Снова на «Сомове»

Мы летели над сплошными массивами старого льда. Южная Антарктика, море Росса уже пятый месяц удерживают в плену свою жертву. Наконец вдали показались тусклые огоньки.

Приземлились, спрыгнули на лед. Одной рукой держал камеру, другой горящий фальшфейер, чтобы при его свете хоть что-нибудь снять. Впереди возвышалась громада судна с выбеленными от мороза бортами, покрытыми инеем канатами. Вниз спущен трап. Дежурный свет едва освещал лица молча смотрящих на нас людей, стоявших наверху на палубе. Да, не такой я представлял себе эту встречу! Понятно, наш прилет это не освобождение и не конец дрейфа.

Первым делом мы достали и разложили привезенные с Большой земли письма от родных. Разобрав их, все разбрелись читать по углам. Чилингаров скоро засобирался в обратную дорогу: «Ну теперь, если что, заберем вас всех отсюда!»

Я попросил разрешения не лететь назад. Еще заранее мы договорились, что Вадим будет снимать на «Владивостоке», а я останусь на «Сомове», корабле, на котором уходил в прошлом году в Антарктиду.

Пустые полутемные коридоры, вот каюта, где мы с отцом жили несколько месяцев. Хотел расположиться здесь, но оказалось нельзя, этот отсек обесточен в целях экономии. Жилые помещения сосредоточились на противоположном борту. Внутри было холодно, верхнюю одежду не снимали. Встретил знакомых. «В конце марта так все трещало, что думали, все – конец, сейчас пойдем ко дну, – поделился воспоминаниями матрос Леха. – Даже вытащили на лед палатки, несколько бочек солярки, запас продуктов. Смешно, все это было перемолото валом торосов и утонуло, а мы уцелели. Сейчас тоже что-то беспокойно стало».

На капитанском мостике горела только одна лампочка дежурного света. Тумблер связи с машинным отделением застыл в положении «стоп». Капитан Валентин Родченко стоял у иллюминатора и теплом пальцев пытался протаять точку для обзора в изморози на стекле. Он был единственным из экипажа «Сомова», с кем я не был знаком.

– Ну да, когда прилетел, вы с отцом уже сошли в «Мирном».

– А что со старым капитаном?



– Работала комиссия, выясняла, как посадил на мель, сейчас вроде в отпуске… – Родченко тяжело вздохнул. – Не знаю, зачем согласился на все это?

Я молча слушал его внезапные откровения.

– Середина марта, зима уже, подошли к «Русской». Вообще из Антарктики нужно уходить в это время, а мы только подошли, – продолжал он. – Погода стояла сказочная, ни ветерка, ничего. Встали близко, начали вертолетами возить все на станцию для новой зимовки. Чем короче плечо, тем больше рейсов можно сделать, это понятно. Пошло сжатие, ураган налетел неожиданно. Оказались в капкане, всё… Скажут, опять капитан виноват, а не потерянное из-за аварии время.

– Да, мы в «Мирном» так и не знали толком, что случилось.

– Откуда вы могли знать? Приказом по Институту Арктики и Антарктики ввели режим радиомолчания. Мол, сидите тихо, будем думать, как вас спасать. С одной стороны, правильно, что если каждый начал бы слать домой телеграммы типа «Всё, нам конец!» А с другой… время шло, а ничего не делалось. Понимал, что дрейф надолго, если, конечно, не случится самое страшное, треснет корпус, пойдем на дно. Начали экономить на всем. Нашлись недовольные, стали говорить, мол, «нас списали, а капитан ничего не делает». Старпом и еще несколько человек, можно сказать, устроили бунт, запустили машину на полный, начали взад-вперед биться… Прошли несколько метров, а топлива сожгли на месяц. Как бы оно нам сейчас пригодилось!

– А как узнали, что будет спасательная экспедиция?



– В конце весны пролетел над нами самолет, – пояснил Родченко, – потом вернулся, сделал круг. Вроде иностранные опознавательные знаки на крыльях были. Радисты вечером слушали «Голос Америки». Прибежали, сообщили, что о нас говорят, якобы Советский Союз бросил в Антарктике на погибель свое экспедиционное судно! Прошла всего пара дней, и вот, все началось!

– Ага, теперь оба корабля застряли!

Обсуждать сложившуюся ситуацию дальше не стали. В нашем положении оставалось только надеяться на чудо.

И это чудо произошло. Налетевший через пару дней ураган расколол сплошной массив старых льдов. От «Владивостока» в направлении «Сомова» пошла трещина, и ледокол рискнул двинуться по ней.

Я стоял на палубе с камерой и ждал, когда на горизонте появятся его огни. Из радиорубки долетали обрывки переговоров:

– Артур Николаевич! Вы там шарите прожектором? – Это был голос капитана Родченко.

– Конечно мы, кто еще?

– Смотрите, мы все белые, обмерзли, вы мимо нас не проскочите!

– Нет, уже видим вас!

Скоро ледовая западня снова захлопнулась, но наш караван уже успел отойти на безопасное расстояние. Два судна стояли бок о бок у кромки чистой воды. По палубе бегал Чилингаров.

– Собирайтесь, сейчас будем устраивать митинг!

– Какой митинг, Артур Николаевич, люди от усталости с ног валятся!

– Вы ничего не понимаете, где пресса? Давайте все на митинг, я уже доложил в ЦК КПСС!

Откуда-то на палубе взялись транспаранты и разноцветные флаги, видимо, были заготовлены заранее, с трибуны зазвучали торжественные речи. Митинг закончился только тогда, когда к Чилингарову подбежал радист с радиограммой.



– Товарищи! Нас поздравил Михаил Сергеевич Горбачев!

– Всё! Ну теперь точно дадут Героя!!!

Два корабля взяли курс к Большой земле. К счастью, на этот раз болтало значительно меньше.

Еще один интересный момент – рядом с Новой Зеландией пролегает линия перемены дат. Когда мы шли в Антарктику, у нас два дня подряд было одно и то же число – 5 июля. Теперь на обратном пути получалось, что после 9 августа наступит сразу 11-е. Все бы ничего, но 10 августа – мой день рождения.

В Антарктиде нет денег, все живут как при коммунизме: жилье, питание – все бесплатно. Но если нужны сигареты, шоколадки или спиртное отпраздновать памятные даты, сумма списывается с твоего счета. Только следует прежде получить разрешение.

Происходит примерно такой диалог:

– У меня день рождения!

– Поздравляю! – Начальник на всякий случай достает список с личными данными и проверяет, врешь ты или нет. – А кого ты пригласил?

– Васю, Лешу и Петю.

– Петя только вчера праздновал с Володей!

– Что ж я могу поделать?

С Чилингаровым у меня были хорошие отношения.

– Сколько тебе выписать? Меня пригласишь, надеюсь?

– Конечно, но есть одна проблема…

Не знаю, как удалось уговорить капитана притормозить и сбавить скорость, но 10 августа мы всей компанией весело отмечали мой 26-й день рождения, пока не наступила ночь двенадцатого.

Оставалось снять последний эпизод фильма – встречу «Михаила Сомова» в Ленинграде. Неожиданно в газете «Правда» вышла критическая статья. В ней написали, как пьяный капитан посадил судно на мель, из-за чего сорвались все планы снабжения полярных станций.

В руководстве страны решили скандал не раздувать, тем более что экипажу «Михаила Сомова» и спасателям пришлось пережить такое, что не пожелаешь никому. Чилингаров, Родченко и Лялин получили звания Героев СССР. Ордена вручили даже нам, представителям прессы. Неожиданно наградой обошли только капитана «Владивостока» Антохина, у него нашли прегрешения по партийной линии.



А я наконец оказался дома в Москве.

Пришли первые холодные ночи, пожелтели листья на деревьях, и опять для меня наступила бесконечная зима.