаюсь опустить ресницы, чтобы глаза спрятать. Потому что не хочу, чтобы видел их. И слезы не хочу, чтобы видел, хотя все равно увидит, потому что сейчас потекут уже.


Господи, когда-нибудь кончится эта ночь унизительная?


Неужели я еще не все свои грехи отработала?


И вообще, за какие грехи-то все это мне? Что я сделала?


Я ведь всю жизнь была правильной! Просто… как Ленка говорила, до скрежета зубовного. В школе училась. На дискотеки ни ногой! С парнями до восемнадцати лет не встречалась. Даже за ручку не держалась!


Может, потому еще, что когда в институт поступила – вокруг меня все были взрослые. Я для них – малявка, вроде сестры младшей. Они меня не… не развращали, в общем. Наоборот – воспитывали! Этого не делай, того не делай. Постоянно слышала: «Василиса, уши закрой». «Василиса – это не для тебя!» «Василиса – сначала подрасти»… Даже в какой-то момент взбунтоваться хотела!


Хотя какая из меня бунтарка!


Потом параллельно с учебой работать начала. Откуда время на любовь?


Еще папа меня оберегал, как вазу хрустальную. Или как куколку фарфоровую.


Все повторял, что сам мне жениха найдет, чтобы я даже не думала самодеятельностью заниматься.


И на самом деле первый парень, который меня поцеловал, был сыном папиного давнего знакомого.


Только я для него оказалась слишком пресной. Он даже сказал:


– Ты такая правильная, Василиса, такая нежная, боюсь тебя сломать.


Ленка говорила проще – старомодная ты, Васька, занудная и скучная. Будут от тебя парни бегать, как черти от ладана, даже несмотря на то, что ты миленькая.


Она всегда говорила, что я миленькая. Хотя папа считал, что я настоящая красавица.


И не только папа!


Корсаков однажды сказал ему – я слышала!


– Виктор, дочку свою, главное, охраняй, следи за ней. Она еще совсем ребенок, хотя некоторые в таком возрасте уже… Извини. Она у тебя редкая красавица. Необыкновенная. Потрясающая. Такую женщину получить – как выиграть Олимпийские игры. Или тендер от Газпрома…


Про Газпром он, конечно, пошутил, но…


Я весь вечер потом летала. Сам Корсаков назвал меня красавицей. Это… Это точно, как Олимпийские игры выиграть!


Корсаков…


Этот Корсаков только что подарил мне поцелуй… невероятный. Ошеломительный.


И он же потом спросил про мужа.


– Я бы контрольный пакет акций отдал за то, чтобы узнать, о чем ты думаешь.


Я не могу удержаться, поднимаю ресницы, зная, что он увидит глаза, полные слез.


– А если я сама расскажу, тоже отдадите?


Он тихонько смеется, и его низкий грудной смех отдает тянущей болью внизу живота.


– Так неинтересно. Если сама расскажешь. Хотя? – он наклоняется к моему уху. – Сорок процентов.


– Что? – я сама потрясена от того, что включаюсь в эту игру.


– Акции. Твои. Завтра. Если скажешь, о чем думала.


И тут я понимаю – не скажу! Нет! За сорок процентов не скажу, и все!


И за пятьдесят! И за контрольный пакет!


Если ему так интересно – пусть помучается! Потом скажу. Бесплатно.


Господи, я реально думаю, что ему это будет интересно завтра? Или даже через пару часов?


Внезапно он отстраняется.


– Василиса, ты замерзла совсем. Иди в душ. Грейся. Я сейчас пришлю медсестру, она передаст тебе вещи. Потом проводит в палату. Там ужин.


Я не очень понимаю, почему он вдруг отстранился.


Почему перестроился на какой-то другой уровень.


Он уже шагает к двери. Возможно, выйдет, и… я больше его не увижу.


Но, видимо, ночь у меня реально безумная, потому что я рискую:


– Почему вы спросили, видел ли меня муж в этом белье?


Корсар поворачивается. На его лице хищная ухмылка.


– Ты реально хочешь узнать ответ?

Загрузка...