В которой мы знакомимся с Богиней, и не только…
И тут меня словно прорывает! Я начинаю плакать.
Нет. Не плакать! Реветь белугой!
Как Сашка, дочка моя ревет.
Странно при всей ненависти к Александру Корсакову назвать дочь Александрой, да? Но Шурой звали мою любимую бабушку! Так что… Я не думала о нем, когда давала имя своей дочери!
Я вытираю слезы руками, не замечая, что на них грязь, и вся эта грязь остается на моем лице, всхлипываю, чувствуя, что вот-вот мое состояние станет еще более плачевным. Просто по ногам потечет.
Господи, за что ты меня так наказываешь? За что?
– Вы че над девкой глумитесь? Совсем опиздоумели, твари легавые? Ее, бедную, мало что хором выебли, так вы еще ей пописать не даете! Я завтра, суки, в ООН напишу! И в Гаагский суд! Я вас всех натяну!
– Закройся, Богиня! Еще раз услышу…
– Выпустите Орлову, немедленно, – голос Корсакова словно пускает ток по венам. Глубокий бархатный низкий баритон с хрипотцой. Почти бас.
Подобострастный сотрудник органов подскакивает, начинает греметь ключами, потом хватает меня за локоть и выволакивает в коридор.
– Нежнее, товарищ капитан, мы же не хотим, чтобы эта ваша… Богиня, написала в ООН, правда? – я неожиданно для себя вижу лучики счастья вокруг его глаз.
Он смотрит на меня… с теплотой, что ли? Или просто издевается?
Мне хочется умереть. В который раз за вечер.
– Ты, деваха, не говори им ничего! Пописай, а потом требуй адвоката! Это не тебя сюда сажать должны, а тех, кто тебя оприходовал.
Я не могу двинуться с места, кажется, я сделаю шаг и… опозорюсь. Меня колотит противная мелкая дрожь.
Корсаков сурово смотрит на сотрудников полиции, стоящих в коридоре.
– Откуда информация о том, что девушку изнасиловали? – буквально рычит он.
– Да это… хм… Александр Николаевич, это Богиня сочиняет. Никто ее не насиловал… наверное…
– Василиса? – он поворачивается ко мне, стрельнув масляным взглядом, делает шаг, я вдыхаю аромат его одеколона, и меня ведет. Я понимаю, что теряю сознание.
Краем глаза я успеваю увидеть ту, которую полицейский называл Богиней.
Она реально выглядит как божество. Помоечное божество. Рыжие кудри обрамляют одутловатое, спитое, синюшное лицо. Губы вывернуты как пельмени, накрашены ярко-красной помадой. Веки густо замазаны синим. Свои брови выщипаны и нарисованы прямые, черные.
Сразу ясно, что Богиня – алкоголичка со стажем.
Хотя одета она странно для алкашки – ярко-алое пальто, правда, очень потрепанное, в каких-то диких заплатках, перчатки с обрезанными пальцами. На голове у нее водружена шляпка с вуалеткой! Да-да! Бордовая шляпка с черной вуалеткой! Конечно, тоже совсем не новая. А на ногах – лаковые сапоги на какой-то чудовищной платформе. Классическая бабка-фрик!
Богиня…
Почему-то подумалось перед тем, как провалиться в забытье – я ведь тоже могу скатиться вот до такого состояния.
Мне казалось, я упаду на пол. Но я падаю прямо в объятия главы холдинга «АК-Корпорэйшн».
***
Словно сквозь вату до меня доносится:
– Мать вашу за ногу, где у вас тут?.. Только нормальное помещение покажите, для сотрудников, а не для…
Он кажется мне большим. Очень большим. И очень теплым. Нет, не кажется, он такой и есть!
И руки у него такие… крепкие. Я, наверное, совсем ничего не соображаю, потому что чувствую, как сжимаю его бицепс, провожу ладонью.
Мне очень нравится. И вообще – хорошо бы остаться тут навсегда.
Я помню, что у Антона руки гораздо слабее. И сам Антон меньше. Хотя мне всегда нравилось, что мой муж именно такой, среднего роста, фигура стандартная – не Аполлон, и ладно. Зато весь мой. Был.
А Корсар очень высокий, с ним можно надеть шпильку хоть пятнадцать сантиметров, и все равно будешь ему по плечо! Это мы проходили.
Если бы он не был таким гадом и мошенником…
Господи, о чем я только думаю? Идиотка. Глупая гусыня…
А он тем временем тащит меня по коридору. Куда?
Он словно отвечает на мой невысказанный вопрос.
– Сейчас, малышка, все будет хорошо. Обещаю, найду тварей, которые посмели к тебе прикоснуться. Землю жрать будут.
Наверное, Корсар полагает, что я без сознания, но я все-таки все понимаю и слышу.
Только очень сильно кружится голова и живот болит.
Открывается какая-то дверь. В глаза лупит яркий свет.
– Твою ж мать-то… Это сортир в отделении или долбанный Лас-Вегас?
Я усмехаюсь – лексикон у него чуть поприличней, чем у тех гопников, которые сняли с меня шубу.
– Вася, ты как? Василиса Викторовна? Стоять можешь?
Я могу. Наверное.
Он открывает еще одну дверь. Я наконец-то вижу вожделенное сантехническое чудо.
Корсаков рычит.
– Хорошо хоть не золотой. Помочь?
Я поднимаю на него глаза.
Он смотрит так… Словно размышляя, пристукнуть меня тут втихаря или… или поцеловать.
Господи, я реально так думаю?
Сглатываю, опускаю голову – он вечно читал все на моем лице. Если и сейчас прочитает, будет очень и очень стыдно.
– Пожалуйста… уйдите… – все, что могу выдавить из себя, стараясь на него не смотреть. Но краем глаза вижу – усмехнулся. Нет. Скорее, улыбнулся, одними кончиками губ. По-доброму.
Корсаков? Мне? По-доброму?
Наверное, мое состояние измененной реальности где-то сбоило.
Потому что он не мог со мной по-доброму. Не после того, что я сделала.
Или…
Господи, он что, реально думает, что меня изнасиловали, и просто жалеет?
Я всхлипываю, потому что все еще хуже, чем я думала.
Просто жесть – это выражение мой бывший шеф очень любил.
Когда узнал о моем предательстве – ну, это он считал мой поступок предательством, а я считала, что поступаю справедливо! – так вот, тогда первое, что он сказал, было именно это.
«Просто жесть, Вася»…
– Извини, удаляюсь. Если понадобится помощь – стучи, кричи… Не бойся, я сам помогать не полезу, но тут в отделении работают женщины.
Просто уйди!
Видимо, эта мысль исказила мою фигуру, потому что он ее понял.
– Прости, исчезаю.
И он исчез…
***
Господи, какое счастье!
Я сижу на фаянсовом красавчике цвета кофе с молоком и ловлю кайф.
Да. Иногда счастье в том, чтобы любимый муж приходил с работы, обнимал, говорил слова любви, а не вот это вот все.
Иногда счастье в том, чтобы просто вовремя зайти в уборную.
Низ живота по-прежнему дико болит. Только бы не заработать реально воспаление! Не хватало еще…
Я закрываю глаза. Как же дико мне хочется спать! И – внезапно – поесть! Ну да, я же так и не поужинала!
Интересно узнать, который час?
Телефон мой остался в сумке. Прощай мой милый андройд.
Часы я почему-то давно перестала носить, хотя у меня были красивые, с золотым браслетиком, папа подарил.
Антон, правда, говорил, что это уже не в тренде носить такие часы. Все грозился подарить какие-то новомодные. Смарт.
Так и не подарил.
Господи, что же мне делать?
Внезапно накатывает понимание.
Резко.
Я осталась без дома, без семьи, без работы! И что мне теперь делать? Как я буду жить?
Стоп. Нет, извините! Как я буду жить, меня, в принципе, не пугает. Работу с моим образованием найти не проблема. Я знаю многих руководителей, которые пытались переманить меня от Корсакова.
Да, конечно, после того, как я слила его документацию, репутация у меня подмочена, но не настолько, чтобы не найти какую-нибудь работу! Потом есть те, которые были даже рады, когда я Корсакова так… как там выражался Антон? «Нагнула»? «Опустила»?
Фу, было в этом что-то… очень некрасивое.
Я его наказала! За то, что… За то, что наживался на людях. Вот!
Ладно, если с работой, допустим, проблем не будет, то что с остальным?
Антон вообще за кого меня считает?
Ясно, что у меня был культурный шок и не смогла ему противостоять.
Но он ведь не имел права меня выгонять? Квартира у нас куплена в браке, совместная собственность. Машины тоже. Коттедж он начал строить тоже после свадьбы – лето, престиж, все такое…
Меня все это мало волновало. Меня волновала наша дочь!
Ее я должна забрать! Я мать, в конце концов! И хорошая мать! А он…
Нет, Антон, конечно, любил Сашульку, но времени с ней проводил очень мало. Ни разу не гулял, даже если я по каким-то причинам не могла пойти. Ни разу не был с ней в парке или в игровых комнатах. Он и на море предлагал поехать без Сашули! А когда я стала настаивать, пригрозил, что вообще поедет один.
И поехал.
Тогда мне казалось это справедливым. Он много работал, ему надо отдохнуть.
Как будто я дома мало работала! Двадцать четыре часа с ребенком!
Он и няню-то мне предложил всего месяц назад!
И тут до меня дошло – а что, если он предложил взять для меня помощницу, потому что знал, что избавится от меня? Заранее все просчитал?
Нет, я, наверное, просто схожу с ума…
Господи…
Раздается деликатный стук.
Деликатный?
– Василиса… Ты там жива?
***
Я прочищаю горло, но ответить не в состоянии.
Блин… это же все равно, что занято кричать. Какой стыд.
– Василиса, я жду еще три минуты, потом зайду.
Он зайдет. Я прекрасно это знаю.
Хорошо, что тут есть раковина и зеркало.
Ой нет. Плохо. Очень плохо.
Смотрю на себя и понимаю, что я сейчас, как сестренка той Богини из обезьянника, только чуть помладше. Или… как дочка.
Лицо все опухшее. Под одним глазом фингал, под другим – скула почти фиолетовая. Нос распух от слез, губы обкусаны. Все лицо в потекшей косметике и грязи.
И Корсаков видел меня такую красивую!
Господи, помоги мне!
Мамочки мои…
А, собственно, что такого?
После того, что он в принципе видел меня тут, в отделении полиции, в обезьяннике…
Уверена, моё разукрашенное грязное лицо – это последнее, на что он обратил внимание…
Беру мыло, намыливаю сначала руки, смываю грязь, потом начинаю аккуратно тереть щеки. Больно. Но делать нечего. Не могу же я выйти к нему такой раскрасавицей?
И, собственно, почему именно к нему? Вообще выйти к людям с таким лицом, это…
Дверь открывается.
Как? Мне казалось, я закрыла?
Это уже неважно.
Бывший босс стоит в проеме, опираясь на дверной косяк. Смотрит на меня в зеркало.
Утешаю себя тем, что выгляжу чуть поприличнее. Смыла грязь и косметику.
– Как ты?
Странно.
Мне казалось, что когда я на него работала, он все время говорил мне «вы» и называл по имени отчеству. Только один раз перешел на «ты», тогда, в ресторане, когда мы обсуждали итальянский язык и французский Лазурный берег.
Потом все вернулось на круги своя – Василиса Викторовна и «вы».
Нет, вру… Когда он выгонял меня с работы с «волчьим билетом» – обещая, что меня больше ни одна приличная контора не возьмет, он тоже сказал мне «ты».
Но об этом лучше не вспоминать.
Почему же сейчас он снова мне «тыкал»?
Господи, Василиса Викторовна! Ответ прост! Тогда ты была девушкой из приличной семьи с высшим образованием и красным дипломом! А сейчас ты клиентка обезьянника, которую нашли на улице в непотребном виде.
Поэтому он тебе и «тыкает»!
– Вася… Ну, простите, Василиса Викторовна, – ухмыляется, а я опускаю голову, потому что дико краснею. – Ты… вы в порядке.
– Я в порядке и… можно на «ты».
– Разрешаешь?
Господи, почему он говорит таким голосом? Таким, словно мы с ним если не уже в постели, то вот-вот туда отправимся?
Я не собираюсь ложиться с ним в постель! И уверена, он тоже не готов со мной спать! Особенно с такой мной – мелкой копией Богини, сидящей в камере.
– Ладно. Я понял. С тобой сегодня лучше не шутить.
Это он в точку попал. Так-то я вообще всегда была открыта для шуток.
Кстати, даже когда я работала на него и он был мега-важным, мега-сложным, мега-требовательным боссом, мы все равно иногда подшучивали друг над другом, посмеивались, сначала чаще он надо мной, но потом и я поняла правила игры.
Вообще, сейчас только я осознаю, что с ним было весело и круто работать!
– Василиса, сейчас мы поедем в клинику…
– Зачем? – перебиваю я, потому что вот это меня уже пугает. Не то чтобы я боялась врачей… Но…
– Послушай. Нужно, чтобы тебя осмотрел хороший доктор, профессионал. Ты свое личико видела?
Опускаю голову, понимая, что сразу же дико краснею.
Конечно видела! И не хочу никому показывать!
– У тебя могут быть скрытые травмы. Например, сотрясение мозга. Ты должна рассказать, кто тебя бил и как.
Очень приятно рассказывать о таком! Конечно! Не хочу и не буду!
– Надо, Вася, надо! Преступников поймают. Если уже не поймали. И… В общем, я хочу, чтобы они сели. Желательно надолго. Думаю, и ты этого хочешь, да?
В его взгляде было что-то такое… ну, словно ему было больно. Больно смотреть на меня. Или больно осознавать, что со мной сделали. Что меня касались чужие грязные руки. И не только руки…
Господи! Он что, реально думает, что меня насиловали? И… как это? Как говорила Богиня? Хором? Хороводом? Интересно, это как?
– Вася? Что?
– Я… я хотела сказать… Я… в общем. Они меня….
– Ты не должна рассказывать мне. Если не хочешь. Я…
– Я… должна, я…
И тут происходит невероятное!
Корсар делает шаг и… обнимает меня!
Я в шоке.
Прижимает мою голову к своей груди. Баюкает, как ребенка!
Это… это нормально вообще?