Вася понимает, что сон – это не сон.
– Антош, представляешь, мне такой дикий сон приснился. Жуть! Сначала ты меня ударил и из дома выгнал! Потом меня какие-то бандиты ограбили, то есть не бандиты, гопники, да, точно! Их так называют – гопники! Они манто сняли и сумку украли. Еще и ударили! Ужас, да? А потом меня еще и в полицию забрали! Представляешь? Я думала, мне полицейские помогут, а они… Паспорт отобрали, сказали – посиди, очухайся. Я и сидела в обезьяннике и так хотела в туалет, прямо умирала! А рядом Богиня…
– Кто? Какая Богиня?
– Это прозвище такое, кличка, ее так полицейский назвал, ну… алкашка какая-то, или бомжиха, но она мне помогла! Позвала их, и они пришли.
– Кто они?
– Господи, что ты такой непонятливы! Они – сотрудники полиции. А с ними – представляешь кто? Корсар!
– Какой еще Корсар?
– Ну ты что, забыл? Не прикидывайся! Корсар! Ну то есть Корсаков! Александр Николаевич, у которого я работала. Ты меня еще к нему дико ревновал, помнишь? Он мне помог, заставил их меня из камеры выпустить, потом потащил в туалет, на руках, представляешь? А потом…
О нет! О том, что было потом, мужу лучше не рассказывать! Мужья такие сны очень не любят! Вообще мужья не любят, когда их жен кто-то посторонний целует, даже во сне!
А мой Антон ревнивый!
Я тихонько смеюсь, представляя, как буду рассказывать моему любимому свой сон, когда проснусь и пойду готовить ему завтрак!
Он будет с аппетитом уплетать любимый омлет с беконом и, конечно, немножко тупить – ну, он всегда с утра не совсем адекватный.
Как он сам говорит – ему надо время, чтобы проснуться. И много-много кофе.
Я раньше варила ему кофе сама, а потом он купил какую-то навороченную кофемашину, сказал, что мой кофе невкусный, а вот кофемашина варит классно. Ну что ж… Конечно, кофемашина лучше. Я не спорила. И потом, мне же проще? Зерна насыпала, молоко проверила, воду, кнопочку нажала – вуаля, утренний капучино или латте готов!
Любимый будет пить кофе, а я его развлеку рассказом о своем сне!
В предвкушении, что он будет меня ревновать.
Это же Корсар! Корсаков!
Тот Корсаков, у которого я украла документы для Антона. И который – это я потом узнала – грозился меня даже посадить, причем на приличный срок! Но Антон и его отец Илья Аскольдович меня поддержали и помогли.
Я снова слышу будильник, открываю глаза и…
Опять вижу уже знакомые стены, дешевую плитку цвета кофе с молоком.
И глаза цвета коньяка.
Корсар.
– Ты еще здесь? Я же тебя пф-ф…
– Ты что-то пила? Курила?
Господи, он вообще о чем?
Смотрю на него, как на… ну, не совсем здорового.
– Я? Я вообще не курю! Вы с ума сошли! – машу перед его носом указательным пальцем. – Убирайтесь из моего сна! Я вас ненавижу!
– Твою ж мать… ладно, поехали скорее!
Я не хочу никуда с ним ехать, но меня опять накрывает, резкая боль сдавливает виски, в глазах темнеет, и я проваливаюсь в небытие.
Сон перестаёт мне нравиться.
Открываю глаза от резкого толчка.
Сижу в машине.
Вернее, лежу.
На груди у бывшего шефа.
– Ой… простите…
Откуда он здесь? Что происходит?
– Василиса, ответь, пожалуйста, ты что-то пила? Курила?
Почему он интересуется? Что вообще происходит? Почему я еду с ним в машине?
И тут меня накрывает.
Антон. Его пощечина. Ленка у дверей лифта. Парень-бандит на улице, выпускающий в меня струйку папиросного дыма. Патрульная машина, полицейские, отбирающие у меня паспорт и сажающие в камеру. Обезьянник. Богиня в алом пальто. Корсар.
Корсар…
Мамочки…
Все это не сон. Все это со мной!
И я хочу умереть…
Я снова реву, уткнувшись в грудь бывшего начальника, и где-то на самой окраине моего разума отпечатывается аромат его тела, потому что рубашка расстегнута, и я…
Господи, я прижимаюсь к смуглой коже! И… у меня просто нет сил оторваться. И нет сил посмотреть ему в глаза! Потому что я помню, как мы целовались. Очень… страстно.
И понимаю, что это был никакой не сон! Совсем не сон.
Реальность.
Я поцеловала Александра Николаевича Корсакова, владельца компании «АК- Корпорэйшн», моего бывшего начальника. Не во сне. Наяву.
Господи, какой ужас!
Или… не совсем ужас?
Он ведь был не против?
Боже, о чем я думаю? Что со мной?
Снова чувствую резкую боль – виски давит. Ломит голову. И накатывает слабость. Кажется, у меня давление упало. Такое со мной бывает, редко, но бывает…
Всхлипываю, стараясь чуть повернуть голову, чтобы все-таки не упираться в его… в его голую грудь.
Зачем он галстук снял? Он ведь всегда ходит только в костюме, обязательно с галстуком. И рубашка всегда застегнута на все пуговицы. А тут…
Почему мне так «везет»? Стараюсь немного отстраниться, снова носом шмыгаю, стыдно как – теперь его рубашка еще и мокрая от моих слез! Хорошо хоть тушь с глаз удалось смыть, а то еще бы черные разводы на рубашке оставила!
– Тише, маленькая, все хорошо. Сейчас приедем в клинику… Серега, ты можешь ехать быстрее, а? У меня тут Армагеддон…
Это я Армагеддон? Почему?
– Александр Николаевич, всемирный потоп, скорее. Армагеддон – это другое!
– Ты поучи жену щи варить! Мы десять минут назад должны были быть в клинике?
– Я ж не виноват, что тут какой-то козел к своему парню на свиданку спешил! Влетел в столб, тачила всмятку, мозги его по асфальту, ну и пробка…
– Что, мозги собирают, что ли?
– Видимо! А вообще, я всегда говорю: тише едешь – больше заработаешь, да?
И он резко давит на газ, машина несется вперед, а я вжимаюсь в грудь Корсара, которого целовала совсем не во сне.
Это просто ужас.
– Вася, ну-ну, успокойся, сейчас доктор посмотрит, и все будет хорошо!
Доктор? Какой еще доктор?
Чувствую, что мне становится совсем нехорошо!
Не хочу никаких докторов! Точно!
Мне нужно… мне нужно сбежать! Только как?
Машина останавливается. Светофор. А что если сейчас рвануть и…
***
Да уж, рвануть! Куда рвануть? Без документов, без денег, ночью, в платье, которое до сих пор все в грязи!
Я, наверное, реально похожа на Армагеддон!
А Корсаков меня к себе прижимает! Я же грязная, он костюм испачкает! А костюмы у него очень дорогие, это я знаю – однажды видела счета от портного. Вся одежда Корсара шьется на заказ во Франции, стоит как самолет.
Пытаюсь отстраниться, хотя понимаю – поздно.
– Ты куда?
– Я… я вас испачкала.
– Поверь, это последнее, что меня волнует сейчас.
– Да? А что первое? – пытаюсь сфокусировать на нем взгляд, голова кружится, и, похоже, у меня глаза дико косят, все плывет.
– Мне и самому интересно, что первое, – он смотрит серьезно, но не строго, а… заботливо, что ли? – Василиса, меня волнует твое состояние. Поэтому мы сейчас едем в хорошую клинику.
– В клинику… – Точно, я вспоминаю! Он говорил что-то про осмотр в клинике. Еще там, в отделении, до… поцелуя.
Господи, я реально с ним целовалась?
Мало того, что реально! А еще и сама – сама! – тянулась за этим поцелуем как одержимая! И смаковала каждую секунду!
Ладно, я думала, что это сон, но…
Но он-то знал, что мы в реальности? И… и почему-то не остановил меня?
Он ведь меня ненавидит, я знаю! Он ведь собирался на меня в суд подавать после той истории с документами.
Я ничего не понимаю. Я-то реально не в себе! А он?
И тут до меня доходит! Он, наверное, просто меня пожалел! Увидел, что я на самом деле невменяемая. И решил, что с такими лучше не спорить, а делать все, что они хотят.
Интересно, а если бы я не только с поцелуем к нему тянулась, он тоже бы?..
А если бы это была не я, а другой человек?
Если бы его та Богиня решила поцеловать?
Я представляю картинку и начинаю хихикать как идиотка.
И тут же чувствую, как напрягаются мышцы на груди у Корсара.
– Вася, потерпи немного, сейчас приедем, доктор посмотрит, укольчик сделает…
А вот этого точно мне не надо!
– Укольчик? Не хочу укольчик! Я боюсь!
Снова начинаю всхлипывать. Я реально панически боюсь уколов после того, как мама умерла. Как вспомню ее исколотое тело, все в синяках…
Зачем я вспомнила? Опять ком в горле, слезы…
Что со мной такое?
– Малыш, надо! Зато тебе сразу будет легче. Еще бы знать, чем тебя накачали и кто…
Я стараюсь успокоиться, правда, стараюсь!
Он считает, что я… что меня… Накачали? То есть… реально со мной что-то не так?
Перестаю реветь и лихорадочно соображаю.
Дома я глотнула немного белого вина – собиралась поставить его на стол. Любимое вино Антона, он пьет только его. Trimbach Gewurztraminer – немецкое вино, вкус которого, к слову, я совсем не понимаю.
Еще я пила воду, перед самым приходом мужа. Я в принципе стараюсь пить много воды.
И… и все. Больше я ничего не пила. Точно.
Самое ужасное, я вспоминаю, что толком не ела почти с самого утра!
Мы позавтракали с Антошей, он был раздражен, встал явно не с той ноги. Накричал на меня из-за того, что бекон сильно пережарен. Правда, потом извинился. Ну так, очень сухо. Сказал ждать его вечером, позже обычного. Я и ждала.
Днем времени есть не было – перехватила остаток каши Сашулькиной. Мы с ней долго гуляли. Вернулась, накормила дочь обедом. Самой есть опять не хотелось, ну я и не стала мучиться. Вообще, я считаю, есть нужно тогда, когда есть желание! А через силу… Потом мы с Сашей играли.
Я уложила ее на дневной сон, читала журнал по экономике – надеялась, что все-таки выйду на работу, когда дочка в садик пойдет, потом, няня же уже есть, можно выйти даже раньше. Муж, конечно, меня всем обеспечивал, но… Я реально хотела работать, мне нравилась моя работа, и был потенциал. Тот же Корсаков всегда меня хвалил.
Даже когда я его предала, похвалил, сказал, что слила именно ту информацию, которая была самой важной. Молодец, мол, соображаешь…
Почему мне так мучительно стыдно?
Так. Стоп. Опять мысли скачут как антилопы по саванне.
Я думала о чем? О том, почему я веду себя так неадекватно!
Может, у меня галлюцинации от голода?
Машина резко тормозит.
Моя голова приподнимается, и я стукаюсь о подбородок Корсакова.
Ойкаю и смотрю на его лицо. Он смотрит на меня. Серьезно. Но вокруг глаз все равно те самые лучики.
Счастливый и веселый. Не похож он на счастливого и веселого. Уставший, злой лев.
– Что мне с тобой делать, несчастье моё?
– Я не ваша… – говорю заплетающимся языком.
– Я в курсе, – отвечает он и бормочет сквозь зубы еще что-то. Тихо-тихо!
Но… Я могу поклясться, что слышу – «это мы еще посмотрим»…
Интересно, о чем это он?
***
Бывший шеф выносит меня из машины на руках. Накрывает чем-то теплым, я понимаю, что это его пальто. Сам в костюме, а на улице не май месяц, между прочим! Конечно, сильного мороза нет, но…
Я беспокоюсь за него. Подхватит простуду…
Стоп. Я беспокоюсь за Корсакова? Хм, похоже, я и правда не в себе! Мне за себя надо беспокоиться…
Несет меня, словно я легкая, как пушинка. Идет быстро, но аккуратно, чтобы не поскользнуться.
Перед нами яркая вывеска известной клиники. Дорогой клиники.
Я знаю, что Корсаков финансировал строительство этого здания и открытие клиники. И еще деньги переводил в благотворительный фонд. Я тогда так восхищалась им, думала, реально на добрые дела. А Антон потом рассказал, что это стандартная схема отмыва больших денег. Весь бизнес на этом стоит. Увы…
Не будем о грустном.
Почему клиника открыта? Разве они работают по ночам?
Видимо, работают.
Нам открывает дверь молодой медбрат или даже врач, я не вижу, что написано на бейджике.
Корсаков заносит меня внутрь.
Парень, который открыл, показывает дорогу.
– Сюда, пожалуйста, проходите, Александр Николаевич, смотровая готова, Товий Сергеевич сейчас спустится, сестра уже там.
Товий? Какое интересное имя.
Я вдруг спохватываюсь – почему Корсар меня все время таскает? Я вообще-то могу сама идти!
– Может, вы меня уже поставите? У меня с ногами все в порядке.
– Неужели? Ты три раза чуть сознание не потеряла за последний час. «Все в порядке». Потом тебя от пола отскребай!
– Не надо меня… отскребать…
– Тогда молчи и подчиняйся. Ясно?
Вздыхаю. Ясно. Включил тирана.
Я помню, как он это делал, когда мы работали вместе.
Сидим в кабинете, работаем, обстановка деловая, но все-таки дружественная. Он что-то рассказывает не относящееся к делу, ну, например, про какие-нибудь переговоры, как он китайцев «уделал» – его выражение. Или как с американцами договор подписал в обход всех их санкций. Мы шутим, смеемся.
А потом вдруг – раз! Его словно включают. Или выключают. Выключают нормального, включают тирана. И сразу четкая деловая атмосфера. Без «расслабона».
«Расслабон» тоже его словечко. Вернее, не совсем его. Была у него пара приятелей – таких же бизнесменов, которые периодически приезжали к нам в офис и увозили Корсара «на расслабон».
Я дико краснела, когда встречалась с ними в приемной, они вечно отпускали в мой адрес шуточки. А мой босс все время их одергивал, не позволяя со мной вольностей.
– Сколько раз повторять, Василиса Викторовна мой личный помощник, лицо неприкосновенное!
– Да ладно, Санек, неужели ты ни разу не прикоснулся? Теряешь хватку!
– Стареешь, брат!
Я закусываю губу, вспоминая, как это было.
Он ведь на самом деле за меня всегда заступался. И косяки, которые в начале работы допускала, прощал. И премии выдавал довольно часто и без всякого повода.
А я…
Меня неожиданно накрывает волна такого дикого стыда, что хочется снова плакать.
– Ты чего? Что случилось, Вася?
– Ни… ничего. Просто… жарко…
Он же видит мои алые щеки, да?
Как сейчас говорят – испанский стыд? Я не знала, почему именно испанский, но мне реально становится очень стыдно.
Мы заходим в палату – вернее, он заносит меня. Нас встречает молоденькая медсестра.
– Добрый вечер, Александр Николаевич, девушку можно положить сюда. Ее надо раздеть для осмотра.
– Да, я сейчас помогу ей.
Он опускает меня на кушетку, я тут же сажусь.
Эй, что? Он собирается меня раздевать?
Нет уж, извините! Это слишком! Я не готова! Как там было в кино? «На это я пойтить не могу»!
Я только открываю рот, собираясь объяснить этому тирану, почему меня не стоит раздевать, но не успеваю…