Центральная студия документальных фильмов
Центральная студия документальных фильмов (ЦСДФ) располагалась в Москве по адресу: Лихов переулок, дом 6, в здании старой церкви.
Мне было удобно ездить на работу – всего три перегона метро от «Аэропорта» до «Маяковской», а там две небольшие остановки по Садовому кольцу. Если не ждать троллейбуса, это расстояние можно было легко пройти пешком, что я и делал, пока не приобрел автомобиль.
Покупка машины в те времена была той еще историей – они просто так не продавались, нужно было записаться в очередь, которая шла очень медленно. В Союзе кинематографистов автомобильной комиссией руководил Всеволод Санаев, мой сосед по этажу. Сталкиваясь с ним в подъезде дома, я всякий раз интересовался:
– Всеволод Васильевич! Ну когда же мой черед подойдет? Еще до Антарктиды заявку подавал!
– Саша! Не беспокойся, все сделаем! Получишь свои «Жигули».
На работу не обязательно было приходить к определенному времени. Когда ты был занят на фильме, график определялся самостоятельно. Большой вестибюль студии всегда был полон народу. Вдоль стен стояли ряды скрепленных между собой стульев, на которых сидели творческие работники. Здесь формировались группы на предстоящие съемки, обсуждались удачи и неудачи предыдущих. Спорили порой до хрипоты, отстаивая свою точку зрения. Табачный дым клубами поднимался к потолку, а большие жестяные коробки, расставленные в качестве пепельниц, всегда были полны окурков.
Впервые я оказался здесь еще в детстве, когда встречал с мамой и братом возвращавшегося из очередной командировки отца. Особо запомнился мне тогда автомат с бесплатной газированной водой и операторские кабины – небольшие, в пару квадратных метров комнатки, где дверь завешивалась плотной черной тканью, чтобы можно было в темноте разматывать и заряжать в кассеты кинопленку. На первом этаже к вестибюлю примыкали цех обработки, отдел технического контроля, помещение, где сидели осветители, главный просмотровый зал и столовая с буфетом. На втором этаже было большое помещение с хорошей акустикой – здесь записывали музыку для фильмов в исполнении оркестра Госкино. Выше сидела дирекция, редакции творческих объединений, художники и цех комбинированных съемок, дополнительные просмотровые и монтажные.
Между прочим, ЦСДФ была самой большой в мире студией, выпускавшей более двухсот документальных фильмов в год, не считая так называемой периодики – киножурналов «Новости дня», «Советский спорт», «Советский патриот», «Пионерия» и др.
В те годы солидную часть продукции занимали ролики о визитах в СССР разных правительственных делегаций из-за рубежа и выступления Генерального секретаря ЦК КПСС на партконференциях и съездах.
Я еще успел застать времена Брежнева, когда из каждой второй комнаты звучала неразборчивая речь стареющего Леонида Ильича. Часто ассистентки режиссера выбегали в коридор в слезах, всплескивая руками: «Нет, ну только послушай, что можно из этого сделать?» – и ставили на монтажном столе фрагмент его выступления. Особенно трудно Брежневу давалось произношение словосочетания «социалистические страны», что звучало у него как «сосиски сраные», и ничего поделать с этим было нельзя.
– Слушайте, знаю одного человека, он копирует голос Брежнева один в один, давайте его пригласим и запишем! – как-то предложил я, вспомнив знакомого заведующего отделом культуры из Белгородской области, который вечерами, бывало, развлекал нашу дружную компанию пародиями на генсека.
– Хорошая идея! – обрадовался главный редактор, но, подумав, погрустнел. – Нет, опасно! Кто-нибудь настучит, не оберешься потом…
И монтажницы, вырезая кусочки фонограммы, пытались по буквам склеить «социалистические страны» из «сосисок».
Леонида Ильича Брежнева, что называется, живьем мне видеть не пришлось, снимал только прощание с ним на траурном митинге в Большом театре.
О его кончине мы узнали 10 ноября 1982 года. Помню, со стороны Садового кольца вдруг раздался разноголосый вой сирен автомобилей. Народ высыпал на улицу. Движение на дорогах замерло, водители троллейбусов, таксисты и частники – все остановились и жали на клаксоны. У винного магазина, напротив кукольного театра Образцова, выстроилась большая очередь из москвичей, желающих помянуть Брежнева. Еще бы, многие прожили при нем значительную часть своей жизни. Он стал генеральным секретарем, когда я только собирался идти в первый класс. Дальше было восемнадцать лет его правления, и тогда казалось, что столь долго находиться у власти невозможно, так не бывает.
За это время успел окончить школу, институт и даже пару лет поработать на студии.
Там, на ЦСДФ, я снял свою дипломную работу на операторском факультете ВГИКа о фольклорных коллективах Юга России. Следующий фильм был про танковое сражение под Прохоровкой, он неожиданно получил Государственную премию. Я снимал его с тем же режиссером Павлом Русановым, что и первый, и там же – в Белгородской области.
Однажды вечером мы гостили у Александра Харыбина, заведующего местным отделом культуры (это он обладал даром мастерски копировать голос Брежнева).
На глаза попался номер газеты с фотографией старой женщины, которая, сидя в тени раскидистого дерева, держала в подоле платья собранные груши. «Это моя мама! – поделился Харыбин. – Нет, никакая она не знаменитость. Молодцы наши журналисты, придумали такую рубрику, которая рассказывает о простых, обыкновенных людях. Это последнее фото… В прошлом году ее не стало».
Мы вернулись в Москву, но эта история часто вспоминалась, не выходила у меня из головы. Картины, которые делались на темы села, в основном рассказывали о выполнении продовольственной программы или о социалистическом соревновании. А что, если снять фильм, где односельчане будут вспоминать женщину, которой уже нет на свете, одну из тысяч обыкновенных русских женщин, что всю жизнь просто работали, растили и воспитывали детей? Много это или мало для одной судьбы? Своими соображениями поделился с режиссером Леонидом Кристи, с которым успел поработать несколько раз в качестве кинооператора.
Леонид Михайлович был необыкновенно образованным человеком, родился в Швейцарии, после революции родители привезли его в Россию маленьким мальчиком, – вот такая интересная судьба! Выслушав меня, он предложил:
– Идея хорошая! Давай снимай, не сомневайся!
– Да с удовольствием! Но кто мне, начинающему оператору, разрешит?
– Ну, допустим, скажем начальству, что я автор и режиссер. Ты снимай, а когда будем сдавать картину, я встану и заявлю, что не имею к этому никакого отношения.
По тем временам это был очень смелый поступок. Все, конечно, немного удивились, когда режиссер из еврейской интеллигентной семьи решил обратиться к теме русской деревни, но фильм «Жила-была на свете бабка Варвара» запустили в производство.
Дальше все прошло именно так, как предполагал Кристи. Шум и крик на сдаче фильма был большой. Но обошлось. В Госкино картина понравилась, даже получила призы на кинофестивалях.
Меня приняли в члены Союза кинематографистов и выдали удостоверение, по которому можно было хоть каждый день бесплатно ходить на премьеры в Дом кино, играть там на бильярде и ужинать в известном в московских творческих кругах ресторане. Окрыленный успехом, я принес на студию сразу несколько сценарных заявок будущих работ. Но их даже не стали рассматривать: «Кто ты такой? Разве у тебя есть литературное образование?»
С налета, увы, пробиться не удалось. Наверное, в первую очередь из-за того, что в Советском Союзе представители таких творческих профессий, как композиторы, музыканты и авторы литературных произведений, получали гонорары гораздо больше кадровых работников киностудий. С учетом потиражных выплат и прочих авторских отчислений, разница в денежных доходах была существенной. Ничего не оставалось, как пойти на заочное отделение сценарного факультета ВГИКа. Я поступил сразу на второй курс, к счастью, не пришлось даже еще раз сдавать всевозможные истматы и диаматы с историей КПСС.
После Антарктиды получил и обещанную директором ЦСДФ режиссерскую категорию. Не буду вспоминать десятки своих документальных фильмов. Были любопытные темы, а были и проходные, участвовать в которых соглашался только из-за интересных поездок. К примеру, заказная работа о бахаистской религии. Мы путешествовали по всему миру: Индия и Израиль, Боливия и Перу, Германия и Соединенные Штаты, от Нью-Йорка, Чикаго, Сиэтла до Аляски.
Делая фильм о космосе, пользовались служебным положением в личных целях – выписывали всей группе пропуска в закрытый для обычного народа Звездный городок. Это было особенно актуально перед Новым годом, когда в магазинах для космонавтов можно было прикупить свежие мандарины, овощи, соки и прочий дефицитный товар, обычно отсутствующий в продаже.
Кинопленки на студии тоже в изобилии не было, процесс проявки и печати требовал больших затрат и времени, поэтому лимит ее использования был достаточно жестким: один к трем, то есть из трех минут снятого материала должна набраться одна минута полезного метража. Это в нынешние времена оператор может снимать сколь угодно долго – объем памяти флешек практически не ограничен. А тогда нужно было десять раз подумать, прежде чем нажать кнопку пуска. В кинохронике часто пользовались приемом, когда съемочная группа только делала вид, что работает по-настоящему. В кинокамеру ставили пустую кассету. Называлось это «снимать на американку».
Раньше приезд представителей прессы, особенно где-нибудь в провинции, был радостным событием. Областное руководство радушно встречало группы из Москвы, всегда помогало в организации процесса, иногда просило взамен запечатлеть какое-нибудь торжественное собрание к годовщине Октябрьской революции. Ненужное для фильма мероприятие якобы «снимали», не потратив ни метра пленки, и все были довольны.
Мастером подобного общения с начальством был директор картины Рыжиков. «Дядя Коля», как его обычно называли в группе, надевал свой лучший костюм и шел на прием к секретарю обкома. Диалог был примерно следующий:
– Ваша область выбрана для фильма к очередному съезду партии. – Дядя Коля многозначительно поднимал вверх указательный палец.
– Нам очень приятно, окажем всевозможное содействие!
– Творческий коллектив уже ознакомился с планом работ. Приступаем завтра. Начнем с центральной площади города. Но есть одна небольшая проблема…
– Говорите, всё решим!
– Да мы сами! Памятник Ленину у вас перед обкомом все время в тени. Я уже договорился с танковой бригадой, мы его быстренько передвинем на время съемок, а потом, не волнуйтесь, поставим на место!
– Нет, что вы, товарищ! Просите что угодно, только не это!
– Хорошо! Тогда нам нужны три машины, сопровождающий на каждый день, ну, питание и гостиница на уровне…
Были в моей практике и несколько фильмов о спорте. Хочу рассказать об одном забавном случае со знаменитым хоккейным тренером Анатолием Тарасовым. Приехав со съемочной группой в Харьков, где проводился турнир «Золотой шайбы», я нашел Тарасова на ледовой площадке. Он стоял, опираясь на свой костыль-клюшку в окружении юных хоккеистов и увлеченно разбирал с ними очередной игровой эпизод. Я подошел поближе и, дождавшись паузы, сказал: «Здравствуйте, Анатолий Владимирович! Меня зовут Александр Кочетков. Я приехал из Москвы, буду делать фильм о вас!» Тарасов бросил на меня сердитый взгляд и, не прервавшись даже на пару секунд, продолжил вести занятие.
Выждав еще немного, снова попытался обратить на себя внимание. И опять безрезультатно. Когда в третий раз обратился к Анатолию Владимировичу, он взорвался от негодования. «Нет, вы только посмотрите! – Тарасов возмущенно потряс в воздухе своим костылем. – Я известный тренер, воспитавший несколько десятков выдающихся мастеров, чемпионов мира!!! А фильм обо мне присылают снимать какого-то малолетнего сопляка! Да иди ты на хрен!!!» Дети на коньках испуганно притихли, а он, повернувшись ко мне спиной, как ни в чем не бывало продолжил свой хоккейный урок.
Вернувшись в гостиницу, я сидел в своем номере в расстроенных чувствах и не знал, что делать дальше. Вдруг из коридора послышался приближающийся стук костыля. Тарасов зашел в номер, грузно опустился в кресло, положил свою клюшку на угол столика и как ни в чем не бывало спросил: «Так на чем мы остановились?»
После нескольких часов беседы я наконец «получил допуск» к продолжению съемок.