Где резкостью были нечётные дни,
А прошлое в нас увядало от раны -
Ты стал обоюдной развалиной – странной
Катиться под скол от прибоя – внутри.
Что чёрное сердце не тешит в мгновение,
Что в море на чёрном плоту от доверия -
Относит твой день на минутах – нещадно
И тает над памятью смертной тоски.
В лицо посмотрев – угодила прохладно,
Дав думам твоим обывательский поиск,
И что – то на небе в усидчивой робе
Не смертью смогло объяснить – идеал.
Так тают надежды быть ролью – убого
От ханжества памяти видеть типичный
Рассвет идеальности в новом – упрёке,
Где словом своим угодила – минута.
Над резкостью чёрного образа утра,
Над сложенной в горсть укоризной – медали
Ты ищешь рассеянный воздух, откуда
Сам вновь отвыкаешь быть пафосом – чуда.
А смерть не стоит вдалеке, притворяясь,
А новая старость не стала – придворной
Гордыней, умеющей думать нам модно
И только внутри укрощает свой – свет.
Свой чёрный оскал от кровавого чуда,
От загнанной робости думать – премудро,
Что ждать обывательский возраст ума,
Пока он один в безызвестности – тьма.
Пока не отчается выть на природу -
Твой юмор в тоске, как гордящийся плут,
Ты ждёшь от минуты тот возраст за утро,
Чтоб чёрному ворону вжиться под хруст
Одной идиомы – быть только солидным
И верным по критике слова минутой,
Что образ тоски к философскому чувству -
Твой рупор обычности в памяти – здесь.
Стоишь и под власть окунаются мысли,
Идёшь по одной откровению впадине,
Что чёрные розы за смыслом – уюта,
Где жили одни подоплёки – развалины.
Они угождали внутри от минуты,
Они, как картинное масло в неличном -
Связали твой след откровением – в памяти
И стали ей снова внутри – угождать.
Идти, чтобы чёрные вехи под хрустом
Не меркли от стройного слога в молчании,
Не ждали твой век в утопичности – мести,
А только молчали за робким – признанием.