Горящий Эдем - читать онлайн

Глава 7

Над отелем «Мауна-Пеле» цвела ясная алая зорька. Солнечный свет осветил южную оконечность вулкана и тысячи пальмовых ветвей в зеленом рельефе, а легкий ветерок унес шлейф пепла далеко на юг, сливая небо над отелем с безупречным голубым куполом; море было спокойным, прибой лишь слегка плескался о белый песчаный пляж. Байрону Тромбо, впрочем, было на это все плевать.

Японцы прибыли вовремя прошлой ночью – аэропорт открылся ровно настолько, чтобы их самолет сел через час после «Гольфстрима» Тромбо, – и круиз на лимузине, равно как и краткий прием в Мауна-Пеле, прошел по плану. Мистер Хироши Сато и его свита разместились в княжеских апартаментах «Гранд-Хале», комплексе пентхаусов лишь слегка менее роскошном, чем президентские апартаменты самого Тромбо. Все члены группы Сато вскоре отправились на боковую под предлогом «синдрома смены часовых поясов», хотя на самом деле это не было проблемой в путешествиях с востока на запад. Из-за позднего часа курорт казался скорее обыкновенно тихим, нежели подозрительно пустым. Тромбо расставил своих людей из службы безопасности в три ряда вокруг апартаментов японской делегации; когда наступило утро, менеджер Стивен Риделл Картер сообщил, что трое автодилеров из Нью-Джерси так и не были обнаружены, но, по крайней мере, больше никто, похоже, не исчез за ночь.

Байрона Тромбо это не то чтобы обрадовало.

– Огласи распорядок, – потребовал он у Уилла Брайанта. – Первая встреча – завтрак?

– Так точно, – отозвался референт. – Встречаемся на террасе, обмениваемся с Сато любезностями и презентами. Далее следует краткая экскурсия по окрестностям, ну а потом вы с Сато идете играть в гольф, пока делегации согласовывают предварительные цифры.

– Делегации? – Бизнесмен нахмурился над чашкой кофе. Всем было известно, что Байрон Тромбо лично ведет переговоры после стадии подачи заявки. С японцами сей нюанс был обговорен еще несколько недель назад.

– Ваша делегация – это я, – пояснил с улыбкой Брайант. На нем был легкий светло-серый костюм от Перри Эллиса; длинные волосы референта, единственное отступление от делового стиля, были собраны в аккуратные дреды.

– За день-другой нам тут надо все закруглить, – сказал Тромбо, пропуская мимо ушей комментарий Уилла. На нем было то же, что и в любой визит на Мауна-Пеле, – яркая рубаха-гавайка, выцветшие шорты и кроссовки. Он знал, что молодой и прогрессивный Сато тоже будет одет небрежно, в костюм для гольфа, а вот семи-восьми его советникам предстоит попотеть в классических черных тройках. В подобных рандеву небрежность гардероба с ходу заявляла о высочайшем статусе.

Уилл Брайант покачал головой:

– Переговоры предстоят щекотливые…

– Они станут в сто раз щекотливее, если кого-нибудь из япошек за это время грохнут,– заметил Тромбо.– Мы должны закончить дело сегодня или завтра, дать Сато поиграть в гольф и отправить всех обратно, пока чернила на договоре еще не обсохли. Capisce?[9]

– Si[10]. – Уилл Брайант перетасовал документы и контракты, сложил их в аккуратную стопку, стопку убрал в папку, папку сунул в портфель из телячьей кожи. – Можно начать турниры?

Байрон Тромбо пренебрежительно хмыкнул и, кивнув, встал.

Элеонору разбудило громкое пение птиц. На мгновение сбитая с толку, она села в постели, потом заметила яркий свет, льющийся сквозь ставни, отражающийся от тысячи пальмовых ветвей, почувствовала бархатный теплый воздух на своей коже, вняла запаху цветов и тихому шелесту прибоя.

– Мауна-Пеле, – прошептала она.

Ей вспомнился крик, прозвучавший за окном среди ночи. Элеонора ничего не смогла разглядеть на улице в темноте, поэтому, когда нечеловеческие вопли возобновились, она огляделась в поисках чего-то тяжелого – но нашла в гардеробе у двери только сложенный пляжный зонт. Перехватив его покрепче, она отперла дверь; крики доносились из кустов на тропе к хале. Элеонора ждала почти целую минуту, прежде чем наконец оттуда вышел павлин, осторожно переставляя лапы – будто шаги причиняли ему боль. Вскрикнув еще раз, он нелепо заковылял по дорожке.

– Добро пожаловать в рай, – пробормотала Элеонора. Она и раньше сталкивалась с павлинами, однажды даже разбила палатку на поле, полном павлинов, в Индии, но их крики неизменно пугали, особенно когда успевали подзабыться. Кроме того, Элеонора никогда не слышала, чтобы эти птицы были активны ночью.

Она встала, приняла душ, наслаждаясь ароматом мыла в форме ракушки, несколько раз провела феном вверх-вниз по своим коротко стриженным волосам, переоделась в синие шорты, сандалии и белую блузку без рукавов, взяла гостевую брошюру и бесплатную карту курорта с прикроватной тумбочки, бросила их в соломенную сумку вместе с дневником тетушки Киндер – и вышла наружу, в солнечный день.

Аромат сотен различных цветущих растений и мягкий морской бриз произвели на Элеонору такое же впечатление, какое она всегда ощущала, когда была в тропиках, – она начала задаваться вопросом, почему живет и работает в части мира, которую съедают зима и мрак большую часть года. Асфальтовая дорога петляла среди тщательно благоустроенных «джунглей», по обеим ее сторонам сидели на деревянных сваях среди шуршащих пальм разноцветные пернатые птицы. Их не менее экзотические собратья прыгали с ветки на ветку и перелетали с кроны на крону в вышине. Сверяясь по карте, Элеонора шла мимо лагун, дорожек, деревянных мостков, переброшенных через искусственные каналы. Справа в просветах листвы изредка мельком виднелись лавовые поля, простиравшиеся на многие мили, вплоть до шоссе. На северо-востоке по-прежнему виднелась громада Мауна-Лоа, но облако пепла над ней теперь казалось простой акварельно-серой полосой над горизонтом. Слева океан возвещал о своем присутствии всем чувствам, кроме зрения: вздохи и шлепки волн о берег, запах воды и морской растительности, нежное прикосновение морского бриза к ее лбу и обнаженным рукам, слабый привкус соли на губах.

На следующей развилке Элеонора свернула налево на вулканическую тротуарную дорожку, извивавшуюся среди буйства цветов и пальм, и пошла вдоль пустого бассейна к краю пляжа Мауна-Пеле. Белый песок тянулся на полмили до скалистого мыса слева от нее и вдоль длинной песчаной отмели с низкими глыбами лавы справа. По обеим сторонам, у воды, Элеонора заметила несколько более дорогих хале – больших деревянных построек в самоанском стиле, – а за пальмовой рощей вдоль центра пляжа стоял семиэтажный Большой корпус. У входа в бухту гуляли нешуточные волны, разбиваясь о скалы и порождая веера брызг, но на защищенный берег вода накатывала мягко, с ласковым шелестом.

На идеально чистом пляже в форме полумесяца не было никого, кроме двух рабочих, просеивающих песок, ярко одетого бармена в открытой травяной лачуге рядом с бассейном и Корди Штумпф, развалившейся в единственном шезлонге вне досягаемости самых далеко отлетающих капелек морской воды. Элеонора с трудом сдержала улыбку. На ее попутчице был слитный купальник в грибочек, выглядевший так, будто его купили в шестидесятых и лишь сегодня впервые «выгуляли». Мясистые руки и бедра Корди хранили молочно-белый цвет, но круглое лицо уже подрумянилось на утреннем солнце. Темных очков она не носила и прищурилась, когда Элеонора подошла к ней ближе – по песку, все еще не растерявшему до конца ночную прохладу, позволяющему ходить босиком.

– Доброе утро, – с улыбкой поприветствовала Корди Элеонора, а затем посмотрела туда, где сходились спокойная лагуна и массивные буруны. – Прекрасный день, не так ли?

Дама фыркнула и прикрыла глаза.

– Можете себе представить, что здесь не подают завтрак до половины седьмого? Как получить максимальную отдачу от дневного отпуска, если ничего не ешь до полседьмого утра?

– М-м-м, – дипломатично протянула Элеонора в ответ. Семь еще не пробило, когда она начала свою прогулку. Элеонора вставала рано, когда расписание колледжа ей на то указывало, но по природе своей жаворонком не являлась; живя по своим внутренним часам, она работала и читала до двух-трех ночи, а спала до девяти. – И где вы в итоге завтракали?

Корди махнула рукой в сторону Гранд-Хале:

– У них есть ресторанчик под открытым небом. Дела таковы, – она прищурилась, – что эти богачи или подолгу дрыхнут, или у них здесь не так уж и много народу живет.

Элеонора кивнула. Солнце и шепот волн переполняли благостной истомой, и трудно было поверить в то, что здесь творятся какие-то темные дела. Бессознательно она подтянула лямку своей соломенной сумки повыше на плечо и почувствовала боком переплет дневника тетушки Киндер.

– Думаю, я тоже сейчас пойду и возьму что-нибудь поесть. Может, увидимся позже.

– Ага, – откликнулась Корди, разглядывая лагуну.

Элеонора уже миновала бар, занимавший травяную хижину, – вывеска сообщала, что называется местечко «На мели», – когда Корди крикнула ей вслед:

– Эй, а ночью ничего странного не было слышно?

Элеонора улыбнулась. Конечно, Корди Штумпф никогда не слышала крика павлина. Она коротко объяснила ситуацию с причудами павлинов, и Корди на это снисходительно усмехнулась:

– Знаю-знаю, но вообще-то я не про птичек. Я слышала что-то другое – в отдалении. – Она мгновение колебалась, прикрыв глаза рукой. Крупная капля пота стекла по ее шее и исчезла в ложбинке между пышных грудей. – Вы… вы же не видели собаку, дорогуша?

– Собаку? Хм. – Элеонора ждала продолжения. Бармен, подслушивавший их разговор, облокотился на полированную стойку – и тоже стал ждать. – Нет, не было никаких собак.

– Оки-доки[11]. – Пожав плечами, Корди откинулась на шезлонг и закрыла глаза.

Элеонора подождала немного, обменялась недоуменными взглядами с барменом и отправилась завтракать.

Встреча за завтраком на частной веранде с видом на морской парк прошла по плану. После ужина Байрон Тромбо пригласил своих гостей на обзорную экскурсию. Автоколонна из гольф-каров выкатилась с восьмиэтажной частной парковки в строгом порядке: первыми ехали Байрон Тромбо (за рулем) и Хироши Сато (на пассажирском), за ними – референт Уилл Брайант и пожилой Масаёши Мацукава, ближайший советник молодого Сато; на заднем сиденье у них же – Бобби Танака, поверенный Тромбо в Токио, и юнец Иназо Оно, сображник Сато и главный переговорщик. Третьей машиной управлял менеджер Мауна-Пеле Стивен Риделл Картер, одетый так же консервативно, как и японские консультанты, с доктором Тацуро, личным врачом Сато, и помощниками Сейдзабуро Сакурабаяси и Санни Такахаши в качестве пассажиров. Еще в трех гольф-карах следовали юристы и партнеры по гольфу двух главных участников переговоров. Замыкали процессию еще три автомобиля, нагруженных личной охраной Тромбо и Сато.

Шины шуршали по гладкой асфальтированной дорожке, вьющейся мимо веранды для наблюдения за китами через Приморский луг и переходящей в пологий спуск к полям для гольфа, окаймленным цветочными клумбами и посадками экзотических растений. По спуску сбегал рукотворный ручей, пересчитывая лавовые пороги и изливаясь в богатую на гроты лагуну, отделявшую пляжную зону от территорий Гранд-Хале. Проехав через рощу кокосовых пальм, машины выкатились на пляжный променад.

– Каждый день через эти запруды и ручьи мы прокачиваем более восьмидесяти трех тысяч кубов морской воды, – пояснил Тромбо. – И еще пятьдесят семь тысяч кубометров уходит на освежение лагун.

– Вся вода проходит повторный цикл? – уточнил Хироши.

Тромбо заскрежетал про себя зубами. «Вусявода подрежито павуторуно цыккаро?» – услышал он. Что характерно, Сато мог говорить по-английски почти без акцента, когда хотел, – но, судя по всему, редко хотел этого во время переговоров.

– Конечно, у нас стоят новейшие очистные сооружения, – заверил он японца. – У нас нет проблем с притоками с моря, только с бассейнами и карповыми прудами. У нас есть три общественных бассейна для гостей плюс лагуна для купания, и в довесок – двадцать шесть частных бассейнов для постояльцев в роскошных гаванях на мысе Самоа. Карповые пруды нуждаются в такой же пресной воде, как и бассейны. Всего ежедневно поступает более семи с половиной тысяч кубометров пресной воды.

– А-а-а,– протянул Сато и улыбнулся. Затем добавил загадочно: – Koi. Hai[12].

Тромбо повел гольф-кар вправо, на север по променаду, подальше от бара «На мели».

– А еще у нас здесь есть пруд со скатами, подсвеченный снизу галогенными лампами мощью в две тысячи ватт. Ночью мы их включаем, и можно стоять на скале и любоваться, как плавают манты.

Сато неопределенно хмыкнул.

– Этот пляж сейчас – самый красивый на побережье Южной Коны, – заявил Тромбо. – Возможно, даже на всем западном побережье Большого острова. Так и должно быть – мы ведь навезли сюда более восьми тысяч тонн белого песка. А лагуна, конечно, природная.

Сато кивнул, глубоко уткнувшись подбородком в складки шеи. Лицо японца будто бы ничего особо не выражало. Его гуталиново-черные волосы блестели на палящем солнце. Процессия проехала мимо ресторанных павильонов, садов и лагун, подкатила к новой роще пальм, за которой красовались хале на высоких сваях.

– Здесь начинается мыс Самоа, – объявил Тромбо, пока они ехали вдоль аккуратно подстриженных тропических аллей, по широким мостам между нагромождениями лавовых валунов. – Тут у нас самые большие из почти двух сотен местных хале. В каждом из них может с комфортом разместиться дюжина человек. В каждых апартаментах здесь, на краю мыса, имеются собственные бассейн и дворецкий.

– Сколько? – спросил Сато.

– Что, простите?

– Сколько берете за ночь?

– Три тысячи восемьсот за ночь в Большом самоанском бунгало, – сказал Тромбо. – И это – не считая питания и чаевых.

Сато улыбнулся – довольно, как показалось Тромбо. Похоже, богачу-японцу цифра пришлась по душе.

Покинув полуостров, процессия машин с жужжанием въехала в лес пальм и морских сосен.

– Тут – ближайший из трех теннисных центров. В каждом есть шесть кортов с мягким резиновым покрытием. А вон там, за деревьями, – центр парусного спорта и подводного плавания с аквалангом. Можно взять напрокат все, начиная с каяков и каноэ с выносными опорами и заканчивая моторным катером. У нас этих машинок – шесть, каждая обошлась в триста восемьдесят тысяч долларов. Дайвинг-центр предлагает уроки подводного плавания с аквалангом и экскурсии вдоль побережья. Кроме того, у нас есть парасейлинг, парусный спорт, виндсерфинг, катание на водных мотоциклах – вдоль побережья, поскольку чертовы экологические нормы не позволяют нам заниматься этим в нашей собственной лагуне, – экскурсии с ужином на закате, парусный спорт, горячие европейские серфингисточки… ну и все прочее дерьмо.

– Пирочее теримо, – согласился Сато. Казалось, он вот-вот заснет за своими темными очками. Тромбо повел процессию обратной дорогой – мимо Гранд-Хале к лагуне.

– Насколько велик курорт? – спросил Сато.

– Три тысячи семьсот акров, – сказал Тромбо. Он знал, что Сато известны все факты из проспекта. – Это – считая поле с петроглифами площадью четырнадцать акров. – Гольф-кары петляли по главной части территорий Хале, огибая окаймленные камнями лагуны, где золотистые карпы, разевая рты, поднимались к самой поверхности воды. Гуляющих людей здесь почти не попадалось. Обогнув выброшенную на берег шхуну за баром «На мели» – собственно, и давшую название заведению, – они миновали двадцатиметровый бассейн, где плескалась всего одна семья, а затем пышные сады орхидей. Тромбо заметил, что японец не спросил, почему вдруг на пляже или в травянистой тени под стофутовыми кокосовыми пальмами отдыхает всего десятка два человек. Он взглянул на часы: время еще раннее.

– А сколько комнат? – задал Сато новый вопрос.

– Гм-м-м… Двести двадцать шесть хале-бунгало, еще триста двадцать четыре номера в Гранд-Хале… Многим гостям по душе уединение. У нас бывали актеры, знаменитости, носу не кажущие из своих райских уголочков неделю-другую. Вот, буквально в прошлом месяце у нас Мадонна гостила. Ей тут нравится, никто с просьбой дать автограф не докучает – и бунгало все деревьями обсажено, хоть голышом ходи… хотя, уж ее-то, если посмотреть клип-другой, меньше всего такое смущает. – Тромбо довольно хохотнул. – В каждом хале есть раскрашенный кокосовый орех, и если вы поставите его на ступеньки, вас никто не побеспокоит – даже курьер. Другие удобства включают обслуживание номеров, кабельное телевидение, телефоны с автонабором и факсом… словом, мы тут стараемся удовлетворить вкусы каждого.

Губы Сато скривились, будто ему на зуб угодил лимон.

– Шестьсот номеров, – тихо сказал он. – Два поля для гольфа. Восемнадцать кортов для тенниса. Три больших бассейна…

Тромбо подождал, но японец больше ничего не добавил; наскоро обдумав, что тот может иметь в виду, он высказался:

– Да, может показаться, что для такого количества постоялых мест у нас многовато и территорий, и сервиса. Мы, заметьте, не пытаемся конкурировать с «Hyatt Regency» за заполняемость – по-моему, у них тысяча двести с чем-то комнат, – или с «Kona Village» за тишину, или даже за бюджетность – с гостиницами у Мауна-Ки. Пусть людям, которым это все нужно, едут туда, куда наметились. Наши услуги выше качеством, наши предложения в сфере досуга больше ориентированы на знаменитостей, чем на семьи отпускников. Наша торговля – это уровень Токио, Беверли-Хиллз. У нас отличные рестораны – пять штук плюс обслуживание в номерах Гранд-Хале, служба курьерской доставки прямо к самоанским бунгало… И еще у нас лучшие на Гавайях теннисные корты и поля для гольфа с наиболее удачным расположением.

– Гольф, – сказал Сато, идеально выговорив трудную для японцев букву «л». Его тон был почти задумчив.

– Будет следующим в списке, когда мы здесь все посмотрим, – сказал Байрон Тромбо, направляя гольф-кар к скале. Он достал из кармана пестрой рубашки пульт дистанционного управления, нацелил его на лавовый валун и нажал единственную кнопку. Каменная плита размером с дверь гаража скользнула вверх по скале, и процессия с жужжанием покатилась по асфальтовой дорожке в ярко освещенный туннель.

Сидя за столом в Китовом дворе – двухэтажном обеденном комплексе, поднявшемся над цветочными садами, как палуба лайнера над волнами, – Элеонора провожала взглядом процессию маленьких автомобильчиков. Все лица, которые она смогла разглядеть со своей позиции, принадлежали азиатам. Она не раз видела такие процессии японских и китайских туристов в разных уголках земли, но не предполагала, что эти народности так привержены коллективизму, что даже на дорогих курортах экстра-класса передвигаются группками.

Веранда была большой и уютной, окна были открыты, впуская аромат тропических цветов с каждым дуновением ветерка. Пол покрывал темный паркет из вощеного эвкалипта; столы были сработаны из светлого дерева, а стулья – из бамбука и ротанга. Все салфетки здесь были тканные вручную из красного льна, а стаканы – неизменно хрустальными. На одной только просторной террасе могло разместиться по крайней мере двести человек, но Элеонора увидела всего около дюжины других гостей. Вся обслуга состояла из гавайских женщин, грациозно двигающихся в своих травяных юбках. Из скрытых репродукторов тихо струилась классическая музыка, но настоящей усладой для ушей здесь служило шуршание пальмовых крон, которому вторил неумолчный рокот далекого прибоя.

Элеонора изучила меню, где были представлены фирменные блюда со всего света, вроде португальской ветчины и французских тостов с кленовым сиропом, и в итоге заказала себе английскую сдобу и свежемолотый кофе. Блаженно откинувшись в кресле с чашечкой в руке, она стала заинтересованно оглядываться по сторонам.

Она была единственным одиноким гостем на веранде. Это не было для нее новым опытом: большую часть своей взрослой жизни Элеонора Перри чувствовала себя одинокой мутанткой на планете, захваченной клонами. Пойди хоть в кино, хоть в театр или на балет, не говоря уже о ресторане, – все одно, и даже в постфеминистской Америке женщина без сопровождения в общественном месте казалась чем-то необычным. А в иных странах мира, посещенных ею во время своих ежегодных летних вылазок, ходить в одиночку было просто опасно.

Но ей было все равно. Быть единственной женщиной, завтракающей в одиночестве, единственной незамужней здесь, на веранде, – почему бы и нет? Она с детства читала за едой – и сейчас дневник тетушки Киндер покоился рядом с ее тарелкой, – но еще в колледже Элеонора поняла, что чтение служит ей своеобразным щитом против одиночества среди счастливых семей и пар. С тех пор она никогда не принималась за чтение в начале обеда, предпочитая наслаждаться разыгрывающимися вокруг маленькими драмами. Ей было жаль семьи и пары, увлеченные своими повседневными разговорами, упуская из виду маленькие психологические триллеры, разворачивающиеся в каждом ресторане, во всех мало-мальски общественных местах.

Сегодня утром на веранде за завтраком в Мауна-Пеле триллеров, впрочем, совсем не показывали. Занято было только шесть столиков; все у окон, и за всеми – семейные пары. Элеонора мигом оценила их; все американцы, кроме молодой японской четы и пожилых супругов, которые могли быть немцами. Дорогая курортная одежда, чисто выбритые щеки у кавалеров, модные стрижки и слабый в эпоху рака кожи загар у дам. Разговаривали мало; мужчины перелистывали страницы «Уолл-стрит джорнел», женщины составляли план на день или просто сидели, глядя на море.

Элеонора тоже поглядела за пальмы, на маленькую бухту и необъятный океан за ней. Внезапно что-то большое и серое выпрыгнуло из воды на горизонте – и нырнуло обратно, подняв столб брызг. Элеонора, затаив дыхание, уставилась туда, и вскоре в солнечном свете блеснул плавник, а высоко, ярдов на двадцать, поднявшийся фонтан отметил то место, где гигантский колосс исчез так же внезапно, как и появился. Веранда для слежки за китами, очевидно, оправдывала свое название.

Элеонора посмотрела на других гостей. Видимо, никто из них ничего не заметил. Через три столика от нее женщина пожаловалась на то, что на Гавайях мало супермаркетов – то ли дело родная Омаха, скорей бы уже домой попасть. Ее муж кивнул, откусил кусочек тоста и продолжил читать газету.

Вздохнув, Элеонора взяла проспект, сообщавший об увеселительных мероприятиях этого дня на Мауна-Пеле. Анонсы были напечатаны изящным курсивом на дорогой бумаге с бархатистым напылением. Среди стандартной курортной дребедени внимание зацепляли два события: в полдесятого – начало экскурсии по курорту, которую проведет доктор Пол Куали, курирующий в Мауна-Пеле искусство и археологию, в час дня – прогулка в долину петроглифов, с тем же ученым во главе. Элеонора улыбнулась; она успеет надоесть бедному доктору еще до конца дня, как пить дать.

Посмотрев на часы, она попросила ожидающую неподалеку официантку налить ей еще кофе. На горизонте кит-горбач снова вспенил воду. И хотя Элеонора была уверена, что подобное очеловечивание лишь вредит впечатлениям, ей показалось, что своими прыжками он выражает радость от того, сколь прекрасный выдался денек.

Тромбо вел процессию по длинному туннелю, вырубленному в черной лаве. Лампы, вмонтированные в потолок, отбрасывали резкие лучи света.

– Проблема большинства этих проклятых отелей, – втолковывал он Хироши Сато, – состоит в том, что сервис мешает гостям. У нас – нет. – Они доехали до широкого распутья, и он свернул направо. Белые знаки на стенах указывали дорогу. Им встретился служебный автомобиль, затем – женщина в гостиничной форме на самокате. Большие круглые зеркала, установленные высоко на каменных стенах, позволяли водителям и пешеходам заглядывать за угол.

– У нас здесь размещены все зоны обслуживания, – продолжил Тромбо, указывая на освещенные офисы, проезжая мимо них. Окна выходили в главный коридор, будто витрины в торговом центре. – Здесь вот прачечная… в разгар сезона мы стираем больше, чем любой другой отель на Гавайях. В каждой комнате и номере двенадцать килограммов постельного белья и полотенец. Вот… чувствуете запах? Это пекарня. У нас работают восемь пекарей – ночь напролет, замечу. Слева – офис флориста… мы получаем цветы из местной оранжереи, но кто-то должен срезать и оформлять десять тысяч цветочных композиций в неделю. Так, далее – лаборатория нашего штатного астронома… и вулканолога… доктор Гастингс на этой неделе на вершине вулкана, но он вернется сюда уже утром и расскажет нам кое-что… Здесь работает наш штатный мясник; мы получаем всю говядину с ранчо Паркер в округе Ваймеа, от настоящих паниоло – это такие здешние лихие ковбои… ну и, наконец, кабинет куратора по вопросам туземных искусств и археологии, Пола Куалли. Пол – тот еще чудик, коренной гаваец, но учился в Гарварде. Когда мы начали здесь строительство, яростнее его противника было не найти. Ну а теперь он на нас работает, ха-ха. Полагаю, решил остаться и приглядывать за врагом. Хочешь побороть кого-то – возглавь; смекаете, о чем я?

Хироши Сато тупо уставился на американского миллиардера.

Тромбо свернул налево в другой коридор. Люди выглядывали из открытых дверей и освещенных окон и кивали, увидев владельца отеля. Он с энтузиазмом размахивал руками, изредка приветствуя какого-нибудь из сотрудников по имени.

– Тут служба безопасности… садоводство и ландшафтный дизайн… лаборатория по контролю чистоты воды… здесь сидит парень из WWF, следит за охраной окружающей среды… массажный салон – у нас девчонки свое дело знают, так разомнут – потом не сразу встать захочешь, Сато! Директор зоосада – если честно, лентяй тот еще, как раз собирался его уволить, все время то птицу какую-нибудь редкую упустит, то мангуста… здесь вот – адмиралтейство…

– Сколько? – тупо спросил Сато.

– А? Чего? – Тромбо замешкался. За его спиной Уилл Брайант, прекрасно слышащий каждое слово, беззвучно рассмеялся.

– Сколько персонала? Людей.

– А, вы про это. Тысяча двести, по моим прикидкам, – ответил Тромбо.

Сато опустил подбородок на грудь.

– Шестьсот комнат. Скажем, средняя вместимость… восемьсот гостей?

Байрон кивнул. Сато все правильно представлял.

– То есть полтора служащего на каждого гостя.

«Портора сружащего». Тромбо невольно скривился.

– Все так. Но это же гости мирового уровня. Это люди, которые бронируют люксы в «Ориентале», если летят в Бангкок, а летом заполняют лучшие частные отели Швейцарии. Они ожидают лучшего обслуживания в мире. И они за это платят.

Сато кивнул.

Тромбо со вздохом повел гольф-кар вверх по пандусу. Дверь автоматически отъехала в сторону, и процессия выкатилась на яркое солнце.

– Но это все технические моменты, Хироши. Вот то, ради чего мы сюда приехали.

Процессия направилась через тенистую пальмовую рощу к низким зданиям из стекла и кедра, выстроившимся с одного края размеченного поля.

– А-а-а-а, – выдохнул Хироши Сато, поднял голову – и впервые за утро довольная улыбка тронула его губы. – Гольф.