Стук лезвий по льду отдается эхом в моем сердце. В остальном, в тренировочном центре «АйСкейт» царит тишина. Меня окутывает запах чистящих средств и зала. Я бывала на многих катках, и все они пахнут одинаково. Он всегда возвращает меня в прошлое, к тем чувствам и переживаниям, которые я испытывала на льду. Двойные двери закрываются за мной, и я вдруг теряюсь в широком коридоре, справа и слева от меня двери, и куда они ведут – непонятно. Шаги моих коньков гулко отдаются от высоких стен, украшенных фотографиями фигуристов во время прыжка или с широкой улыбкой на пьедестале почета. В витринах собраны награды и трофеи. Когда я провожу пальцем по плексигласу, мой взгляд останавливается на самом большом трофее в виде позолоченного конька. Я представляю себе, что он мой.
Может быть, эта идея не так уж и неосуществима? Права ли я, когда думаю, что могу сделать больше, чем мне всегда говорили?
Мой палец соскальзывает с витрины, когда до меня доносится чье-то пыхтение, за которым следует стук лезвий. Я смотрю дальше по коридору. Ноги сами по себе начинают двигаться и следовать за тихим звуком коньков, скользящих по льду.
Освещение над трибунами еще не включено, только прожекторы надо льдом заливают его ярким светом. Свет преломляется на рыжих волосах фигуристки, которая скользит вперед плавными движениями и заходит на двойной аксель.
Я кусаю нижнюю губу, наблюдая за ее вращением. «Она не сможет набрать высоту, – думаю я. – Ничего не выйдет». И действительно, она завершает вращение на льду, а не в воздухе. Фигуристка с досадой бьет по борту, прежде чем заехать на обоих коньках назад, чтобы попытаться сделать риттбергер.
– На каком мы этапе?
Я моргаю. Рядом со мной появляется девушка моего возраста, опирается плечом о стену трибуны и крутит во рту белый леденец на палочке. Ее взгляд устремлен на фигуристку на льду, словно та откатывает захватывающую одиночную программу.
– Э… в каком смысле?
Она показывает подбородком на лед:
– Харпер – мое утреннее развлечение. Она всегда отрабатывает одни и те же прыжки.
– А какие?
Моя новая собеседница поднимает палец вверх. При этом ее волосы рассыпаются по плечам дутой куртки. Они каштановые, с розовым переходом на концах. Чем-то она напоминает мне диснеевскую принцессу Моану, только смешную.
– Этап один: Харпер пытается сделать прыжок, который, как она уверена, ей по силам, хотя это абсолютно, – она подчеркивает слово с нажимом, – абсолютно не так. На данный момент аксель.
Она вопросительно смотрит на меня. Я качаю головой.
– Уже был? Ясно, жаль. Эта часть всегда лучшая. Переходим к этапу номер два: Харпер понимает, что аксель не удался, и хочет улучшить настроение лутцем. Обычно ей не хватает высоты.
Она снова косится на меня. Я киваю, и она хлопает в ладоши:
– Ой, отлично. А затем идет риттбергер, который, как она считает, у нее получится. Гляди. Она прыгает и… – она щелкает пальцами, – да-а-а. Вот и он. Снова его делает.
– Она приземлилась на обе ноги, – отмечаю я. С хмурым лицом я наблюдаю за девочкой на льду, которая, судя по выражению ее лица, на самом деле счастлива. – Разве она не знает, что за это снимают очки?
Пожав плечами, девушка-Моана отталкивается от стены трибуны.
– Да, но это Харпер. В ее глазах правильно то, что она считает правильным. А если ей возразишь, станешь воплощением самого дьявола, – она идет вперед по коридору и манит меня за собой, при этом бросая палочку от леденца в мусорную корзину. – Я Гвен. А ты, видимо, Пейсли? Мама мне рассказывала о тебе.
Так это и есть Гвен?
В голове включается песня «Happy» Фарелла Уильямса. Я боялась, что она мне не понравится. Или что мы с ней не будем на одной волне. А, может быть, я просто паниковала, что начну заниматься с плохой ноты. Но Гвен милая. Слава Богу, она милая.
– Да, – отвечаю я и следую за ней в комнату, которая оказывается раздевалкой. Гвен бросает сумку на скамейку и вешает куртку в шкафчик таким неистовым движением, что она тут же падает с крючка. Но ей все равно. Она уже достала из сумки коньки, и я сразу понимаю, что мы с ней совершенно разные.
Гвен громкая. Я тихая. Гвен бросается в глаза. Я больше похожа на куст рядом с гиацинтом.
Но мне это нравится. Кайя была такой же. Она не давала мне скучать. Я часто ловила себя на мысли, что без нее я бы просто сидела дома, словно кресло-мешок, да считала бы складки.
Дома…
– Эй! – перед моим лицом щелкают пальцы. – Ты тут?
– А, да. Прости. Что ты сказала?
– Ты уже знаешь, какого тренера тебе дадут? Меня тренирует папа, но вообще всегда так интересно, кого к кому прикрепят. – Гвен завязывает шнурки, а затем надевает колготки поверх коньков.
Я изо всех сил стараюсь не подавать виду, что от ее слов у меня учащается пульс.
– Понятия не имею. Никогда не говорят заранее, кто из тренеров свободен. – Я поправляю вырез спортивного костюма и сосредотачиваюсь на гудении вентиляции над нами. Где-то капает кран.
– Это точно будет не Саския, – размышляет она. – Она ушла на прошлой неделе. Но мне больше никто не приходит на ум, кто бы еще был свободен.
Гвен поднимается и переступает с ноги на ногу. Кажется, она задумалась, затем она снова хлопает в ладоши, хватает меня за руки и тянет к себе. Я чуть не падаю, потому что как раз собиралась поправить гетры.
– Это так волнительно! Последние три новичка были либо намного младше меня, либо такими заносчивыми, что я каждый день подумывала просто взять и проехаться им по ноге. Не смотри так, я серьезно. Видела бы ты их!
Мне это и без надобности. За последние десять лет я накопила достаточно опыта, чтобы знать, какие девушки обычно бывают в фигурном катании.
– Как давно ты в «АйСкейт»? – спрашиваю я, отстраняясь от нее и снова наклоняясь к своим гетрам.
– Год. До этого я была по контракту в Бреккенридже. Переезды были адские. Надеюсь, скоро «АйСкейт» будет платить мне, а не наоборот, ха-ха.
Гвен не стоится на одном месте. Я замечаю, что ей нужно постоянно двигаться. Сейчас она шевелит ногами так, будто ей срочно нужно в туалет.
– Идем, разомнемся.
Я следую за ней на каток, где Харпер уже не одна на льду: двое мужчин-фигуристов держатся за руки и делают параллельные шаги, прежде чем тот, что повыше, поднимает своего партнера в воздух.
– Это Эрин и Леви, – объясняет Гвен с мечтательной улыбкой на губах, открывая ворота на каток. – Люблю их обоих.
– Они хороши, – отмечаю я, не сводя глаз с синхронных движений молодых людей. – Как давно они катаются вместе?
Гвен вонзает лезвие конька в лед и снимает с запястья бархатную повязку для волос, чтобы быстро собрать их в пучок.
– Два года, вроде бы. Они лучшие друзья. Поэтому так доверяют друг другу. Это, конечно, сказывается на их катании. В прошлом году они дважды взяли золото.
Она быстро улыбается мне и уезжает.
Я следую за ней, и в мгновение ока все серые тучи в моей душе словно рассеиваются в лучах солнца. Скользить по льду и чувствовать прохладный воздух на коже – ни с чем не сравнимое ощущение. Оно вызывает во мне эйфорию, чистую радость жизни, пока я катаюсь, чувствую магию и ловлю ее, больше не отпуская. Если бы не спорт, я бы утонула в кромешной тьме.
С каждым шагом я набираю скорость, и в какой-то момент другие фигуристы становятся просто цветными размытыми пятнами. Я перехожу из переднего внешнего скольжения на заднее внешнее, не меняя ноги – тройной шаг – переношу вес на внутреннее ребро, отталкиваюсь левой ногой, дважды вращаюсь вокруг своей оси и приземляюсь на правую ногу в заднем внешнем скольжении. Двойной сальхов. Легкотня. Ничего особенного. Я прыгнула его, чтобы размяться, но, поймав на себе насмешливый взгляд Харпер, почувствовала необходимость проявить себя. Сжимая кулаки, а затем разжимая их, я провожу ладонями по своему тренировочному костюму. Зубцом конька отталкиваюсь ото льда и бросаюсь вперед, мимо Гвен, которая прыгает тулуп. Широкой дугой скольжу вокруг нее, занимаю позицию и прыгаю с левого носка. В воздухе развожу ноги в стороны и наклоняю корпус вперед, параллельно льду. Три секунды я лечу, как птица, а затем приземляюсь на правый носок и перехожу в пируэт в положении сидя. Когда я снова выпрямляюсь, по телу пробегают мурашки. Они дают мне понять, что тело хочет прыгнуть. Вращаться в воздухе, ощутить свободу, невесомость. Я делаю разбег спиной вперед, а затем переношу вес на левую ногу и развожу руки. Глубоко вдыхаю, наполняя легкие ледяным воздухом, и правым коньком врезаюсь в лед, скользя назад. Вес тела переносится на ногу позади меня, правая нога мгновенно реагирует и отталкивается от льда. Она знает этот прыжок. Я могу сделать его хоть во сне. Резко прижимаю руки к корпусу, закрываю глаза и вращаюсь в воздухе вокруг своей оси. Раз. Два. И три раза, прежде чем лезвие моего конька уверенно приземляется обратно на лед.
Я открываю глаза и выдыхаю задержанный воздух.
Тройной лутц. Он относится к прыжкам с зубца, как тулуп и флип, в отличие от риттбергера, сальхова и акселя, которые являются прыжками с ребра. Я по пальцам могу пересчитать, сколько раз в прошлом я идеально выполняла тройной лутц. Меня переполняет эйфория, а из горла вырывается удивленный смех.
– Здорово, – слышу я голос рядом с собой. Коньки стучат по льду, когда пара фигуристов останавливается рядом со мной. Кто-то из них, то ли Эрин, то ли Леви, поднимает большой палец. – Ты новенькая, да?
– Да, – очевидно, слухи о моем появлении в «АйСкейт» уже дошли до всех. – Пейсли.
– Леви, – отвечает брюнет. Он высокий, тощий и чем-то напоминает мне Гарри Поттера. Он показывает рукой на своего широкоплечего партнера: – Это Эрин. Если бы у нас был меч, за такое выступление мы бы сейчас посвятили тебя в рыцари.
Я сухо смеюсь:
– Это был всего лишь лутц. Вы тоже так умеете.
– Умеем, – подтверждает тот, что пониже ростом. Эрин. Он убирает со лба рыжие волосы. Кончики его челки теперь прикрывают большое коричневое родимое пятно на виске. С ехидной ухмылкой он кивает в сторону Харпер. – А вот она – нет. И выражение ее лица только что сделало мой день. – Он делает размашистый жест рукой, как будто снимает с головы шляпу и кланяется. – Вот за это спасибо.
Леви опирается локтями на бортик и смотрит на трибуну. Он хмурится:
– А это кто?
Мы с Эрином прослеживаем его взгляд. На одном из красных откидных стульев в первом ряду трибуны сидит женщина. На ней меховое пальто с поднятым воротником, который обрамляют пряди ее рыже-каштанового каре. Она наблюдает за нами с сосредоточенным выражением лица, скрестив ноги и теребя пальцами синий шарф. Ее губы сжаты в тонкую линию.
– Понятия не имею, – бормочет Эрин. Он морщит нос, веснушки пляшут на его бледной коже.
– Господи. Еще нет и восьми утра, а у нее такое лицо, будто она только что вернулась из похоронного бюро.
Леви кивает. Он как раз собирается что-то сказать, когда рядом с нами тормозят чьи-то коньки.
Харпер. Она переносит вес на левую ногу и скрещивает руки на груди:
– Что Полли Диксон делает у нас?
– Полли Диксон? – Эрин вопрошающе смотрит на нее.
Харпер раздраженно вздыхает. Она закатывает глаза и хочет что-то сказать, но я ее опережаю:
– В 1988 году она стала олимпийской чемпионкой в танцах на льду. В 1992 году – в одиночном катании, а в 2006 году – еще раз. С тех пор о ней мало что слышно.
Взгляд Харпер устремляется ко мне. Она внимательно изучает меня.
– Ты новенькая, – резко говорит она и добавляет, не дожидаясь ответа, – у тебя на гетрах дырки. Это надо поправить.
С этими словами она разворачивается и мчится в противоположном направлении.
С тяжестью в груди я смотрю ей вслед. Ее движения более элегантны, чем мои. Плавнее.
Леви вздыхает:
– Даже не пытайся понять Харпер. Просто она такая, какая есть.
– Э-э, ребята, – Эрин кивает подбородком в сторону Полины. – Круэлла де Виль встала.
– Она подходит к бортику, – отмечаю я.
– А теперь… она машет? – Леви моргает. – Неужели она машет?
– Либо ее руку свело судорогой, – бормочу я.
– Синдром запястного канала, – соглашается со мной Эрин. – Ужасное дело.
Леви хмурится:
– Пейсли, кажется, она обращается к тебе.
Такая же мысль возникла и у меня. Просто я не хотела высказывать ее вслух.
Эрин дважды коротко хлопает меня по плечу:
– Иди к ней, пока она не разозлилась и не отправилась воровать милых далматинцев.
Я бы засмеялась, если бы мой пульс не был на отметке сто восемьдесят. Полли Диксон подзывает меня к себе.
Та самая Полли Диксон.
Отталкиваясь от бортика, я медленно скольжу по льду к ней. Гвен проносится мимо меня и одобрительно вздергивает брови. Когда я наконец оказываюсь перед Полли, я не знаю, что сказать. Даже мои руки в этот момент кажутся мне странными, словно они болтаются вдоль тела. Я решаю сцепить руки за спиной и ждать.
«Эта женщина выигрывала Олимпиаду! Несколько раз!» И вот она стоит здесь, не больше чем в метре от меня, и смотрит мне прямо в глаза. Мне! Пейсли Харрис, девчонке из трейлера в Миннеаполисе. В этот момент мне кажется, что я сейчас взлечу.
– Твоя техника никуда не годится.
Бац! Я резко падаю обратно на лед. Моя улыбка гаснет.
– Э-э… Что?
– Правильно говорить: «Пожалуйста, повторите». Повторяю еще раз: у тебя плохая техника. Прикрой рот, девочка. Я тебе не звереныш в зоопарке.
О, Боже. Не могу поверить. Это не может быть та самая Полли, чьи плакаты я в детстве вешала у себя в комнате.
– Я только что исполнила тройной лутц, – возражаю я. – Без техники это невозможно.
– Я не говорила, что техники у тебя нет, я сказала, что она никуда не годится. Слушай, когда я говорю.
Я моргаю. Несколько раз подряд.
– Общение и открытость – два важных условия между тренером и учеником, – продолжает она. – Если хочешь, чтобы я вывела тебя на Олимпиаду, ты должна мне доверять.
Между тренером и учеником? Погодите…
«Так это она – мой тренер?»
– При условии, что ты доверяешь моему мастерству. Если я говорю тебе, что ты чего-то еще не умеешь, я не хочу слышать от тебя, что ты это можешь. Я хочу, чтобы ты это осознала, и тогда мы вместе будем усердно работать над твоими слабостями, пока их не останется. Только так у нас с тобой получится сработаться, слышишь? Я требую дисциплины и амбиций. Взамен я вся твоя, и я выведу тебя на вершину, – Полли смотрит на меня какое-то время, прежде чем продолжить. – В тебе есть огонь, девочка. То, чего нет у многих фигуристок, у тебя течет в крови. Технике можно обучить, а страсти – нет.
Ее взгляд задерживается на припухлости на моем лице. Словно она видит меня насквозь сквозь косметику Арии.
– Это будет нелегко. Много пота и много слез. Поэтому я хочу, чтобы ты ответила мне на один вопрос, здесь и сейчас.
Я киваю.
– Достаточно ли у тебя для этого сил?
Мои сцепленные руки разжимаются, и пальцы, ища опоры, сжимают бортик. Достаточно ли я сильна? В моей жизни бывали времена, когда я не помнила, что значит быть счастливой. Я была разбита. Может быть, я и сейчас такая. Правда в том, что я не знаю, насколько сильно прошлое держит меня в тисках. Каждый день мне кажется, что оно продолжает тянуть меня за собой, пытаясь утопить в болоте мерзких воспоминаний. И я знаю: глубоко внутри, там, где уже не осталось ничего хорошего, я до сих пор борюсь с этим болотом.
Но в этом-то и смысл, не так ли? Я борюсь с ним. Несмотря на его силу, я не сдалась. И чтобы прогнать его, я должна создать новые воспоминания. Лучше прежних. Такие, которые согреют мне сердце и сделают меня счастливой. Аспен дает мне ощущение, что я могу их здесь обрести. Все, что мне нужно, – это лед. Он поддерживает во мне жизнь.
– Да, – наконец отвечаю я, глядя Полине прямо в глаза. – У меня хватит сил.